Лакуна - Барбара Кингсолвер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Газетчики, похоже, только и ждали, чтобы наброситься на меня. Не раньше, когда обо мне никто слыхом не слыхал, а именно сейчас. Миссис Браун уверена, что они просто завидуют.
— Такие пальцем не шевельнут, чтобы помочь ближнему; их хлебом не корми, дай бросить камень в того, кому, как им кажется, слишком везет. Это они почитают своей священной обязанностью. Чтобы уравнять несправедливость жизни.
— Они считают, что мне слишком везет?
Миссис Браун вздохнула.
— Мистер Шеперд, вы сотню раз об этом говорили. Разумеется, они не знают всей истории. Им кажется, что вы сидите себе дома, придумываете истории и гребете деньги лопатой, тогда как им приходится и в дождь, и в ведро отправляться беседовать с очередной миссис Смит с Шарлотт-стрит о конкурсе пирогов. Конечно, им досадно, что вам живется легче, чем им.
— Миссис Браун, неужели кому-то на свете живется легко?
— Я и сама хотела бы это знать.
26 ЯНВАРЯ 1949 ГОДАСвидание. Первое в новом году. Интерес Томми, похоже, слабеет. Лежит на спине, выдыхая кольца дыма, и неотрывно смотрит в окно, точно птица, которая хочет вырваться из клетки. Вместо того чтобы любоваться мной. Я сижу в большом кресле, закутавшись в длинный вязаный шарф. Рождественский подарок миссис Браун. Если она проработает со мной подольше, я с головы до ног окажусь в теплой шерсти, как ягненок. Я подумывал достать перчатки, которые она подарила мне в прошлом году, и надеть их; в комнатке стоял лютый холод.
А может, мне только кажется, что Томми ко мне остыл. Что я знаю о чувствах зимой? Он устал, и это мне прекрасно известно. И расстроен. До сих пор не нашел работы в рекламе и остается коммивояжером от искусства; прошлую неделю, прежде чем приехать сюда, провел в Вашингтоне. Какие-то дела в Национальной галерее.
— В Вашингтоне, наверно, из-за инаугурации сплошная неразбериха.
— Неразбериха, — повторил он. — Ну и словечки у тебя. Моя бабушка говорила «неразбериха». Гарри Трумэн говорит «неразбериха». Кажется, об этом была его инаугурационная речь. «Дорогие сограждане, мы столкнулись с серьезной неразберихой».
— Вообще-то он говорил о том, что учение коммунистов ложно. Мы должны засучить рукава и разгромить его.
— Это та же неразбериха.
— Томми, это не смешно. По крайней мере, мне не весело. Я надеялся, что он сменит тему.
— Не расстраивайся. Бедняга, не возить тебе больше Уинслоу Гомера по поручению Госдепартамента. Зато твоя писанина — настоящая золотая жила.
— Хочешь сказать, поскольку у меня еще есть деньги, то нет проблем?
— Деньги помогают пережить времена, когда от тебя отвернулись все друзья, милый мой.
— Возможно.
Томми зачем-то пристально разглядывал свою ладонь.
— Кстати, киностудия разорвала со мной контракт. Без объяснения причин. Последнее время красный цвет действует на них, как на быка.
— Жуть! Не видать мне теперь Роберта Тейлора.
— Почему нет? Можно устроить. Если ты хочешь помочь ему дать показания против кого-то. Я слышал, за это платят большие деньги.
Холод в буквальном смысле заливал комнату. Сочился, точно вода, с подоконников. Мне вдруг померещилось, будто отель, как корабль, тонет в пучине, погружаясь в царство рыб.
— Знаешь что, Томми? Давай в следующем месяце встретимся у меня дома. Нет, правда, будет здорово. Я приготовлю lomo adobado[212]. Ты ведь никогда у меня не был.
Он поднял брови:
— Да, но что подумают соседи?
— Они подумают, что у меня есть друг. Что ко мне в кои-то веки пожаловал кто-то, кому плачу зарплату не я и не ФБР. Постоянно это слышу.
Том ничего не ответил. Перестал рассматривать ладонь и принялся заводить часы.
— Ты не устал от гостиниц?
— Если хочешь знать, я сыт ими по горло. Пошли в бар.
— Надо поужинать. Закажем суп из бычьих хвостов и «Хорлик»[213]. Это тебя подбодрит. А то что-то ты как выжатый лимон.
— Суп из бычьих хвостов и «Хорлик». Старик, да ты деревенщина.
— Ты хочешь сказать, что я старомоден? Прости. Ладно, пожалуй, мне пора.
Томми приподнялся на постели, спустил ноги в черных носках на пол и повернулся лицом ко мне.
— Прости меня, дружище, у меня просто голова пухнет. Устал от гостиниц. Сам понимаешь. Что это за мебель? Почему она вся в решетках? Меня это бесит. Такое ощущение, будто попал в тюрягу.
— Такой стиль. В духе католических миссий.
