Другие правила - Валерий Большаков

— Да уж… — усмехнулся Жилин. — Что дурдом, то дурдом… Все как с ума тогда посходили. С утра до вечера — демонстрации, манифестации, пикеты, митинги… «Да здравствует коммунизм!», «Изобилие — массам!», «Благополучие — для каждого, стабильность — для всех!» Сплошь и рядом — лозунги, призывы…

Если честно, Жилин не любил разговоров «про политику», тем более о «Второй перестройке», но Колманов был в авторитете у фармбоев и туристов. Не стоило обижать мужика.

— А газеты? — бурчал фармбой. — Главное, везде одно и то же, но зато — вот такенными буквами! «Северо-Кавказский округ рапортует: освобождено от работы с сохранением среднего заработка столько-то миллионов человек…» «В Сырдарьинском окружном Фонде изобилия прошли регистрацию столько-то миллионов неработающих…» И хоть бы один вопросительный знак где-нибудь, между строк, затесался! Нет — сплошные восклицательные! Господи, в какие я только кабинеты тогда не стучался — аж до Президиума дошел. Просил все, доказывал, теребил, уговаривал — ну, нельзя вот так вот, сразу: «Нате, люди, пользуйтесь!» Рано, рано! Зачем было устраивать этот полукоммунизм? И знаете, что мне отвечали в тех кабинетах?

— «Народ нас не поймет!» — отчеканил Жилин.

— Во! — изумился Колманов. — Слово в слово! Я плюнул и перестал бегать. Что мне, думаю, больше всех надо? Старичок какой-то, помню, пал на коленки и крестится, крестится… «Дожил! — блеет. — Господи, дожил!» — Фрмбой зверски выпятил челюсть. — И вот постоянно у нас так! Постоянно! То Петр на дыбки поднимет, то Ленин-Сталин полстраны во гроб кладут, лишь бы править полцарством в остатке… Семьдесят лет прошло с «Красного Октября» — опять все рушить кинулись! Ну что ты скажешь! Расхищали соцсобственность уже не ящичками-мешочками — заводы тырили, целые отрасли стяжали! «Наша цель — чисто конкретный капитализм!» И сколько там после приватизации долбаной календариков разменено? Хм… Семьдесят, однако… Цикл такой, что ли? И опять то же самое! Опять старый мир — до основанья! Рынку хана пришла, бизнесу — кранты, фирмы и монополии «крякнули»… А богатеньким это надо — быть всём и стать никем? А мафиям всяким? А чиновникам, только и знающим, что взятки с низов брать да трансферты у верхов клянчить? И полыхнула Вторая Гражданская…

Жилин хотел заметить, что причины Второй Гражданской не столь очевидны и просты, но промолчал. Иначе на повестку дня встанет еще и национальный вопрос, а это тема благодатная…

— Застал ее?.. — Пальцы Колманова затарабанили в ритме марша.

— Застал… — кивнул Глеб. — Записался в Патруль прямо со второго курса — и в самую кашу… Послали сначала в рейд по северному Транссибу, потом прорывались на Верхнеудинск, а под конец, когда полегче стало, изолировали зоны военных действий — на Урале, потом в Северном округе…

— Не в Архангельске?

— В Усть-Сысольске.

— А-а… А я в Архангельске воевал… До блокады еще не дошло, так только, блокпосты стояли. Это было что-то ужасное… «Золотые» взорвали криогенератор прямо в центре Холмогор — я был на «вертушке» тогда, патрулировал Двину. И все видел. Над городом вспухло такое… облако, какое-то маслянисто-жирное, белое-белое… Река в том месте замерзла на счет «четыре», сосны лопались, их корежило и щепило, а люди… Господи! Вдруг ни с того ни с сего — и минус сто пятьдесят! Потом все туманом заволокло, пошел дождь со снегом… Как они еще до аннигиляторов не добрались, не понимаю, сволота поганая…

Колманов горестно пожевал губами. Глеб молчал. Он вспоминал себя, тогдашнего, вольноопределяющегося Жилина, в новеньком пятнистом спецкостюме, с проверченной дыркой для первого «Георгия», как он стоял на броне квадратного патрульного танка, держась за пятиметровый решетчатый конус с биопарализатором наверху. Стоял, сгибая колени в такт приседаниям машины, и смотрел, как над омским Подземным Узлом вьется турболет «золотых» — блинчатый «гранд» — и жжет ПУ в упор. Он весь был забит машинами, этот узел. Восемь автострад пересекались здесь, сплетаясь бантиками развязок; колонны серебристо-обтекаемых электробусов, гигантских автокаров и крошечных каплевидных легковушек еле тащились, бампер к бамперу. И все это вспыхивало с разных концов, загоралось желтым светом; весело пылал кустарник на разделительных полосах, полыхнули елки за обочиной… А турболет медленно кружил, его подбрасывало на черных тяжелых клубах, прорезанных фонтанами искр, но пилот все палил и палил из спаренного лучемета, выцеливая, где толпа погуще. Гремели разряды, пылали, взрываясь, автоплатформы, ползали по черной земле живые жаркие факелы… Ни до, ни после не испытывал Жилин более тяжкой ненависти. И более жестокой радости, когда шар направленного психоизлучателя у него над головой зашипел и столб голубого света тюкнул по блистеру вражеской машины. Турболет завихлял, налетел сослепу на опору Западных Ворот, закувыркался, распадаясь на части, и даже аварийная спасательная капсула летуна не выручила — угодила в самый жар, в пылающую гору…

— М-да… Вот такие пирожки с котятами… — мрачно выразился Колманов. — А пурпурные — это, батенька, такая зараза… похуже и красных, и золотых! Новая классовая борьба, Петрович, во как! И ведь никто даже понятия не имеет, чего нам ждать от этой многомиллионной толпы тунеядцев, бездеятельной, инертной… скучающей. Не могущей и не желающей думать хорошо. К чему нам быть готовыми? К сытым бунтам? К мировой революции?! К чему-то вроде религиозных войн?!

Жилин беспокойно моргнул. Он стал лучше понимать этого умного и хорошо образованного человека, любящего прикинуться «деревней».

— Ты меня поразил, — признался Глеб. — Я даже не думал об этом… вот так.

— А как еще? — суховато сказал Колманов, словно стыдясь своих эмоций. — Тут думай не думай…

— Да это понятно… Я вот сейчас вспомнил… С полгода назад, перед боевым вылетом… — Жилин запнулся, — …последним моим… я был в Офицерском собрании. Так зашел, посидеть. И услышал один спор. Спецназовцы обмывали чьи-то звездочки и громко выясняли, что им делать с неработающими. Седой полковник орал, что не желает подчиняться администрации, которую выбирает большинством голосов «это быдло». Ему бурно подпевал пьяненький ротмистр, требуя для «без-здельников пор-ражения в пр-равах и тотального обнуления индексов социальной значимости». И знаешь, на чем они сошлись? Что надо ввести «военно-административную диктатуру работяг»! И их поддержали с соседних столиков! Морпехи, летуны, флотские — все были «за»!

— Вот так! — многозначительно сказал Колманов.

Внешняя акустика донесла хоровой вой десятка краулеров.

— Пожаловали, орелики… — пробурчал Колманов.