Оружие победы - Василий Грабин

Вечером в опытном цехе пушку разобрали, проверили, подрегулировали длину отката и увеличили давление в накатнике. На другой день были назначены испытания возкой.

Рано утром пушку прицепили к грузовой машине ЗИС-5 и выехали на трассу. Испытание возкой решили провести на дороге, вымощенной торцевой шашкой. Для транспорта на конной тяге это удобная дорога, но грузовые машины предпочитали ездить по обочине, а не по торцам, местами глубоко просевшими от времени. Это была не дорога, а сплошные ухабы - для испытания пушки возкой лучше и не придумаешь.

Подъехав к дороге, остановились, сняли хоботовую часть орудия с крюка машины, проверили пушку. Шоферу ЗИС-5 дали указание держать скорость в пределе 25-30 километров в час. Он наотрез отказался - пришлось приказать. Тронулся наш транспорт. Часть конструкторов, среди которых был и Яков Белов, автор механизма подрессоривания, ехала в кузове грузовика, я сопровождал пушку в легковом автомобиле. Едва скорость движения достигла 30 километров в час, как пушку начало бросать из стороны в сторону, от одного кювета к другому. Она шла то на одном колесе, то на другом, подпрыгивала высоко в воздух. Она вела себя, как необъезженный конь, впервые попавший под седло. У меня даже появилось опасение: не придется ли после такой езды посылать людей на дорогу и собирать детали нашей пушки? Торцевая шашка тянулась километров 30, но вскоре я решил остановить транспорт и дать людям передохнуть. Остановились, осмотрели пушку. Все в порядке. Это нас порадовало. Вновь тронулись, прошли до конца участка. Когда машина вышла на асфальт, все облегченно вздохнули. Но недолго мы ехали по асфальту, да и не нужна была эта езда. По хорошей дороге пушка может пройти сколько угодно километров при максимальной скорости грузовой машины. Кстати сказать, на УСВ мы поставили не специальные артиллерийские колеса, а стандартные автомобильные, от ЗИС-5, в дополнительной проверке они не нуждались.

Еще одна остановка и проверка - все в порядке с пушкой, а у нашего грузовика беда: сломалась рессора. Значит, механизм подрессоривания нашей пушки надежнее, чем у автомобиля.

Со стороны я подробно рассмотрел, как идет пушка по ухабам, а теперь решил сам испробовать подрессоривание. Это было мое старое правило: при первых испытаниях орудия возкой обязательно прокатиться на лафете километра полтора два. Когда я объявил о своем решении, все в один голос запротестовали, а шофер заявил, что машину он не поведет, так как уверен, что я свалюсь и меня задавит своя же пушка. С трудом удалось мне настоять на своем. Сел на лафет, машина тронулась. Вначале шли по асфальту. Чувствовалось, как хорошо работают рессоры пушки. Затем выехали на торцевую мостовую. Трудно рассказать, что это была за езда. Два километра, казалось мне, никогда не кончатся. В какой-то момент рука моя сорвалась, и я только чудом удержался на лафете. Позже я с содроганием вспоминал эту поездку, в высшей степени безрассудную. Но в тот день отказаться от нее не смог. Болезнь моя (базедова) была в то время врачами мало изучена, пугала своей неопределенностью. Как знать, не станет ли наша УСВ последней пушкой, испытывать которую мне доведется? Вероятно, эта не до конца осознанная мысль и продиктовала мое решение прокатиться на лафете, хоть я и не отношусь к числу людей с повышенной мнительностью.

Когда я сошел с лафета, то почувствовал, что еле держусь на ногах. Но это искупалось чувством удовлетворения: отлично подрессорено орудие, недостает лишь амортизатора, который не допускал бы раскачивания пушки после каждого толчка, глушил бы колебания. В конце испытаний вновь осмотрели пушку. Она была целехонька, а у грузовика сломалась вторая рессора. Вечером этого же дня начальник транспортного отдела пожаловался директору завода, что мы доконали ЗИС-5: грузовик после испытания нашей пушки пришлось отправлять в ремонт.

Я сердечно поздравил Белова с успехом его первой самостоятельной работы. Как и для многих, задание по УСВ определило перспективу работы Якова Афанасьевича на долгие годы, а точнее, почти на три десятилетия. Стабилизирующие устройства его конструкции стоят на очень многих пушках и нашего КБ и других заводов.

Так реализовался со временем творческий потенциал молодого специалиста, выпускника Ленинградского рабфака и ленинградского Военно-механического института.

После описанных испытаний УСВ возкой Мигунов с бригадой слесарей приступил к удлинению станин, велась доводка тормоза отката И как мне ни хотелось посмотреть хотя бы еще одну стрельбу, откладывать лечение было нельзя. Перед отъездом я попросил Розанова держать меня в курсе всех дел и в ноябре 1938 года лег в больницу.

Полгода не у дел: сомнения и надежды

Взгляд со стороны: где магистральное направление? - Испытания продолжаются, учимся на ошибках. - Заказ военных моряков. - Странные метаморфозы начальствующих лиц: во что они обошлись стране? - Конкурент остается, соревнование продолжается. - Возвращаюсь на завод.

1

Для начала меня поместили в терапевтическое отделение. Начальник отделения К. И. Щукин хотел вылечить меня без операционного вмешательства, к которому я, откровенно говоря, совершенно не стремился, хоть и помнил категорическое предупреждение профессора Шерешевского. Потянулись недели вынужденного бездействия. Они всегда нелегко даются людям, вырванным из ритма привычной трудовой жизни. И, как нередко случается, на смену уверенности в конечном успехе работы над пушкой УСВ пришли сомнения. Правильнее даже сказать, что, вырвавшись из привычного круга будничных дел, я по-иному взглянул на создаваемое нами орудие: то, что казалось удачной находкой, при взгляде со стороны выглядело далеко не таким совершенным. Пушка Ф-22 УСВ уже существует, она - я верил в это - превзойдет пушку кировцев и будет принята на вооружение армии. Но пушка УСВ - не конечная цель работы нашего КБ. Наша магистраль продолжать и совершенствовать конструкторский род артиллерийских систем, начатый Ф-22. И то, что хорошо для УСВ, вряд ли может быть без изменения применено и в последующих наших орудиях.

Странным может показаться, что человек, лечение которого шло так "успешно", что порой доходило до мерцательной аритмии сердца, думает в больнице о своей работе. Но ни о чем другом думать я не мог. И, может быть, если бы не эти мысли и не постоянные посещения товарищей по КБ, которые держали меня в курсе всех дел, мне было бы несравнимо труднее.

Навещали меня часто. Разговоры во время посещений больницы Шеффером, Розановым, Ренне, Мещаниновым, Муравьевым, Строговым, Шишкиным и многими другими помогали определить отношение и к текущим делам КБ и завода, и к будущему.