То «заика», то «золотуха» - AnaVi

— Но и хоть кто-то же — мог! — Не отступала и не оступалась девушка. — Не «все», но… Близкие! Ближайший — её же круг. Подруги — её!.. Они же всегда были — с и при ней.

— Всегда!.. Да не «всегда», как видишь… — Отрицательно и тут же крайне сокрушённо покачала головой Людмила. — Когда я обзванивала всех вас — вдруг оказывалось, что они даже и не расстроились вовсе: будто и ждали этого момента — когда, наконец, смогут избавиться от неё… насовсем. Она их — тяготила!.. И вот — отпустила. И их самих — тут же отпустило!.. Ну а принять в семью и «копию Виктории же» — было бы для них: самой ужасной ошибкой; и чуть ли — не грехом-пороком. Карой небесной!.. А там — и «райской». Подземно-адской и… Злым роком!.. Им просто хотелось, как и «хочется» до сих пор — забыть уже всё: что связано с «домом» в общем и самой же ней в частности!

— А!.. — Крикнула Олеся и тут же стушевалась, увидев, как все обратили на них своё внимание: и продолжила уже тише, но и от того — не менее зловеще и строже. — То есть сдать её в детский дом — это вполне себе: перспектива и достойная альтернатива; иными словами — прервать её род. И давно у нас дети отвечают — за грехи-пороки родителей?..

— А я тебе говорил, что её не выносят!.. И даже, «тем более» — её же собственная стая. Тоже мне — альфа! Скорее — бета. Если уж: не гамма с омегой!.. — Поддакнул Артём.

— Да пусть!.. — Глянула рассерженно на него брюнетка. — Пускай! Но… И не принося же в жертву, пусть и её же, но и «ребёнка»! Она — чем заслужила такое к себе же, не к ней, обращение?.. Она ведь даже её, как и не «как» мать же свою, не особо, а там и вообще же «знала»: да ещё и так, как знали её мы! Это — неправильно… Несправедливо!

— А правильно было — портить кровь и съедать нервные клетки всех, м?.. — Прошипел яростно брюнет — практически и ей же в губы, хоть и чётко же всё при этом смотря в глаза. — Включая персонал! Правильно было — избивать и окунать в унитаз?.. Топить — в фонтане… Или душить — подушкой! Правильно было — выгонять нагой в мороз?.. Закрывать — в кладовке. Подсобке и… На крыше. На всю ночь!.. А в комнатах и обсуживающего же персонала? На чердаке и… Складе — у «дома»!.. Заводить обманом в чащу, самую глушь — и оставлять же в лесу: без еды и воды?! Это было — правильно? Справедливо?! Не-т! И давай уже и с тобой же всё признаем, что это — «расплата за содеянное»: и она заслуженна — как никогда. Она — это заслужила!.. И вот — получила.

— Заслуженна — ею! Она — заслужила… Ви-ка! — Исправила его девушка, подстраиваясь под его же холодный и отчуждённый тон, и вновь взглянула на малышку, всё ещё смотревшую так же на неё: и будто бы — понимающую и знающую уже всё и обо всём же, что услышала; а она услышала — о ком-чём они говорили. — Не «ей». И не «она»!

*

Наконец, в яму опустили гроб — и пришло время бросить каждому по комочку земли: в память — об ушедше-усопшей. И, подойдя чуть ли и не одной из всех и «самых» последних, Олеся ещё и присела у зияющей пропасти, что делила их как сейчас же всё и здесь реально, так и там ещё, «давно и неправда», нереально и на протяжении же их всего совместного и именно «существования», (не)жизни, бок о бок и друг с другом, взаимно, делясь где-то посередине — ещё и широкой высокой каменной бело-чёрной стеной… в два слоя: которую и она же сама каждый раз расковыривала, вынимая кирпич за кирпичом, со своей стороны, а Вика, и в свою же уже очередь, параллельно тут же закладывала дыры новыми кирпичами — со своей. И так — по кругу. А и точнее: квадрату! И, взяв немного земли в правую руку, она призадумалась, начав перемешивать её в ладони, невольно вспоминая все моменты, связанные с ней: как они ругались и как дрались, как выживали друг друга — из этого и «не» мира; да и чего уж там — всех миров и вместе же взятых. А стоило ли оно — того? Стоило ли — и этого?!.. К чему и по итогу же всё — пришло-привело! Одинокая слезинка — вдруг скатилась по её правой щеке и, слетев с подбородка, сделала землю в руке чуть влажной. И взглянув тут же на небо, не чтобы их вновь спрятать или «спрятаться» самой, она попыталась впервые увидеть хоть что-то, рассмотреть в сером куполе и тёмно-серых же тучах — возможно и что-то же похожее на и тот же всё «знак», а там — и её же самой и для них: что она уже там и что, может, ещё вернётся; ну а если не вернётся, то хоть и простится — «нормально» и «сама», впервые же в своей-её недожизни-пересмерти, посмотрит хоть и на свою же дочь, в конце концов, даст ей какое-то материнское же напутствие, не обнадёживая до конца, но видела — лишь серый купол и тёмно-серые же тучи. Тоже в какой-то степени — знак: связи — всего и всех!

— Хм!.. А ведь и где-то там — всё же ты. Или «будешь»!.. Но и… «Ты»! И даже ведь — после всей этой-твоей грязи!.. После и всей той же твоей мерзости и гнили, что и ты же сама — на нас вылила. Ты всё равно — попала туда! Сначала — «туда», да. А не сразу и… «Вниз»! — И девушка горестно вздохнула, сглотнув и ком, образовавшийся в её сухом, буквально и высохшем за мгновение, горле: будто и вся же влага организма — враз вышла слезами; так ещё — и с горечью соли! Он был ещё небольшим, когда она стояла со всеми вместе, но раскрылся и разросся до конца и подошёл, вышёл-таки из неё — только сейчас: наедине же с ней и «с собой». — Хотя бы — и за то, что дала новой