Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

Ярославский блокнот

Немного о политике

Рабы – не мы, мы – не рабы

Накануне выборов, осенью 20.. года по районам города носились целые банды расклейщиков листовок. Реклама была повсюду. Жители многоэтажек устали выносить охапки газет из своих подъездов, почтовые ящики моментально заполнялись новым газетным хламом.

Правящая партия власти тратила на рекламу миллионы рублей. С боков трамваев, троллейбусов, автобусов улыбались заученно и однолико «честные» лица кандидатов в депутаты, которые желали только одного – победы на выборах!

И провожая взглядом очередной такой рекламный трамвай, житель города, обыкновенный пьяница Леонид Соловьев сжимал кулаки. Давняя, неистребимая ненависть к правящей партии жуликов и воров грызла его за сердце.

В Советском Союзе Соловьев был уважаемым человеком, окончил с отличием Политехнический институт, получил диплом инженера. Устроился работать на Электромашиностроительный завод, но грянула перестройка, заводы разворовали ушлые «воры в законе», рабочих выкинули на улицу, Соловьев не явился исключением из правил. Семья рухнула, жена ушла к более удачливому, как раз бандиту, норовящему нажиться на бедах тех, кто не умел воровать. Бандит нажился и влез в депутаты, стал править, диктовать свою «волю», а Соловьев спился.

Ленька сосчитал копейки, вздохнул и подался к дверям сияющего мегамола, просить милостыню.

Ярославцы – народ не жадный, но бедный. Денег заработанных на двух-трех работах не хватает даже на еду. Собрать ребенка в школу – целая трагедия, учебники, тетради, школьная форма – все это стоит больших денег. А тут еще предстоящая зима и морозы, без теплой одежды и обуви не обойдешься. В мегамолах же бывают скидки, за этим и идут.

Ленька уже битый час слонялся возле дверей гигантского сельпо, построенного на городской манер. Он испробовал все: и умолял о копеечке, и становился на колени, и ногу подтаскивал, выказывая себя инвалидом, но ничего не добился. Ему не подавали.

И тут на стоянку вплыл большой черный джип. Ленька зачарованно следил за ним:

– Живут же люди! – завистливо вздыхал он.

Из джипа, не торопясь вылез толстяк в костюме и победно улыбаясь, направился прямиком к Соловьеву:

– Ты, что ли? – удивился Ленька.

Бандит тоже узнал, хмыкнул, оглядел пьяницу, его заросшую щетиной пропитую «синюю» физиономию, помятую затасканную одежду. Однако, как выяснилось, бандит нуждался в Леньке. Он настоятельно попросил Леньку сесть для разговора, к нему, в джип.

А еще через некоторое время обрадованные «синяки» со всего района, ленькины дружки и подружки сбежались на дармовщинку. Стол во дворе был щедро накрыт, из откупоренных бутылок рекой лилась водка. А Соловьев начисто позабыв о своей ненависти к бандиту, присвоившему себе его жену, позабыв о своем пренебрежении правящей властью, с жаром расхваливал собутыльникам благодетеля, депутата и кандидата в депутаты Ярославской Областной Думы.

Через пару дней протрезвевшие избиратели, распространяя вокруг себя сильный запах перегара и шумно рыгая, приперлись большой толпой голосовать за благодетеля.

«Благодетель» топтался тут же, на своем «участке», расположившемся в одном из Дворцов культуры района. Избиратели ему в ножки поклонились, а получив каждый по сто рублей на опохмел, куда как рады были продолжить банкет. Кандидат в депутаты с надеждой улыбнулся им вслед.

Впрочем, в день выборов любому кандидату в депутаты было не по себе, стационарные телефоны в штабах партий натужно трезвонили и подпрыгивали, сотовая связь была перегружена. Практически со всех участков города наблюдатели от партий сообщали в штабы о явных нарушениях, в основном, нарушали представители партии власти. Мобильные группы коммунистов, справедливороссов, патриотов, яблочников, лдпрвцев, носились от участка к участку.

Низко опустив голову и облокотившись локтями о колени, один из кандидатов сидел в коридоре, на стуле, перед своим «участком», а после поднял голову, в глазах его блеснули невыплаканные слезы.

Этому кандидату кланялись многочисленные старики и старушки, его избиратели. Уважительный шепот витал над его головой, щекотал ему уши, а ведь чего он сделал? Всего лишь нанял технику и перед самыми выборами заасфальтировал на своем избирательном участке разбитые вдребезги дворы, дорожки и детские площадки, давным-давно просто утопавшие в грязи.

