Мой отец генерал (сборник) - Наталия Слюсарева

В Париже, в русском ковчеге, на десятки лет ты стал практически Ноем. Ты спасал всех подряд – дворян и слуг, собак и попугаев. У князя странное жилье – наполненное собаками, кошками, попугаями, челядью из странных людей. Но самым странным, разумеется, был ты – принимать давнего приятеля, португальского короля, у себя в гостях и сервировать для него ужин в ванной, за неимением другого места: все отдано под беженцев.

Даже твоя жена, привыкшая за долгие годы жизни с тобой ничему не удивляться, обхватила голову руками, когда уже после твоей смерти заглянула в записную книжку. Ей сразу стало понятно, отчего так быстро исчезали деньги: анонимные перечисления в сиротские приюты, ни просьбы без ответа. Даже при нужде большая часть денег уходила просящим.

...Так ты что, прошел сквозь игольное ушко, хитрец?

Ладно, оставляю тебя вместе с Шурой Вертинским за столиком в кабачке «Mezonet Russe»... Русский домик для друзей.

« – Я часто вижу во сне Россию... И знаете, милый, если бы можно было совсем тихо и незаметно, в простом крестьянском платье, пробраться туда и жить где-нибудь в деревне, никому не известным обыкновенным жителем, какое бы это было счастье! Какая радость!..» (А. Вертинский. «Дорогой длинною»).

ПЛАЧ

Что же ты наделал, князь? Что же ты наделал? И кем это все сделалось? Где и для кого омочу я свой бебряный рукав? Кто ототрет мне мои слезы?

О, светлое-пресветлое солнце, кому сияешь еси, опомнись. Красота оставила Россию. Вся красота перелилась и вылилась на бургундские, нормандские, греческие и турецкие земли.

О, ты, мой «поцелуй на морозе», в красных сафьяновых сапожках. Не прозвучавший. Тебе мой плач и мое причитание. Ни у кого нет таких чутких точеных пальцев, чтобы коснуться моей белоснежной фаты. Спрятан в черном бархатном футляре золотой циркуль, чтобы измерить расстояние между твоими соколиными бровями. Хоронится на дне сундука соболья шапочка, из-под которой не брызнешь на меня своим огненным взглядом, не засмеешься вдруг, не приклонишь свою шелковую головушку ко мне на колени.

Много утекло вод Днепра и Иордана. Вернули изумрудную лупу Нерону – и пялится он через нее на тяжелые, потные гладиаторские бои.

Мне холодно, князь. Некому согреть меня, не к кому прислониться. И перелетаю я испуганной зегзицей с одного можжевелового куста на другой. И горек, горек вкус тех ягод. Улетел ты, мой сокол, орлиным залетом. Никогда не вернешься, никогда...

Случайно в одном из оконцев Интернета отыскались кадры твоего последнего целования, прощания с землей, пусть и французской, на Сен-Женевьев-де-Буа, в 1967 году. Растерянное лицо княгини в черном – не здесь, – идущей за тобой, провожающей еще – рука на стремени – дольше других, за околицу до самых дальних разрешенных пограничных столбов.

Последние склоненные секунды над тобой – не выписывается «над тобой, лежащим во гробе», с откинутым безупречным затылком, в муаровую подушку. Массивный крест в застывших, неправдоподобно долгих, восковых пальцах, сложенных кем-то в странный очевидный узор, из коего и произрастает крест. Сплетенные корни, возможно, так и не сдавшегося, вцепившегося в тебя последней хваткой, накинутым арканом, магометанского орнамента, гласящего своей вычурной вязью всем, что «алла иль Алла» – «аллах велик, и Магомет посланник его».

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Князь Михаил Романов: «...несмотря на его приятный, улыбчивый, элегантный (даже слишком) внешний облик (один шелковый шарф через плечо чего стоил!), внутри он был совсем другим, очень искренне русским, глубоко верующим, отзывчивым и помогающим всем: знакомым и незнакомым соотечественникам – просто по доброте своего сердца. Именно он выходил брата своей жены, моего отца Федора Александровича, после войны, когда никто не был уверен, что, истощенный болезнью, отец встанет с постели».

Ксения Юсупова, внучка: «Как несметно богатый в прошлом человек и настоящий русский барин, он не умел считать деньги, не знал настоящую цену вещам. У него никогда не было бумажника. Деньги лежали повсюду в конвертах, и он раздавал их всем, кто ни попросит, не считая».

Леди Абди: «Он был очень добрым человеком, и, когда у него появлялись деньги, он раздавал их всем русским, кто нуждался».