— Миссий? Здесь что, вместе с горничной можно вызвать в номер священника? — Томми улегся обратно, потянулся, ухватился за перекладины на спинке кровати и провел по ним рукой, точно заключенный по решетке. — В гостинице в Вашингтоне был омерзительный бар, да и вообще местечко оказалось сущей дырой. Я тебе рассказывал, какой там приключился курьез?
— Нет.
— Вчера вечером. Нет, позавчера. Возвращаюсь в отель после целого дня встреч со всякими хмырями, усталый как собака. Направляюсь к лифту и натыкаюсь в фойе на сцену. На полу лежит здоровенный негр в дорогом пальто, шляпе, с портфелем, в общем, в полном порядке, и размахивает руками и ногами. Отбивается от коридорных. Не успел войти, как беднягу сцапали и повалили на пол. Потому что негр. А негров в эту гостиницу не селят.
— Что случилось?
— Представляешь, оказалось, это посол какого-то африканского государства. Эфиопии, что ли. Ошибочка вышла. В конце концов ему дали номер, потому что он иностранец, не американец. Что ты на это скажешь?
— Господи боже. Даже думать об этом не хочу. То есть негры из других стран даже презрения не стоят?
— Видимо, да. Но этот оказался приличный. Произношение правильное, как у англичанина. Мы вместе ехали в лифте; посол жил на моем этаже. Спросил, не возражаю ли я. Он сотню раз останавливался в этой гостинице, а они по-прежнему путаются.
— Не возражаешь против чего? Ты сказал, он спросил, не возражаешь ли ты.
— Сам не знаю.
— И каково тебе было?
Томми перевернулся, оперся на локоть и, прищурившись, переспросил:
— Ты о чем?
— Ехать в лифте с этим бедолагой.
Томми откинулся на постель и уставился в потолок.
— Мне было неловко.
11 ФЕВРАЛЯ— На вашем почтовом ящике висела эта сума, — с порога сообщила сегодня утром миссис Браун. Каждый раз она ставит меня в тупик, хотя уже пора бы привыкнуть. В руках у нее был мешок. Сума — это мешок. В данном случае — сетка наподобие той, с которой соседка ходит за продуктами. Сегодня в ней лежали несколько ручек, старая фетровая шляпа, вещи, которые я за эти годы подарил Ромулу. Включая привезенный из Мексики резиновый атль-атль, награду за то, что парнишка кормил кошек.
— Тут еще записка, — добавила миссис Браун, которую случившееся немало озадачило. — «Ромул больше сюда не придет».
На самом деле соседка хотела сказать: «Пожалуйста, держитесь подальше от моего сына». Агент Майерс посоветовал избавиться от подарков коммуниста.
— Возьмите письмо, миссис Браун. Скажите этой даме, пусть немедленно свяжется с генералом Эйзенхауэром, потому что у него тоже есть подарок от коммуниста.
Миссис Браун уселась за пишущую машинку и занесла руки над клавишами, ожидая, что я продиктую ей нечто осмысленное. Иногда ей приходится ждать целый день.
— Как бишь это называется? Ах да! — я щелкнул пальцами. Спасибо памяти, не подвела. — Орден Победы. Несколько лет назад в журнале «Лайф» напечатали фотографию на весь лист. Платиновая звезда с бриллиантами. Сталин вручил ее Эйзенхауэру в Ялте. Скажите соседке, в следующий раз, когда придет агент Майерс, пусть пошлет его к Эйзенхауэру. Чтобы проследил, как генерал положит орден в мешок и отправит обратно Сталину.
4 МАРТАСегодня я рассердился на миссис Браун. Не стоило на нее злиться: на самом деле она золото, а не человек. Сходила вместо меня в магазин; у меня не хватает духу выйти из дома, а ведь еще только март. Миссис Браун терпелива, как всегда. Вернулась со сдачей, чеками и радостными весенними новостями: во дворах на улице Монтфорд расцвели крокусы, в продаже появились теннисные туфли. Коробка с двенадцатью карандашами теперь стоит 29 центов. Зажигалки «Зиппо» подорожали до 6 долларов, так что миссис Браун вопреки заказу решила сэкономить и купила спички. Я ее отругал: чертовы спички не зажигаются в ванной. Она побледнела и опустилась на стул, словно получила телеграмму с дурными известиями, и только через полчаса обрела дар речи:
— Не стоит курить в ванной, мистер Шеперд.
— Почему? Чтобы не спалить дом?
Днем она принесла мне в кабинет письма на подпись, и я заметил, что ногти у нее на руках выглядят неухоженно. Она тоже на грани срыва; мы оба, как девчонки, подскакиваем на месте, когда звонит телефон, и ждем вестей от Линкольна Барнса. Издательство получило рукопись несколько месяцев назад; недавно мы отправили им вычитанные гранки. Заглавие, обложка, все остальное готово к публикации. А дата выхода книги до сих пор не назначена.