Стыдно ли ему было за обман обывателей? Наверное, раз он плакал. Вероятно, еще сохранились у него проблески совести. Ведь знал же, что пыль пускал в глаза всем этим старым людям, сразу же ему поверившим. Слишком тяжко им жилось в стране, где отсутствует государство, где правители только и делают, что врут о так называемом благополучии и возрождении России. Может, он ронял слезы еще и потому, что жаль ему, было этих глупых старых людей, которые шли теперь с надеждой во взоре голосовать за него, ни один из них, ведь ни один не задался вопросом, а чего же раньше-то, до выборов никто от партии правящей власти не асфальтировал двор? Ни один не спросил, где же была партия власти раньше и почему дороги в Ярославле все в выбоинах, ямах, рытвинах, впору на вездеходах ездить, а не на автомобилях!

Итак, партия власти победила, использовала дешевые трюки и победила. Что же дальше?

Нетрудно предугадать. Так называемые властители окажутся в Областной Думе в большинстве, добьют горожан «дикими» реформами и «новаторскими» законами, на которые они, просто мастера, загубят город, превратив его из исторического центра «Золотого кольца» России в торговый центр. А люди, избиратели, прозванные представителями партии власти «анчоусами» за неспособность размышлять и гнать бездарных правителей прочь, от трона, пойдут и пойдут в эти самые торговые центры. «Анчоусы» по мнению депутатов от партии власти все стерпят, они – низшая раса.

И советские люди, когда-то писавшие в первом классе средней школы: «Рабы – не мы. Мы – не рабы!» вздохнут, глядя с тоской на рекламные щиты и транспаранты с улыбающимися лицами уже выбранных ими депутатов, рассказывая друг другу с дрожащими улыбками рабов о предвыборной кампании, когда «щедрый» кандидат от партии власти ходил по квартирам пенсионеров и просто так, за бесплатно дарил билеты в театр имени Волкова. А, другой приглашал стариков на чаепитие в шикарное кафе, где на столах пенилось в бокалах шампанское и прямо так, бери – не хочу, валялись на тарелках кружки копченой колбасы, старики и набирали про «черный» день. Третий, вообще раздавал палки вареной и копченой колбасы, ходил вместе с социальными работниками по квартирам нищих избирателей, благо таких все больше и больше становится.

И приободрившиеся «анчоусы», с мечтой во взгляде, делятся друг с другом мыслями о том, как же их «облагодетельствуют» на будущих выборах кандидаты от партии власти, что думают об этом сами депутаты – неведомо. Но наверняка их мысли текут в том же направлении, норовя понять, где, кого из «анчоусов» можно объегорить, где, кому наобещать да не выполнить, и где во время предвыбороной гонки, подкупить, как подкупали всегда и во все времена рабов, в которых нуждались, на краткое время, зарвавшиеся богатеи…

Воровка

Танька Лепехина мыла полы в подъезде. Шоркала грязной половой тряпкой по загаженной лестнице, сметала веником окурки в мусорный пакет и ни о чем не думала, просто исполняла свою работу.

Но тут к лифту вышел солидный мужчина в костюме с галстуком, в золотых очках, при портфеле, на плечах у него было дорогое шерстяное пальто с перламутровыми пуговицами, впрочем, с шиком, распахнутое. За ним вслед выпорхнула, вероятно, его жена, вся такая расфуфыренная, благоухающая духами да такими, что, как говорится, ну вообще… Танька еще долго шмыгала носом, вдыхая неземной аромат, а добравшись тряпкой до площадки, где только что стояли эти двое, наткнулась, вдруг, на связку ключей и тут же, не соображая, что делает, сцапала их, упрятав в глубокий карман своего темного рабочего халата.

Она вымыла лестницу, добросовестно до самых входных дверей размазала грязь по бетонному полу, потом спрятала швабру с ведром в каптерке дворника, что под лестницей, там же оставила и халат, забрала только ключи.

На цыпочках, осторожненько, беспрестанно прислушиваясь, поднялась до необходимого этажа и, просунув голову в двери своеобразного тамбура, принялась осматривать двери двух квартир. Двери как двери, впрочем, из-за одной слышался детский негодующий визг и брань взрослых.

Танька немедленно перевела взгляд на другую дверь и сразу же поняла – она!

Сунулась к двери с ключами, быстро и бесшумно провернула в замках, тихонько приоткрыла, нет, никто не выбежал, и Танька перевела дух, она боялась собак и не любила кошек. Но, как видно, тем двоим, таким представительным, не было дела до четвероногих питомцев, куда там, если все силы уходят на маникюры, педикюры! И Танька, состроив гримасу презрения, проскользнула внутрь. Легкой тенью пробежалась по квартире, везде заглянула, никого не нашла и вернувшись к входным дверям, заперла их на замок. Рабочие резиновые перчатки ей сейчас пришлись, как нельзя, кстати!