Преодоление: Роман и повесть - Иван Арсентьев

Карцев остановился, закурил. С вышки доносился приглушенный перезвон металла, за спиной гудел, засоряя воздух, столб газа. Разведчики начали под него подкоп, прицеливаясь с двух сторон.

Мысли Карцева, откачнувшись от повседневных хлопот, сосредоточились на Саше.

После того случая, когда Саша высказала свой категорический взгляд на их расплывчатые отношения, она только раз завела было речь о совместной жизни, но тут же сама сделала шаг назад, отложила все до вишневого цветенья. А между тем в кирюшкинском саду деревья еще и почек не набивали… Шли недели, наполненные стремительными событиями. Карцев больше не рисковал «брать вола за рога» и, идя на поводу у Саши, предоставил ей полную свободу организовывать их совместное счастье по собственному ее усмотрению. Встречи на досуге, разговоры о всякой всячине, прогулки от нечего делать — обычное времяпрепровождение, оно может привести к чему‑то, может и закончиться ничем.

Если бы Карцеву дано было рассуждать о своих чувствах столь же трезво, как о чужих, он сказал бы, что они утратили свою первоначальную свежесть и силу, так и не достигнув кульминации. Жизнь что шумное московское Садовое кольцо: все подчинено единому, установленному для всех темпу движения. Замедлишь ход — катастрофа неизбежна.

На Сашин взгляд, любовь — это спокойный длительный праздник при твердом жизненном порядке. Страшась любви–однодневки, она перегнула палку, не понимая, что от этого лишилась самого яркого, огневого, захватывающего.

Душевное равновесие, по мнению многих, считается признаком морального здоровья, но Карцев, ощущая образовавшуюся в сердце пустоту, знал определенно, что покой этот обманчив, что рано или поздно он непременно взорвется от заряда накапливающихся подспудно противоречий. Знал — и плыл по течению. Думать о собственной судьбе, решать что‑то не позволяли обстоятельства, они диктовали свои законы, и не подчиняться им было невозможно. Тяжелая авария отнимала все силы и время, встречи с Сашей стали короткими, мимолетными. Правда, сегодня наконец выпал случай, да и то неудачный.

Карцев повернул обратно от темных окон вагончика–гостиницы, запорошенного густо снегом, и вдруг услышал, как стукнула дверь. Оглянулся. На ступеньке стояла Саша, одетая в пальто, замотанная пуховым платком.

Значит, ждала? Глядела в окошко?

Она подошла к Карцеву, сунула в его рукав свою теплую руку.

— А я уж думала: к хозяйке своей подался…

— Ха–ха! Да ты вроде ревнуешь?

— Еще бы! Вот вызову на дуэль твою Степаниду!

— Увы! Сашенька, не та у тебя весовая категория.

— Ну, тогда пойдем.

— Куда?

— Куда‑нибудь. Так просто… Смотри, какой снег красивый! Как шелковый… Будто маргаритки с неба сыплются….

Карцев улыбнулся.

Лицо Саши окутано полумраком, но фонарь от котельной высвечивал ямочки на тугих щеках и зажигал искорки в талых снежинках. Тропка, по которой они шли, сворачивала к вышке, но они пошагали в сторону прямиком по целине.

— Какой же ты, Витя, ей–богу! Всегда словно стараешься сдать экзамен на звание мужчины!

— Ты о чем?

— Все о том же! Я пыталась представить себе, как ты в ледяной воде, на дне реки барахтался с Середавиным. Ужас!

— А–а… Ну это… Я до тринадцати лет три раза бултыхал под лед Сходни. Знаешь такую речку? У нас под Москвой. Так что опыт имею, — махнул он рукой и, стараясь отвлечь внимание от своей персоны, подумал вслух: — Не знаю, как он там, Середавин…

— Врачи говорят, поправится.

— Никак не могу вырваться навестить. Прошлый раз заскочил, так не пустили, не в приемные часы попал. Послушай, Сашенька, купи ему чего‑нибудь такого… мандаринов, что ли… Пожалуйста. На базаре брюнеты продают. Денег я тебе дам, а ты купи и отнеси. Идет? Ведь лежит в одиночестве, как проклятый. Эх, худо доживаться вот так, до ручки.

Саша кивнула согласно и прижалась головой к его плечу.

Их не тревожил голос фонтана, приглушенный плотной пеленой снега, не чувствовалось и острого душка машинного масла, которым потягивало из ящиков с запасными частями. Сашины волосы пахли свежестью ветра, прядь, выбившаяся из‑под шали, щекотала Карцеву подбородок. Саша откинула ее, остановилась, сказала смущенно, запинаясь:

— Ты извини, Витя, но я должна признаться… Понимаешь, это, можно сказать, уже в прошлом, но все равно. Еще недавно я очень сомневалась. Во всем: в нашей дружбе, в тебе. Разве поймешь, что у кого на уме? Поглядишь вокруг, подумаешь о своей судьбе — беспокойство одно. Зачем оно? Особенно когда у тебя завелась хорошая тайна. Страшно делается за нее. Люди такие неодинаковые!

