Сборник летописей. Том III - Рашид-ад-дин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
|S 590| Другое доказательство такое. Когда молодые люди предаются веселью, удовольствиям и питью вина, то у них появляется стремление к игре, смешным речам и забавам на разные лады, а государь ислама, когда он слегка под хмельком, большей частью погружается в высказывание слов людей мудрых и ищущих истину и в весьма глубокомысленные повествования и рассуждения, которые [может] постигнуть разум не всякого ученого и мудреца. Он любит беседу в обществе избранных ученых и рассудительных людей. Если он встречает занимающегося науками человека, который обладает разумом, способностями и образованием, но которому в том не помогает терпение, то он его не одобряет. Всякого, кто из этих людей к нему является, он тотчас же правильно оценивает. Ни одному хитрецу и обманщику невозможно произнести перед ним неискренних слов, а если и скажет, то сможет сказать не больше одного раза, потому что он его распознает и впредь не допустит. Если он встречает болтливого и легкомысленного ученого, он сразу же познаёт его глубину. Ради наглядного доказательства этой мысли, мы приведем один рассказ.
В Хорасане был некий человек, пришедший из Туркестана, по имени Хибаталлах, человек добронравный, приятный и одаренный всякими знаниями. Он знал сирийский и турецкий языки, помнил множество притч и хорошо рассказывал о деяниях шейхов. Государь и эмиры твердо доверяли его речам, и он некоторое время в Хорасане состоял на службе у государя, ‛да укрепится навеки его царство’. Когда [Газан-хан] благополучно воссел на престол, он послал гонца, потребовал его [к себе], оказал ему почет, сделал своим приближенным, пожаловал ему денег, одежды и значительное месячное содержание и препоручил его этому рабу державы,[726] сказав: «Заботься о нем хорошенько». Я поступил согласно этому. Он постоянно приходил на служение к его высочеству, и текли глубокомысленные речи о мудрости и высшем познании. Хоть он был сведующим человеком, но между его словами и словами государя ислама, ‛да укрепится навеки его царство’, была большая разница. Я удивлялся: «Ежели государь не понимает разницы между его знанием и своим, то это странно, а ежели понимает, то к чему это полное доверие». Так как [Газан-хан] считал слишком серьезной возможность укоризны по отношению к нему, то спросить об этом обстоятельстве было нельзя. Некоторое время я находился в таком недоумении, пока однажды [Газан-хан] не произнес глубокомысленную речь и сказал: «Есть такое слово, что не всякий может в него проникнуть. Большая часть людей знают его оболочку и внешность, а сути его постигнуть [не могут], потому что не всякий имеет доступ к сокровищнице царей. В сокровищницу входят избранные царем лица, а прочие остаются снаружи. Шейху Хибаталлаху же путь один — сидеть снаружи казны. То, что с внешней стороны — он знает, а чтобы проникнуть во внутрь и узнать подробности содержимого, ему доступа не дано». После этого я доложил: «Уже некоторое время, как я хочу спросить об этом обстоятельстве, но не было возможности. Теперь я доподлинно узнал, что государь знает цену всем, однако же он всем оказывает почет». [Газан-хан] сказал: «Я не удивляюсь, что он или другие не знают подобных тайн, кроме того, что они знают. Мне [они] нравятся, и я их уважаю и хочу, чтобы в беседе с ними [мне] приходило на память кое-что из того, чем меня одарил всевышний господь. Хотя точильный камень мягче булата, однако оттачивает булат. Так как закал стали увеличивается при помощи камня, то острота находится в закале стали, однако оттачивается она мягкостью камня».
В кружках и собраниях, куда являлись разных разрядов люди из ученых и мудрецов, все поражались вопросам, которые он задавал. Хотя он говорил на монгольский лад,[727] так что не всякий его скоро понимал, однако, когда неоднократно повторяли и поясняли, некоторым становилось ясно, но многие не могли найтись. Направление его мудрости и способ богопознания таковы, как были рассказаны. Что же касается различных вероисповеданий и убеждений разных племен каждого в отдельности, то большую часть он помнит на память, так что, когда он спорит с руководителями их вероучений, то из десяти его вопросов они не знают [как ответить даже] на один. А он все знает и излагает. Из различных языков ему приписывают свой монгольский, арабский, персидский, индийский, кашмирский, тибетский, китайский и франкский и прочие языки, из которых он знает кое-что.
|S 587| [Обычаи царей]. Он знает наперечет повадки, обычаи и порядок султанов и меликов древних и следовавших за ними [до его времени], то есть привычки и обычаи каждого в битвах и на пирах, в приятном расположении духа и неприятном, в пище, одеяниях, езде верхом и [знает] о других обстоятельствах и предметах [каковы они были] и в каком виде они сейчас. Он подробно рассказывает [все это] представителям каждого из них [т.е. разных народов], и они удивляются.
Знание летописей и повествований. Он весьма подробно знает летопись монголов, которая у них в большом почете, имена отцов, дедов и родичей, мужчин и женщин, имена древних и современных монгольских эмиров, которые существовали и существуют в [разных] странах, а также большей частью подробно знает родословную каждого [из них], так что из всех монгольских родов, кроме Пулада, никто так не знает, и все от него учатся. Эту написанную летопись монголов удалось составить, большей частью извлекая пользу из пребывания у него на службе. Есть много тайн и повествований о монголах, которые знает лишь он сам, и они не записаны в этой летописи. Историю царей иранских, турецких, индийских, кашмирских, китайских и других народов он преимущественно знает в различной их последовательности, рассказывает всяким людям и