Княгиня Лидия Васильчикова: «Феликс Юсупов в моем поколении самый гостеприимный хозяин, которого мне приходилось когда-либо встречать. Одинаково любезный и приветливый со всеми, обладавший редким даром каждого гостя поставить в уютную для него обстановку и дать ему возможность показаться с наилучшей стороны. Ирина Александровна если от такого калейдоскоп уставала, то, во всяком случае, никогда этого не показывала».

НАЙТИНГЕЙЛ

Нельзя быть влюбленной в слово. Нельзя вообще влюбляться в слова. Какая глупость! Что такое слова: звуки, слоги – короткие, длинные. Самое длинное итальянское слово – precipitovolissimovolmente (пречипитоволиссимоволменте) означает «быстро». Ну и что? И пожалуйста. Есть другие, покороче, равно достойные и благозвучные. Но чтобы влюбиться в какое-то одно слово? Так можно дойти до того, что, огибая фонарь восклицательного знака, катить на дрезине по многоточиям... в никуда. Нет, не годится. Совершенно в никуда не годится. Но что же делать? Что делать – стоит мне только узреть его на странице или услышать от кого-нибудь, что редко, чрезвычайно редко, наконец, самой спустить на парашютике с губ – «найтингейл», как что-то торкает у меня внутри, учащается пульс, и я бегу к окну, чтобы, перегнувшись через подоконник, высунуться наружу по пояс.

Найтингейл. Угождающий Ночи. Долго я перебирала в словарях, прежде чем установить твое семантическое значение, истинное, не какое-нибудь.

То что «найт» – ночь, я знала еще со школы, я даже знала такие слова, как darkness – темнота, black night – черная ночь. Слово night входит в состав целого ряда словосочетаний: night f ower – ночной цветок, night beard – ночная птица, night f ghter – истребитель и, конечно, «найт-штрудер» – ночной бомбардировщик, на котором мой отец налетал в ночи столько часов в отведенных ему войной коридорах.

И все – и цветок, и истребитель, и бомбардировщик – на стежок от ночи, и только ты один – безусловно полно, прильнув всей грудкой, – гибельно сливаешься с ней, бесстрашный найтингейл. По первости я думала, что ты «ночь в ветре» – night in gale, оттого что после night идет предлог «в» – in, а потом – gale, что обычным словарем переводится как ветер, бриз, галс. Галсы. Ходить галсами... красиво. И только оксфордский словарь выбросил мне тебя: night – ночь плюс gale – от старого английского gallant (to sing), галантный, расположенный в данном случае (к пению). Ночной угодник. Вот тогда-то я и узнала твое истинное предназначение и завод. Горлышком своим заводишь безотказным. Маленькая серо-бурая птичка, с пестринками. Скромная окраской. Modest. Горлышко твое меньше самого маленького сегмента бамбука, но как оно умеет терзать всю эту «дакнесс». При этом ты еще держишься на веточке, о, чудо, не заваливаешься, не крутишь сальто паяцем на перекладинке, не падаешь в обморок от избытка чувств на увлажненную страстью изумрудную траву. Самое большее, что ты себе позволяешь, – порх, и на другой куст.

Воистину удивительный, не путать с английской медсестрой, которая милосердствовала под твоим именем – Флоренс Найтингейл, где-то по соседству с нами в Крымскую кампанию 1881 года.

Но что с тобой делать? Как тебя прикладывать? Скажи мне, у тебя же должно быть, как и у всех, свое прикладное значение. Скажи мне, соловей, к чему приложить тебя? Вишневый сад и тот переходит в банки с вареньем. Безотказное горлышко. Почему не тобой мерят цену миру, а нефтью. Разве ты меньше переливаешься черным перламутром?.. О глупые, глупые люди. Годовой бюджет страны равен трем средним соловьям. Это было бы справедливо.

Не так уж много я слышала тебя, ночной угодник, чтобы ты ломился в мою память ежеминутно. Не так много. Лети, ты свободен. Все-таки хорошо, что это не часто происходит, а то я бы так и висела в окне, остужая пылающие щеки.

Мой найтингейл никогда не был угодником. Ни угодником, ни штурмовиком. Думаю, его не интересовали и ночные бабочки. Неугождающий, он пил водку из поллитровых стеклянных банок, в которых обычно томятся маринады. В один из ранних периодов скитальческой жизни найтингейл был егерем. Изучал лосиные меты – наброды. Наброды. Вы знаете такое слово? Я лично нет, а он знает. Давным-давно он найтингейлничал на засеке или просеке. Жил там один, не считая жены, которая летом солила в банках огурцы, нет, засаливала осенью грузди, а летом мариновала огурцы, закладывая огородно-лесной продукт в стандартные емкости бутылочно-баночного стекла.