Женские лица русской разведки - Михаил Михайлович Сухоруков

хотя и состояла с ним в переписке. Несмотря на жёсткие требования императора Николая I по немедленному возвращению в пределы Российской империи, после отъезда за рубеж её нога никогда не ступала на русскую землю. Её осудили в столичном придворном обществе за отказ вернуться в Россию по распоряжению императора. Князь Ливен в письмах неоднократно требовал её возвращения в семью. Она каждый раз отказывалась вернуться, приводя, на её взгляд, очень убедительные доводы и прилагая заключения врачей о неблагополучном состоянии своего здоровья. Ситуация из плоскости семейного конфликта постепенно переросла в стадию личного противостояния княгини волеизъявлению самого императора. В октябре 1837 года Дарья Христофоровна сообщала своему парижскому возлюбленному Гизо о разговоре царя с князем Ливеном. «Ваша жена задела мою честь и достоинство, — заявил Николай I, — она единственная осмелилась подвергнуть сомнению мой авторитет. Заставьте ее подчиниться, а если Вам это не удастся, я сам сотру ее в порошок»[462]. Однако даже прямая угроза самодержца не изменила решения гордой княгини. Она выбрала свободную жизнь в Париже. «Муж никогда более не упоминал о ней при детях, — пишет в своей статье О.Ф Сакун, — и не писал ей, ибо она оказалась в немилости у двора и императора»[463]. Князь Ливен перестал высылать деньги и материально поддерживать Дарью Христофоровну, формально остававшуюся его законной женой.

Старший брат граф Бенкендорф настоятельно советовал младшей сестре покориться воле императора и вернуться в Петербург. Однако, поняв, что переубедить её не удастся, главный начальник политической полиции империи порекомендовал ей хотя бы с царём объясниться и изложить причины, не позволяющие ей вернуться в Россию. Спустя время Дарья Христофоровна вняла настоятельному совету брата и письменно обратилась лично к императору Николаю I. Ввиду важности этого письменного послания приведём его полностью в изложении историка Н.П. Таньшиной.

«Париж, 24 марта (5 апреля) 1843 года

Сир,

Много лет прошло с тех пор, как мое имя не тревожит больше память Вашего Императорского Величества. Не имея никого, кроме Вас, сир, я в то же время сомневаюсь относительно благосклонного отклика на мое письмо; однако очень давнее чувство подсказывает мне, что я еще могу рассчитывать на отзывчивость и доброту императора по отношению к моей судьбе. Я доверилась этому чувству и нижайше осмелилась воззвать к милости Вашего Императорского Величества в этом важном деле личного характера.

Ваше Величество, может быть, не совсем забыли о несчастьях, вынудивших меня покинуть родину. Ваше Величество знает, что всегда, и особенно со времени постигшей меня трагедии (имеет в виду смерть сыновей — Н.Т.), мое здоровье было слабым и хрупким, и что 25 лет моей жизни, проведенные в условиях мягкого климата, сделали меня не способной вынести иной. Возраст мне приносит только невзгоды и болезни, усугубляемые проблемами со зрением. Я старая женщина; я слабею день ото дня, и те дни, что мне еще остались, я могу прожить только здесь.

Я полагала, что обрела разрешение на проживание, получив в свое время письмо от брата, написанное по особому распоряжению Вашего Императорского Величества; однако по прошествии ряда лет мне нужно знать, что мой Государь мне это разрешает, и милость, о которой я Вас сегодня прошу, сир, это продлить на неограниченное время мое отсутствие.

Если что-то с моей стороны могло вызвать недовольство Вашего Величества, я Вас нижайше прошу, сир, простить меня. Скажите, что Вы меня простили. Прошу Вас, вспоминайте иногда о временах Вашего расположения ко мне. С этими воспоминаниями непременно всплывут в памяти воспоминания о моей привязанности, такой преданной, такой искренней, такой живой! Я сегодня та же, что и прежде. Можете ли Вы, сир, вновь стать тем, кем Вы были для меня раньше? От Вашего ответа зависит моя судьба.

С глубочайшим уважением к Вашему Императорскому Величеству, самая почтительная, самая покорная, самая верная из Ваших подданных, княгиня Ливен»[464].

При этом заметим, что столь верноподданническое письмо написала известная русская аристократка в возрасте 58 лет, проживавшая в Париже и продолжавшая отправлять свои донесения в Петербург. Как отмечал английский дипломат и хроникёр королевского двора Чарльз Гревилл, «ее присутствие в Париже… должно быть очень полезным ее двору, поскольку такая женщина всегда умеет найти интересную и полезную информацию»[465]. Но на родине, похоже, её дипломатические заслуги и разведывательные возможности уже не ценились, как прежде.

Под угрозой ареста на родине

Копию своего письма к царю Дарья Христофоровна в тот же день отправила брату, сопроводив его просьбой заступиться за неё перед Николаем I. Княгиня вновь повторяла, что, покинув пределы империи, как она считала, не совершила никакого преступления против русской короны.

Однако княгиня заблуждалась либо делала вид, что не знает требований российского законодательства. Во времена Николая I впервые были установлены сроки пребывания российских подданных за границей. Они регламентировались законодательно и имели ограничения по обстоятельствам, сословиям и времени. Для дворян срок пребывания в отъезде за границу не должен был быть дольше 5 лет. Самовольная эмиграция, как и нарушение разрешённых сроков зарубежного пребывания подданных русской короны, рассматривались как тяжкое государственное преступление.

Перечисленные выше правовые нормы были установлены Указом императора от 17 апреля 1834 года. Заметим, что в то время княгиня находилась в Петербурге и не могла не знать в введении нового порядка для выезжающих за границу. Тем более что эти вопросы входили в зону ответственности её старшего брата генерала графа Бенкендорфа, состоявшего шефом жандармов и возглавлявшего политический сыск в Российской империи. Именно подчинённые ему службы осуществляли проверку благонадёжности выезжавших за рубеж подданных русской короны. Тем более что тогда выявили немало случаев, когда получившие паспорт для временного выезда за границу оставались там дольше указанного в паспорте срока. Были и такие, кто оставался за рубежом с целью проживания на неопределённое время. Иными словами, осуществлялось фактическое переселение русских подданных на территорию других государств.

В целях недопущения подобных деяний под угрозой обвинения в недозволенном оставлении России такие действия были признаны государственным преступлением. Помимо уголовной ответственности за такие деяния, предусматривалось учреждение опеки над капиталами и имуществом виновных лиц.

В случае со статс-дамой императорского двора княгиней Ливен установленные правила требовали личного разрешения императора. Именно такое согласие на временный выезд за границу сроком до 5 лет, судя по всему, и получила Д.Х. Ливен, ссылаясь на семейную трагедию и слабое состояние здоровья. Затем она постоянно отправляла в Россию медицинские заключения о необходимости