Закатные гарики. Вечерний звон (сборник) - Игорь Губерман

День у пожилых течет не мрачно;

в жилах ни азарта нет, ни ярости;

если что сложилось неудачно —

сразу забывается по старости.

Души моей заветная примета,

утеха от любого в жизни случая —

беспечность, неразменная монета,

основа моего благополучия.

Печаль еврея пожилого

проистекает из того,

что мудро взвешенного слова

никто не жаждет от него.

Когда уже совсем невмоготу

общественную грязь месить и лужи,

срамную всюду видеть наготу —

остынь. Поскольку дальше будет хуже.

Я днем стараюсь лечь и отключиться,

хоть надобности тела в этом нет;

похоже, что и в роли очевидца

устал я пребывать на склоне лет.

А счастье – что жива слепая вера

в Посланца с ангелятами крылатыми,

и новая везде наступит эра,

и волки побратаются с ягнятами.

Таков сегодня дух науки,

и так она цветет удало,

что внуков будущие внуки

всплеснут руками запоздало.

Бывают сумерки – они

мерцаньем зыблются тревожным,

но зажигаются огни,

и счастье кажется возможным.

Что-то в этой жизни несуразной

весело, удачливо и дружно

вьется столько гнуси безобразной,

что зачем-то Богу это нужно.

Осталась только видимость и мнимость

того, что было стержнем и основой,

и жгучая висит необходимость

херни вполне такой же, только новой.

Зачем толку слова в бумажной ступе?

Я б лучше в небесах умом парил.

А может быть, на скальном я уступе

стоял и молча с морем говорил.

Текучесть у природы – круговая,

в истории – такая же текучесть;

Россия прозревает, узнавая

свою кругами вьющуюся участь.

Увы, порядок этот вечен,

и распознать его не сложно:

везде, где Бог бесчеловечен,

там человек жесток безбожно.

Все шрамы на природе – письмена

о том, как мы неправы там и тут,

и горестными будут времена,

когда эти послания прочтут.

Унимается пламя горения,

и напрасны пустые рыдания,

что плывет не заря постарения,

а густеет закат увядания.

Стоит жара, и лень амурам

в сердца стрелять, и спят они;

я Фаренгейта с Реомюром

люблю ругать в такие дни.

Зачем в устройство существа

повсюдного двуногого

Бог сунул столько бесовства

крутого и убогого?

Душа моя во мне дышала

и много высказать хотела,

но ей безжалостно мешала

прыть необузданного тела.

Порой весьма обидно среди ночи,

что я не знаменосец, не герой;

ни язва честолюбия не точит,

ни жгучих устремлений геморрой.

Снова церковь – и в моде, и в силе,

но творится забавная драма:

утвердились при власти в России —

те, кого изгонял Он из Храма.

Когда пожухшее убранство

сдувает полностью с ветвей

и веет духом окаянства —

томится мыслями еврей.

Забавно, что в соседней бакалее

легко найти творение ума,

от порции которого светлее

любая окружающая тьма.

Скоро мы, как дым от сигареты,

тихо утечем в иные дали,

в воздухе останутся ответы,

что вопросов наших ожидали.

В горячке спора про художества

текущей жизненной картины

меня жалеют за убожество

высоколобые кретины.

Плывет, качаясь, наше судно,

руководимое не нами,

по волнам дикого абсурда,

который клонится к цунами.

Душе моей пора домой,

в ней высох жизни клей,

и даже дух высокий мой

остоебенел ей.