Герои - Джо Аберкромби

— Утроба. — И вот и она, легка на помине.

— А! — сказал он, отшагивая в сторону.

— Как морда?

— Э… ничего… наверно. Остальные как? Ничего?

— Йон занозил руку осколком и стал злюка злюкой. Хуже обычного, но жить будет.

— Хорошо. Это… хорошо. В смысле, что остальные ничего, я… не про осколок.

Её брови втянулись, понимая, что что-то не так — нетрудно догадаться при его плачевной попытке это скрыть.

— Чего хотел наш достославный хранитель?

— Он хотел… — Утроба немного пошевелил губами, прикидывая, как лучше оформить, но котях остаётся котяхом, как его ни оформляй. — Он хотел предложить мне место Полноги.

Сейчас она со смеху оторвёт себе задницу. Но она лишь сузила глаза.

— Тебе? Почему?

Хороший вопрос, он как раз начинал об этом думать.

— Он сказал, я — правильный мужик.

— Ясно.

— Он сказал… я напоминаю ему Тридубу. — И как только слова отзвучали, он осознал, каким тупоголовым ухарем должен сейчас казаться.

Тут уж она наверняка над ним расхохочется. Но она лишь сильнее сузила глаза.

— Ты тот, на кого можно положиться. Всяк об этом знает. Но мне видятся причины и поважнее.

— Типа чего?

— Ты был близок к Бетоду и его клану, а до него к Тридубе, и возможно, Доу считает, что с тобой заимеет кое-каких друзей, кем ещё не успел обзавестись. Или, как бы ни обернулось, не заимеет кое-каких врагов. — Утроба посмурнел. Это — причины повесомее. — Типа того, а ещё он знает, что Вирран пойдёт за тобой повсюду, а Вирран как раз тот, кого здорово иметь за спиной, когда всё вокруг становится страшным. — Бля. Она дважды права. Она сходу всё просекла. — И зная Чёрного Доу, всё станет страшным наверняка… Что ты ему ответил?

Утроба скорчил рожу.

— Я сказал да, — и следом выпалил, — только пока идёт битва.

— Ясно. — По-прежнему, никакого гнева, равно как и удивления. Она просто глядела на него. А он волновался бы куда меньше, заедь она ему по роже. — А с дюжиной что?

— Ну… — Стыдно признаться, её-то он и не брал в расчёт. — Пожалуй, возьму вас с собой, коли ты согласна. Или ты хочешь назад в деревню, к семье и…

— Уйти на покой?

— Айе.

Она прыснула.

— Трубка, крыльцо и закат над водой? Это твоё, не моё.

— Тогда… выходит, пока что дюжина твоя.

— Ладно.

— Ты даже не станешь полоскать мне мозги?

— По поводу?

— Для начала, что я положил на собственный совет. Как надо жить, пригнув голову, не высовывать шею, следить, чтоб никто в команде не умер. Как старым коням не перескочить новые изгороди, тра-ля-ля…

— Об этом сказал бы ты. Я не ты, Утроба.

Он сморгнул.

— Наверно, нет. Так ты думаешь, я поступил правильно?

— Поступил правильно? — Она отвернулась с проблеском усмешки. — Ну ты вообще даёшь. — И она вразвалочку направилась на гребень, в сторону Героев, расслабленно опустив руку на рукоять меча, оставляя его здесь, на ветру.

— Клянусь сучьими мёртвыми. — Он отвернулся от склона, отчаянно ища палец, на котором остался бы несточенный, пригодный к жеванию ноготь.

Неподалёку стоял Трясучка. Ничего не говоря. Только присматриваясь. Судя по виду, он ощущал себя незваным гостем. Утробина смура превратилась в настоящую злую гримасу. Кажется, не мытьём так катаньем, мрачная рожа становится обычным выражением его лица. — «Худший враг человека — его собственное честолюбие», — так ему говорил Бетод, — «Моё завело меня в то говно, где я сейчас».

— Милости просим в говнище, — процедил он сам себе сквозь стиснутые зубы. В том-то вся и беда с ошибками. Их совершаешь молниеносно. Годами, как дурак, ходишь по струнке, а потом на миг отвёл глаза и…

Хлобысь.

Побег

Финри показалось, что они в каком-то хлеву. Сырой земляной пол — стелющаяся прохлада пробирала дрожью. Тут пахло плесенью и скотиной.

Ей завязали глаза, и, спотыкающуюся, волокли к лесу по росистым полям, колосья опутывали ноги, кусты цеплялись за платье. Хорошо, что она надела сапоги для верховой езды, иначе пришлось бы ей заканчивать путь босиком. Она слышала битву. Кажется, позади. Элиз некоторое время продолжала кричать, всё более и более сипло, но вдруг резко замолкла. Ничего не изменилось. На скрипящей лодке они переплыли какую-то водную преграду. Наверно реку, на северный берег. Их втолкнули сюда. Слышно было, как треща, захлопнулась дверь, как снаружи лязгнул засов.

И их оставили тут, в темноте. Ждать, кто бы сказал чего.

По мере того, как Финри обретала дыхание, внутри начала расползаться боль. Под волосами горела кожа, в голове стучало, от шеи промеж плеч кололо лютыми спицами, как бы она не старалась повернуть голову. Но, бесспорно, ей было куда лучше большинства тех, кто попался в западню на том постоялом дворе.

Она гадала, добрался ли Хардрик до своих, или офицера настигли в полях, и его запоздалая весть не дойдёт никогда. Перед глазами стояло лицо майора — такое удивлённое, когда тот пошатнулся, хлеща кровью из пробитой головы. Лицо Мида — тот ощупывал рану на шее. Все мертвы. Все. Она втянула воздух, пока её не затрясло, и погнала прочь эти мысли. Нельзя об этом думать, нельзя — словно канатоходцу о твёрдой земле. «Ты должна смотреть вперёд, — вспомнила она, как говорил отец, забирая с доски очередную её фигуру. — Сосредоточься над тем, на что можно повлиять».

Элиз заплакала, как только за ними заперли дверь. Финри донельзя хотелось влепить ей пощёчину, но у неё связаны руки. Она ясно понимала, плач их отсюда не выведет. Не то что бы на ум приходило что получше.

— Тише, — прошипела Финри. — Прошу, потише, мне надо подумать. Пожалуйста.

Рыдание прервалось заикающимися подвываниями. Если что поменялось, так к худшему.

— Нас убьют? — лепетал голос Элиз, одновременно со слюнявым шмурыганьем. — Нас зарубят?

— Нет. Они бы уже.

— Тогда что с нами сделают?

Вопрос распростёрся перед ними бездонной пропастью, и нечем было её заполнить, разве что их собственным гулким дыханьем. Финри, извиваясь, сумела присесть, скрежеща зубами от боли в шее. — Нам надо подумать, поняла? Мы должны смотреть вперёд. Должны попытаться сбежать.

— Как? — проскулила Элиз.

— Любым способом! — Молчание. — Будем пытаться. У тебя руки свободны?

— Нет.

Финри удалось проползти по полу до двери, волоча по грязи платье, пока она не ударилась спиной о стену, урча от усилий. Она вытянулась вдоль, провела пальцами по изъеденной обшивке, сырому камню.

— Ты здесь? — пискнула Элиз.

— Где мне ещё быть?

— Что ты делаешь?