На первых ролях - Кейт Коскарелли

– Ба, на следующей неделе мне придется начать работать. Деньги так и летят, и мне в самом деле необходимо это место. Как будешь обходиться без меня одна, целый день?

– Ничего, справлюсь. Драгоценности продала?

– Большую часть. Осталось обручальное кольцо мамы, которое ужасно не хочется продавать, но, конечно, придется. И хотя я показала розовый жемчуг ювелирам, никто не желает давать и половины настоящей цены!

– Сколько ты выручила за вещи?

– Почти сорок тысяч, – тихо призналась Челси.

– Господи, но они стоят раза в четыре дороже! – взвилась Леверн.

– Знаю, ба, но они все равно что краденые, вспомни! Ты уже получила страховку. А кроме того, приходится продавать только за наличные, и очень осторожно выбирать покупателей. За такое и в тюрьму попасть недолго, неужели неясно? – отбивалась Челси.

– Слишком много дергаешься по пустякам, – бросила Леверн, но голос понизился до хриплого шепота: – Пожар был больше десяти лет назад, кто помнит такие вещи?

– Кто-нибудь да помнит, – мягко возразила Челси, удивляясь себе, как ухитрилась впутаться в подобную грязь! Теперь ее можно обвинить не только в краже драгоценностей, принадлежащих страховой компании, но и в продаже подделок! Господи! Как случилось, что дом обыкновенных простых женщин превратился в логово убийц и мошенников.

Каркающий резкий смешок внезапно вывел ее из мрачного раздумья.

– Не волнуйся, Челси, – горько вздохнула Леверн, – в случае чего всегда можешь заявить, что ничего не знала, и свалить вину на умирающую злобную гадину, свою бабку. Уж если я не поколебалась убить человека, что значит жалкий обман страховой компании? Кроме того, во время пожара ты была совсем маленькой.

– Бабушка, что мы делаем? – прошептала Челси, стремясь избавиться от угрызений совести и всем сердцем желая возврата к прежней жизни.

– Делаем, что можем, вот и все, – заключила больная, закрыв глаза и отворачиваясь. – Женщина должна использовать все… все до последнего, что у нее есть, лишь бы выжить в нашем гнусном мире, иначе эти ублюдки раздавят ее и не оглянутся.

Старуха вновь обернулась, уставившись на внучку пронзительно сверкающими глазами. Из горла словно волной рвоты выплеснулось шипение:

– Этот сволочной рак все равно убьет меня, Челси. Почему бы и мне не использовать его, как заблагорассудится?

Челси ничего не ответила: в комнате повисло долгое-долгое молчание. Наконец, сменив тему, девушка спросила:

– Бабушка, когда начнется облучение?

– Примерно через три недели… если доживу.

– Доживешь! – бодро заверила Челси, сильно сомневаясь в собственных словах, и потянулась к трезвонившему телефону. Звонила Хилда.

– Леверн в состоянии говорить? – спросила она.

– Думаю, да, – ответила Челси, вручая трубку бабушке, благодарная за своевременное вмешательство.

– Леверн, вы сможете завтра выбраться из дому? – осведомилась Хилда.

– Зачем это?

– Фильм смонтировали. Майк позвонил и пригласил на просмотр. Если пожелаете, захватите Банни тоже.

– Только не Банни, – поспешно отказалась Леверн.

– Почему нет? – удивилась Хилда.

– Не хочу, чтоб она снова видела сцену убийства. Ей только стало немного получше. Я боюсь, как бы не наступил рецидив. Но сама я, конечно, приеду. Где и когда?

– Завтра в половине третьего. Я заеду за вами.

– Буду готова. Не возражаете, если Кларк поведет машину? Не знаю, чтобы я без него делала – такая ужасная слабость!

– Конечно! Но в таком случае почему бы не встретиться прямо на студии, хорошо?

– Идет!

Попрощавшись с Хилдой, Леверн отдала трубку Челси.

– Ты собираешься на просмотр? Когда? – полюбопытствовала внучка.

– Завтра в половине третьего.

– Но ты должна в три быть у врача, – запротестовала Челси.

– Позвони и скажи, что я не смогу приехать.

– Сейчас попробую договориться. Может, Доктор Гровер сумеет нас принять утром, – не сдавалась девушка.

– Тебя что, просили об этом? Кто именно? – таинственно взвилась Леверн. – Я сказала, отмени визит. Мне и так понадобятся все силы для одной поездки, о двух не может быть и речи! А теперь сделай мне укол – уже почти время. Шевелись побыстрее и уходи, дай мне спокойно поспать.

– По-моему, ты делаешь ошибку, что не хочешь позволить маме посмотреть фильм. Возможно, это даст толчок к выздоровлению, – заметила Челси, набирая в шприц болеутоляющее.

– Не твое дело! – с почти пугающей злобой выпалила Леверн. – Банни никогда не должна видеть эту картину. Никогда!

– Но почему, ба? – пролепетала сбитая с толку Челси.

– Тебе не обязательно это знать! Только сделай все возможное, чтобы она никогда его не увидела, иначе беды не оберешься!

Вечером Челси позвонили из университета и попросили забрать костюм и головной убор для церемонии вручения дипломов.

– Я не смогу приехать. Вычеркните меня из списка, – попросила девушка.

– Послать вам диплом по почте?

– Да, если вас не затруднит, – ответила Челси и, вздохнув, занялась горой неоплаченных счетов. Завтра у нее на счету будет достаточно наличных, чтобы отделаться от долгов, но, если деньги будут уходить с такой скоростью, семья в два счета окажется в финансовой пропасти.

Закончив выписывать чеки, она закрыла конверт, вынула альбом для эскизов и пыталась сосредоточиться на работе, но в голове не осталось ни единой мысли. Почти целый час она просидела в одной позе, бездумно уставившись на бумагу. Наконец Челси встала и пошла на кухню выпить стакан теплого молока – желудок постоянно болел. Может, у нее начинается язва?!

Внизу перед телевизором сидела Банни с огромной миской попкорна на коленях и смотрела «Дорис Дей Шоу».

– Мама, – взорвалась Челси, хватая миску. – Кто тебе это дал?

Банни, ничего не ответив, злобно поджала губы и угрожающе нахмурилась, как проделывала много раз в ранних фильмах. Челси безнадежно покачала головой. Как и предсказывала Леверн, Банни расползалась, словно по волшебству. Глаза утопали в пухлых щеках, жирный живот распирал платье.

Челси снова вздохнула. В этом доме все идет наперекосяк. Впрочем, фигура матери – последнее, о чем сейчас следует беспокоиться.

– Пойдем, мама! Пора ложиться спать. Я помогу тебе, Каталина совсем из сил выбилась.

Не хватало еще потерять лучшую экономку на Беверли-Хиллз! Выключив телевизор, она проводила все еще надутую мать наверх и, добравшись до лестничной площадки, мельком взглянула на себя в зеркало. Что за странное зрелище: высокая худая дочь и кругленький уютный шарик-мать. Непонятные законы наследственности – три женщины, в жилах которых течет родственная кровь, живут в одном доме, дышат одним воздухом, едят одинаковую пищу, но жир словно тает на костях бабушки и внучки, благополучно оседая на матери. Бедняжка Банни!