История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага - Уильям Теккерей

- Я слышал, - сказал мистер Блондель, - что денег они тратят чертову пропасть, а принимают у себя бог знает кого. Чуть не с улицы зазывают людей на свои обеды. Шампиньон говорит, у него сердце кровью обливается - на кого приходится готовить. Просто позор, что у таких выскочек столько денег! воскликнул мистер Блондель, чей дед был почтенным мастером по изготовлению кожаных штанов, а отец ссужал деньгами принцев крови.

- Жаль, что я вовремя не встретил эту вдовушку, - вздохнул Крокус. Злосчастная подагра виновата, задержала меня в Ливорно. А то я бы сам на ней женился - говорят, у ней шестьсот тысяч фунтов в трехпроцентных бумагах.

- Чуть поменьше, - сказал майор Пенденнис. - Я знавал ее семью в Индии. Отец ее был богач - плантации индиго... я все о ней знаю, земли Клеверинга граничат с нашими... А-а, вон идет мой племянник, а с ним...

- Мой, ветрогон несчастный, - сказал лорд Крокус, хмурясь на Попджоя из-под мохнатых бровей; и, когда майор Пенденнис постучал по стеклу, поспешил отвернуться от окна.

Майор был необычайно в духе. Светило солнце, воздух был свежий, бодрящий. Он уже с утра решил нанести в этот день визит леди Клеверинг, а теперь подумал, что очень недурно будет пройтись к ней через Грин-парк вместе с племянником. Пенденнис-младший охотно согласился сопровождать своего светского родича, - тот на одной Сент-Джеймс-стрит успел показать ему с полдюжины важных персон, а переходя улицу, удостоился поклона от одного герцога, одного епископа (верхом на спокойной лошадке) и одного министра с зонтиком. Герцог протянул старшему Пенденнису палец в добела начищенной перчатке, который майор пожал как нельзя более почтительно; и Пена пронизала сладкая дрожь, когда он, можно сказать, соприкоснулся с этим великим человеком (ведь Пен держал майора под левую руку, пока тот правой держался за палец его светлости). Ах, если бы по обе стороны улицы стояла сейчас вся школа Серых монахов, и весь Оксбриджский университет, и Патерностер-роу, и Темпл, и Лора, и матушка, если бы видели, как они с дядюшкой здороваются с самым известным в мире герцогом!

- А-а, Пенденнис! Хороша погодка! - Вот какие замечательные слова произнес герцог, а затем, кивнув маститой головой, пошел дальше - в синем своем сюртуке и белоснежных панталонах, с жестким белым галстуком, застегнутым сзади сверкающей пряжкой.

Старый Пенденнис, чье сходство с его светлостью уже было отмечено, сразу после этой встречи стал бессознательно ему подражать в разговоре. Всем нам, вероятно, приходилось встречать военных, которые вот так же подражали манерам некоего полководца того времени и, может быть, даже изменили своей натуре и характеру только оттого, что судьба наделила их орлиным носом. А сколько других людей гордились тем, что высокий лоб придает им сходство с мистером Каннингом? Иные всю жизнь пыжатся и важничают, вообразив, что смахивают на благословенной памяти Георга IV (мы говорим "вообразив", потому что действительно походить на этого прекраснейшего и совершеннейшего из людей невозможно!). Иной ходит с раскрытым воротом, решив, что он - вылитый лорд Байрон. И еще совсем недавно сошел в могилу бедный Том Бикерстаф, который, будучи наделен не более богатым воображением, чем мистер Джозеф Хьюм, посмотрелся как-то в зеркало и решил, что он похож на Шекспира; для вящего сходства с бессмертным бардом сбрил волосы надо лбом, без отдыха писал трагедии и к концу жизни совсем помешался - буквально погиб от мании величия! Эти и подобные им чудачества, порожденные суетным тщеславием, наблюдал, вероятно, каждый, кто знает свет. Плутишка Пен втайне посмеялся, заметив, как майор стал подражать великому человеку, с которым они только что расстались; однако на свой лад он и сам был, пожалуй, не менее тщеславен и теперь выступал рядом с дядюшкой горделиво, как молодой индюк.

- Да, мой милый, - заговорил старый холостяк, когда они вошли в Грин-парк, где резвилась бедно одетая детвора, где играли в орлянку мальчишки-рассыльные и паслись на солнышке черные овцы, где актер, сидя на скамейке, учил роль, прохаживались нянюшки с детьми и бродили влюбленные парочки. - Да, мой милый, поверь мне: для человека небогатого самое важное хорошие знакомства. Кого ты сейчас видел рядом со мной в окне клуба? Двое из них - пэры Англии. Хобаноб будет пэром, как только умрет его двоюродный дед, а его уже в третий раз хватил удар; остальные же имеют не менее семи тысяч годового дохода каждый. Ты заметил - у подъезда клуба стояла темно-синяя каретка, запряженная огромным рысаком? Ее среди всех узнаешь. Это выезд сэра Хью Трампингтона. Он никогда не ходит пешком - никогда, это даже вообразить невозможно. Если он навещает свою матушку, что живет через два дома (я тебя непременно ей представлю, у нее бывают лучшие люди Лондона), то у дома двадцать три садится на лошадь, а у дома двадцать пять спешивается. Сейчас он у Бэя играет в пикет с графом Понтером; он второй пикетист Англии - и не удивительно: каждый божий день, кроме воскресений (сэр Хью глубоко религиозный человек), он играет с половины четвертого до половины восьмого, а потом переодевается к обеду.

