Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла - Томас Лав Пикок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Читаем дальше и встречаем еще более несообразный пассаж:
«При всех размышлениях и догадках относительно того, каким мог бы стать при более благоприятных обстоятельствах его характер, следует всякий раз иметь в виду, что уже сами его недостатки были признаком его величия и что его могучий дар сформировался в борьбе между хорошими и дурными сторонами его натуры. Хотя более благоприятное и безмятежное течение жизни, безусловно, смягчило бы и дисциплинировало его ум, оно могло бы и ослабить, подорвать его мощь, а то самое воздействие, какое сделало бы его жизнь безмятежной и счастливой, могло бы стать роковым для его славы. В одном его небольшом стихотворении, которое, очевидно, написано в Афинах (я обнаружил его в рукописи «Чайльд Гарольда», оно датировано: Афины, 1811 год), есть две строчки, которые, хоть и выпадают из контекста всего стихотворения, могут, взятые в отдельности, восприниматься как своего рода пророческое предчувствие того, что бессмертная его слава подымется из обломков рухнувших надежд.
Любимая, расстались мы.
Тебя лишился я.
Но не ропщу, ведь образ твой
И есть любовь моя.
Хоть говорят, что время в силах
Любое горе излечить.
Но, если смерть мечту убила,
То память будет вечно жить»[706]
(с. 323).
Просто диву даешься. Казалось бы, этот человек всю свою жизнь занимается поэзией и критикой и при этом не в состоянии ухватить настолько простую мысль, что, кажется, не понять ее невозможно. «Если смерть мечту убила...» — иными словами, удар, лишивший меня той, с кого писалась эта картина; «память будет вечно жить» — ее образ настолько сильно врезался в мою память, что воспоминание о ней будет жить вечно; теперь, когда по прошествии времени я смотрю на ее изображение, мучительные чувства столь же живы, как и в тот день, когда я лишился ее. И это подтверждает мысль о том, «что время в силах любое горе излечить». Мистер Мур тем не менее интерпретирует этот отрывок так: «Благодаря удару судьбы, выразившемуся в утрате дорогого мне существа, я заложил основу для собственного бессмертия, ибо память моя «будет вечно жить»». И это, видимо, доказывает, что «время в силах любое горе излечить». Совершенно искаженное восприятие, причем весьма показательная non sequitur[707].
По тому, как мистер Мур понимает стихотворение своего друга, можно сделать самые неутешительные выводы относительно его взглядов на поэтическое наследие лорда Байрона в целом.
Издание «Чайльд Гарольда»; невозможность издать «По стопам Горация»[708] — подражание «Науке поэзии»; подробности того, как мистер Мур завязал знакомство с лордом Байроном (мы намеренно говорим «завязал», ибо это слово как нельзя лучше передает весьма любопытные обстоятельства их встречи; жизнь лорда Байрона в Ньюстэде и Лондоне; выход в свет «Гяура», «Абидосской невесты» и «Корсара»; женитьба на мисс Милбэнк, дочери сэра Ральфа Ноэля Милбэнка, состоявшаяся 2 января 1815 года; участие в руководстве театром «Друри-Лейн»; развод с женой в январе 1816 года и окончательный отъезд из Англии 25 апреля 1816 года — вот основные события, описанные во второй половине этого тома. Как уже отмечалось, автор не говорит решительно ничего нового о всем том, что живо интересует читателей; вместе с тем на страницах «Мемуаров» можно прочесть про массу мелких нападок прессы, о ежечасно меняющейся политике самого влиятельного и самого капризного журнала[709], про «адрес, читанный на открытии театра Друри Лейн»[710]; множество сплетен о самых разных людях; многое из того, что не следовало бы печатать и, еще больше того, что не заслуживает быть напечатанным; автор ухитряется даже заглянуть мимоходом в редакцию «Эдинбургского обозрения», что едва ли вызовет энтузиазм всех тех, кто связан прочными узами с этим жалким и бесчестным изданием: кое-что говорится (чаще намеками, чем прямо) об увлечениях лорда Байрона; в нескольких штрихах набросаны политические взгляды лорда Байрона и его биографа, а также приводится рассуждение мистера Мура о том, что интеллектуалы обыкновенно несчастны в браке.
Сплетни, касающиеся частных лиц, которые приводятся в «Мемуарах», отличаются некоторыми особенностями, заслуживающими упоминания. На одной странице даются лишь инициалы лица, о котором идет речь, так что можно лишь догадываться, кому они принадлежат, однако уже на следующей странице имя приводится полностью, что избавляет читателя от необходимости ломать себе голову; если же имя не приводится, то обстоятельства выписаны настолько подробно, что оно безошибочно угадывается. На одной странице мы встречаем Наглого У., которого собираются выбросить из окна; на следующей странице — дружеское упоминание о Наглом Уэбстере[711]. Джентльмен, который иногда забывает посылать денежные переводы, — это всегда мистер X.; джентльмен, который иногда все же посылает их — это всегда мистер Хэнсон[712]. В одном месте лорд Байрон, придя в театр, видит в ложе напротив любовницу С. и ее мать, а кто именно любовница С., мы узнаем несколькими строками ниже:
«Сегодня вечером пошел в свою ложу в Ковент-Гарден и был несколько шокирован, увидев любовницу С. (которая, насколько мне известно, с самого рождения обучалась своей профессии), сидящую в ложе напротив вместе с матерью (эдаким распроклятым майором в юбке). Я было испытал что-то вроде возмущения, но, окинув взглядом театр, обнаружил, что в соседней ложе, и в следующей, и в еще одной находились самые изысканные и роскошные, старые и юные куртизанки, — и тут мне ничего не оставалось, как расхохотаться. Зрелище и впрямь поразительное: леди X. .. — в разводе; леди X... и ее дочь, леди X... — обе разводятся; миссис X... в соседней ложе — то же самое, а еще ближе миссис X... Какова компания, особенно для меня, знающего всю их подноготную! Казалось, будто все зрители делятся на твоих читателей либо твоих доверенных куртизанок; впрочем, интриганок было куда больше, чем «регулярных наемниц». В ложе напротив сидели только Полин и ее мать, а в соседней еще какие-то менее выразительные три дамы. Так в чем же, спрашивается, разница между нею и ее мамашей, и леди X... с дочерью? Только в том, что две последние вхожи в Карлтон[713] или в любой другой клуб, а две первые вынуждены довольствоваться оперой и б... ими. Как же
