Тайна Воланда - Ольга и Сергей Бузиновские
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
наверх — к свету, другой — «выход в бездонный колодец всякой тьмы и
теней». Но из беседы Воланда с Левием мы узнаем, что мир теней — Земля.
Свет и тьма, верх и низ, белое и черное, посередине — серый Воланд…
Только падение происходит быстро и по наикратчайшей траектории.
Путь наверх — извилист и труден. Берлиоз ушел вниз, — «в небытие», которое и есть наш мир, — а ученик Иван мучительно поднимается наверх.
Воланд — посредник: «иностранец ловко уселся между ними». Но
разделитель двух мировых потоков является и объединяющим началом, вечным двигателем этого страшного и чудесного эскалатора. Он —
«престранный субъект» человеческой не горни и заботливый проводник
каждого, кто сходит вниз или поднимается по «двойной трубе».
(Не потому ли знаменитый дом в Кривоарбатском переулке выстроен в
виде сдвоенного цилиндра? Форма помещения может быть материальным
символом, полезным при обучении астральным полетам).
В одном из ранних вариантов романа у Воланда — «глаз с дырой» («Уу, проклятая дыра!»). В глазу Коровьева — разбитый монокль, а летящая
Маргарита крушит преимущественно стеклянное и зеркальное: зеркало
Микрокосма нужно разбить — сделать пролом в стеклянной стене
реальности, сорвать старую холстину с фальшивым котелком человеческого
ума.
«— Ах, так?! — дико и затравленно озираясь, произнес Иван, — ну ладно
же! Прощайте… — и головой вперед он бросился в штору окна. Раздался
удар, но небьющиеся стекла за шторою выдержали его…».
Звон разбиваемого стекла нескончаем: очки Ивана, пенсне Коровьева и
его монокль, литровая банка с маслом, стекло трамвая, светящийся
дорожный знак, зеркало трюмо, ресторанная посуда, зеркальные двери и
зеркальный шкаф, окна в «Доме Драмлита», лампочки, стакан, бокал, стекло
фотографии, хрустальная люстра, кувшин с вином у Пилата, и хрустальный
кувшин в столовой «нехорошей квартиры»… Мы видим «ломаное солнце» и
луну, которая «разваливалась на куски» в глазах несчастного Берлиоза.
Золотой коробочкой с волшебной мазью Маргарита разбивает стекло часов, и
то же самое проделывает Бегемот после бала: «Разбитые часы
остановились». «И времени уже не будет…». Но время остановилось только в
квартире №50, а «светила великие» разбились в глазах одного Берлиоза.
Вспомним, что говорил Беме: «Живущий по звездам — живет скотом». Здесь
разгадка: пробиться через зеркало своего Микрокосма — значит, перестать
быть «скотом», выйти из-под власти Солнца и Луны — излучателя времени и
его ночного «ретранслятора».
Вселенная в отдельно взятой голове — превосходное определение
сумасшествия! Но в тех местах и временах, где преобладало мистическое
мироощущение, душевная болезнь почиталась чуть ли не божественным
даром. Иисус объяснял своим ученикам, что человеческая мудрость — та, что
именуется житейской — в глазах Бога выглядит чистейшим безумием. И
наоборот… В булгаковском романе эта тема проходит красной нитью: священное безумие охватило всех, кто соприкоснулся с «сумасшедшим
иностранцем». Полностью преобразились и ушли с земного плана мастер и
его возлюбленная, разительно переменился поэт Бездомный, а несколько
тысяч москвичей «пострадали незначительно». Остальные вообще ничего не
заметили, — как в старой шутке про сотрясение мозга, которое грозит далеко
не каждому.
В «Волнах…» Стругацкие придумали осторожный эвфемизм — слово
«психокосм». «Подразумевается, что информация о психокосме обладает
неизмеримо более высоким качеством, нежели информация о Внешнем
Космосе». Весьма интересными наблюдениями на этот счет поделилась с
читателями журнала «Человек» (№1, 1996) доктор биологических наук
Лидия Пу-чинская из НИИ психиатрии: «Восприятие времени больными также
изменяется. Возникают ощущения „остановки“ времени, когда все
окружающее на мгновение как бы застывает, „растягивание“ времени, при
котором все события и движения замедляются, „исчезновение“ времени. Как
отмечают при этом больные, „времени будто нет“, „освободился от гнета
времени“ или „время течет вниз“, „идет в обратном направлении“, „я иду
назад во времени“… Восприятие окружающего мира также искажается: больные слышат несуществующие звуки — шум моря, шелест листьев, пение
птиц и т.п. Иногда мир лишается реальности, приобретает иную окраску, яркость, а иногда застывает. В сознании может возникать иной, фантастический мир. Больные подробно описывают переживание глобальных
событий, которых в их жизни не было».
Но кто удостоверит объективность событий физического мира?
«Субъективные свидетельства очевидцев в гносеологическом отношении
не имеют доказательной силы, — говорил Бартини. — Во-первых, потому, что
заблуждение может носить общий характер и считаться нормой. А
во-вторых… Однажды я спросил большую группу людей, — правильно ли я
вижу на небе два солнца? Они тоже увидели это чудо, стали размахивать
руками и возбужденно кричать: „Два солнца!!. Два солнца!..“ Потом я
проснулся, и не было ни двух солнц, ни толпы, которая подтверждала их
существование».
22. ЗОЛОТОЙ КЛЮЧИК К ИМЕНИ ТАРАБАРСКОГО КОРОЛЯ
Рукопись сказки «Золотой ключик» была снабжена многозначительной
«этикеткой» — «новый роман для детей и взрослых». «Новый» —
продолжающий какую-то традицию?.. Ключ — древний знак Мистерий. У
масонов, например, ключ считается одним из важнейших символов, — наряду
с перчатками, фартуками, шахматными половичками и прочей бутафорией.
На гербе Ватикана — два скрещенных ключа и папская тиара…
Многие исследователи полагают, что истоки этого знака следует искать в
учении Пифагора. «Золотой ключ Пифагора» — цифра 4, священная тетрада.
Вспомните обгоревшую тетрадь мастера, которую тайно хранила Маргарита
(«Беречь твой сон буду я»), и посчитайте, сколько пожаров было в
булгаковской Москве. Это отнюдь не надуманные параллели: душа (ключ) скрыта в «одеждах кожаных», — то есть, в теле, — а тетрадь мастера
спрятана в «альбоме коричневой кожи». В эпилоге финдиректор Римский
уходит из Варьете и заведует кукольным театром, — как Буратино, ставший
директором нового кукольного театра. Обратите внимание на этот
миниатюрный театр: он стоит в центре большого круглого зала со сводчатым
потолком, и на одной из башен бьют часы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});