- Что и говорить, очень благочестивое времяпрепровождение, - сказал Пен, смеясь, а про себя подумал, что дядюшка становится болтлив.

- Ах ты господи, разве в этом дело? При таком богатстве человек волен проводить время по своему усмотрению. Баронет, член парламента, десять тысяч акров лучшей земли в Чешире и роскошная усадьба (хоть он никогда там не живет) - такой может делать все, что ему угодно.

- Так это, стало быть, его каретка? - язвительно спросил Пен.

- Каретка?.. А, ну да, и ты очень кстати мне напомнил, я немного уклонился в сторону... revenons a nos moutons {Вернемся к нашим баранам (франц.).}. Вот именно - revenons a nos moutons. Так вот эта каретка в моем распоряжении от четырех до восьми часов. В полном моем распоряжении, черт побери, как если бы я нанимал ее у Тильбюри за тридцать фунтов в месяц! Сэр Хью добрейшей души человек; будь нынче погода чуть похуже, мы бы с тобой сейчас катили на Гровнер-Плейс в этой каретке. Видишь, как выгодно знаться с богачами? Обедаю я даром, гощу за городом, езжу верхом - все даром. Своры и доезжачих для меня держат другие. Sic vos non vobis {Так вы (трудитесь), но не для себя (лат.).}, как мы, бывало, говорили в школе, а? Прав был мой старый друг Лич, из сорок четвертого полка, очень был неглупый человек, как большинство шотландцев. Знаешь, что говорил Лич? "Я не так богат, чтобы знаться с бедняками".

- Вы не соблюдаете собственных правил, дядюшка, - с улыбкой сказал Пен.

- Не соблюдаю правил? Как это так, сэр? - обиделся майор.

- На практике вы куда добрее, чем в теории, иначе не поздоровались бы со мною на Сент-Джеймс-стрит. Живя среди герцогов и всяких магнатов, вы не стали бы дарить вниманием неимущего сочинителя.

Из этих слов мы можем заключить, что мистер Пен делал успехи и научился не только исподтишка насмешничать, но и льстить.

Майор Пенденнис тотчас успокоился и даже был растроган. Ласково похлопав племянника по руке, на которую опирался, он сказал:

- Ты, мой милый, другое дело, ты - моя плоть и кровь. Я к тебе расположен, я бы тобой гордился, кабы не твои проделки и всякие безумства, ей-богу! Ну, да авось ты перебесился, надеюсь, надеюсь, что перебесился, пора бы! Моя цель, Артур, - сделать из тебя человека, увидеть, как ты займешь в свете место, подобающее носителю твоего имени, и моего. Ты создал себе кое-какую репутацию своим литературным талантом, и я отнюдь не говорю, что это плохо, хотя в мое время поэзия, талант и тому подобное считались, черт возьми, дурным тоном. Взять хотя бы бедного Байрона, ведь он совсем опустился, можно сказать - погубил себя, а все потому, что знался с поэтами, журналистами и прочей такой публикой. Но теперь не то - теперь литература в моде, образованные люди вхожи в лучшие дома! Tempora mutantur {Времена меняются (лат.).}, черт возьми, и остается только повторить за Шекспиром: "Что есть, то благо".

Пен не счел за нужное сообщать дядюшке, кому принадлежит это изречение, и тут они как раз вышли из Гринпарка и направились на Гровнер-Плейс, к пышному особняку, где обитали сэр Фрэнсис Клеверинг и его супруга.

Ставни первого этажа были заново позолочены; дверные молотки ослепительно сверкали; на балконе гостиной переносный цветник пылал белыми, розовыми, пунцовыми красками; цветы украшали и окна второго этажа (вероятно - опочивальни и гардеробной миледи), и даже прелестное оконце в третьем этаже, где, как решил востроглазый Пен, находилась девичья спаленка мисс Бланш Амори; и весь фасад дома радовал глаз свежей краской, зеркальными стеклами, вычищенным кирпичом и новой, без пятнышка, штукатуркой.

"Как, верно, наслаждался Стронг, создавая все это великолепие!" подумал Пен.

- Леди Клеверинг едет на прогулку, - сказал майор. - Придется только забросить карточки. - Новое словечко "забросить" он употребил потому, что слышал его от каких-то молодых вельмож и решил, что оно подходит для юных ушей Пена.