Карцев пожал плечами.

— Люди как люди, стандарта быть не может. Как твои электроды: каждый горит по–своему…

— Вот именно, потому досадно и обидно: ведь строим новое общество, идем все вместе, а несчастные семьи еще есть.

— Это разные вещи, Сашенька, мир сознания и мир чувств. Редко устанавливается между ними гармония, очень редко. Может быть, когда‑то в будущем человек дойдет и до этого, а пока что, как говорил поэт: «Владеют нами страсти роковые…»

— Я это, кажется, поняла. На чужих примерах. Иначе думала б о своем будущем по–другому.

— Что ж, думающему присуще сомневаться.

— Да, но последнее время я стала смотреть на все проще. Об этом я тебе и хотела сказать.

— Очень рад. Так обоим нам будет легче. Дальше дело за тобой.

Саша посмотрела ему в глаза, усмехнулась непонятно, вдруг обняла за шею мокрыми от растаявших снежинок руками, шепнула:

— Я больше не хочу быть нечуткой…

Это было так не похоже на Сашу, что, удивленный и растроганный, Карцев сразу не нашелся что сказать. Лишь погладил ее руку. Саша отстранилась, подняла голову. Ямочки на взволнованном и напряженном лице пропали. Сказала:

— Я долго думала… Не обижайся, Витя. Я понимаю… И женщины все говорят. В общем… я согласна…

Карцев уставился в ее глаза и увидел в них ту же неуверенность и еще что‑то, постоянно державшее ее настороже. Оказал ласково, но твердо:

— Не надо, Сашенька, пусть будет все, как есть. Пока.

Наступило тягостное молчание. Саша глядела понуро в землю. Наконец, вздохнув с облегчением, заговорила:

— Извини, Витя, не принимай всерьез бабьи глупости.

Говорила мягко, но чувствовалось, что она на себя досадует и сожалеет о сказанном. Что теперь подумает о ней Карцев? Поистине, простота хуже воровства! Послушала Валюху: мол, будешь крутить носом, ни один мужчина не посмотрит в твою сторону. Хочешь, чтобы слушал тебя, — стегани его покрепче и тут же пряничка дай… «Откуда она взяла, что Карцев такой, как все? А я‑то дура! Фу, стыд какой!»

Саша соскребла горстью снег, нападавший на плечи Карцева.

— Пить хочется… Пересохло все, — сказала устало, лизнула комок и бросила под ноги. — Пахнет газом.

— Пойдем к роднику, — предложил Карцев.

Саша взяла его под руку. Лапчатый снег стал падать реже, дальний, рассеянный свет прожектора мягко освещал запорошенную тропинку. Спустились к берегу Кирюшки в том месте, где всегда бил живой струей ключ.

Казалось, среди чистой белизны лежит черная змейка, застигнутая здесь зимой, лежит, поблескивая серебристой чешуей…

Саша сказала задумчиво:

— В первый год по приезде сюда, в Нефтедольск, мы с бригадой сваривали здесь трубы магистрального газопровода. Сразу две нитки вели. Жарынь стояла несусветная. По нескольку раз в день бегали сюда пить и обливаться.

— Что вам стоило здесь еще одну нитку водопровода протянуть! Сейчас у нас с водой форменная труба. Для бурения еще подвезут в цистернах, перебьемся, а чем фонтан давить? В Кирюшке воды — кот наплакал. Высшее начальство решило от Пожненки тянуть водопровод, а туда кусок немалый.

— Двадцать пять километров. Измерила не раз своими двоими, — сказала Саша.

Карцев наклонился у источника, поднял стеклянную банку, вымыл и, набрав воды, протянул Саше. Вдруг встрепенулся, стукнул себя ладонью по лбу.

— Погоди! — воскликнул он. — Ты говоришь, рядом газопровод? Да ты ж… Ты ж просто молодец! — Он схватил Сашу, расплескав воду из банки, закружил ее и, поцеловав в обе щеки, поставил на ноги. — Й как это никто не додумался! Ведь если отключить на время одну трубу от магистрального провода и пустить по ней воду из Пожненки в водоем, вопрос будет решен! Ну какая же ты умница! Вспомнить так кстати!

Саша посмотрела на него немного растерянно, и тут же радость расцветила ее лицо. Все же в нынешний вечер случилось хорошее.

— Утром расскажу Хвалынскому. Пусть добиваются, пусть отвоевывают нитку!.. — восклицал Карцев.

Саша продолжала радостно улыбаться. Опять все встает на свои места, нарушенные порядок и равновесие восстанавливаются. С этого момента жизнь должна течь спокойно, как тогда, на курсах. А ведь от сегодняшней встречи Саша ничего особенного не ожидала! Не ожидала и — вдруг…