ЗвеРра - Юлия Галанина

Поднимающееся над горами солнце незаметно оживляло снежную королеву, превращая её в нежную принцесу, золотило разметавшиеся пряди, рисовало румянец на скулах.

Марк вспомнил горящий камин в её комнате, ажурные ставни, яблоко на столе и курёнка на вертеле, и понял, что ужасно проголодался.

Полярная лисичка, чувствуя, как солнечные лучи гладят её щеки, заулыбалась во сне. Ресницы вспорхнули бабочками: Илса проснулась. Потянулась с неизъяснимым наслаждением, выпутывая волосы из плена капюшона. Поглядела смеющимися глазами на утреннее небо. Повернулась на бок, подложив тонкую ладошку под щеку. Встретилась взглядом с Марком.

Лицо полярной лисички стало лукавым-лукавым, словно она знала что-то, а Марк нет. Он засмущался, пойманный на месте преступления. Закрыл глаза, словно и не просыпался, не рассматривал её спящую. Сквозь полуприкрытые веки Марк чувствовал, как взгляд Илсы скользит по нему солнечным зайчиком. И от этого он делался невесомым, лёгким, как планирующий с дерева паучок на тонкой паутинке, и теплый ветер нёс его, покачивая, над землей, далеко-далеко.

Солнце поднялось над горами и растопило вчерашний снег.

Жизнь продолжалась: на обочине заброшенной дороги запылал костёр. Это Птека выбрался из мехового кургана и погрузился в хозяйственные хлопоты.

Вот уже и родник, весело скачущий по каменистому руслу от горного склона до ЗвеРры-реки, был найден зорким звеРриком.

И вёдра из-под каши, так и не брошенные хозяйственными птекиными родичами, тщательно вымыты и подвешены над костром. Закипала в них вода, лежали наготове собранные неподалеку травы для бодрящего отвара.

А сам Птека, сидя на поваленном стволе березы, деловито мастерил из бересты кружки.

Дело это было непростое, требовало умения и усидчивости: своим небольшим острым ножом звеРрик вырезал круг, прямо на дереве, на котором сидел. Осторожно отделял бересту от ствола, сворачивал конусом, и закреплял складку прищепкой из расколотой веточки. Получившимся ковшиком можно было, при желании, зачерпнуть воды из ведра и напиться, главное было следить, чтобы конус не разошёлся, не превратился снова в плоский блин.

Птека слегка присвистывал за работой, было видно, что мастерить ему в радость.

Пахло травами, и хвоёй, и листьями.

И зернистым снегом, — не тем плотным и колючим, что засыпал вчера всё вокруг, — о нет, того снега не осталось, сметённый ветром, он исчез, растворился в ночи, утреннее солнце сожгло его пристальным взглядом, но под кустами остались зерна снега весеннего, полупрозрачного, с тонким пронзительным ароматом, того снега, под которым прячутся подснежники.

Понемногу поднимались и звеРри, и звеРрики.

Каждый вёл себя одинаково: сначала все осторожно проверяли, сохранились ли у них способности к оборотничеству. Перекинувшись из одной ипостаси в другую пару раз, успокаивались, что не потеряли себя, — и начинали испытывать обуглившийся Круг Безумия. Пропускает он в ЗвеРру или из ЗвеРры. Действительно ли порван. И до конца ли. Убедившись, что и здесь подвоха нет, брели, спотыкаясь, к костру. Зачёрпывали берестяными кружками горячего отвара и, обжигаясь, пили.

И молчали. Все, как один.

Может быть, слова пропали, а может, и не нужно было сейчас никаких слов: и так хорошо. Тишина была пронзительной, такой, какой она бывает только ранним утром, когда тени ещё долгие, солнце стоит низко и греет мягко, впереди длинный, почти бесконечный день. Урчала где-то за лесом невидимая ЗвеРра-река. Звенела радостно какая-то мелкая птаха.

И вот в этой блаженной тишине кто-то громко и с удовольствием чихнул, разрушая волшебные чары. Это проснулся росомаха.

С пробуждением росомахи пришлось вставать и Марку.

Лисички, оказывается, давно очнулись и убежали смотреть новый мир, простирающийся дальше по заброшенной дороге.

Марк и росомаха пошли к обнаруженному Птекой роднику, используя обугленный Круг Безумия в качестве тропинки. Птека обещал, что если идти, не сворачивая, Круг пересечётся оврагом, по дну которого течёт ручей.

Марк загребал рваными кроссовками чёрный пепел. Голова была как чугунная. Но, преодолевая головную боль, он жадно смотрел на лес по обе стороны Круга Безумия. Было заметно, что на той, обычной стороне, весна в разгаре. И лес не такой угрюмый, как в зачарованном месте.

Росомаха рассказывал Марку последние новости: он видел всё, потерял сознание последним, уже после того, как кислые мыши прорвали Круг и навсегда превратились в зверей.

— Ого, мышка, значит, бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось… — заметил Марк. — Круто.

— Яиц там не было! — сразу же внёс ясность росомаха.

— Узнаю брата Васю, — буркнул Марк. — Приятно знать, что есть вещи, которые не меняются.

Они спустились к ручью, и первым делом Марк с наслаждением напился, распластавшись на мху и припав к воде губами.

На воде плясали солнечные блики. Ручей перечерчивали тени деревьев, стоящих на той стороне оврага.

Росомаха сбоку глухо рыкнул. Марк поднял голову.

Напротив замерла на обрыве, сжалась в комок серая рысь.

Росомаха перетекал в звериный облик и глухо, утробно ворчал. Рысь смотрела на него жёлтыми глазами и шипела.

Марк сразу же почувствовал, что на него, Марка, рысь особо внимания не обращает и к нему не стремится. Никакой иступляющей страсти в жёлтых глазах, никакого желания съесть шестого человека любой ценой. Это просто зверь, сильный, опасный и напуганный.

Он рывком поднялся — и одновременно швырнул камень, подхваченный со дна ручья. Большего и не потребовалось: рысь отскочила и, судя по звукам, понеслась в сторону гор, даже не помышляя о нападении на двух ненормальных.

— Вот и кончилось мое звеРрское обаяние, — подытожил Марк. — Низложен и низведён с роли магнита.

Он долго-долго умывался ледяной водой, смывая с лица пот и пепел.

Росомаха перетёк обратно в человека, но утренний туалет ограничил тем, что плеснул пригоршню воды на лоб, размазал кулаком, да и отправился на охоту. Добыл мышь.

— Нисе в подарок, — гордо объяснил он, раскачивая добычу за хвост.

— Это случайно, не наши соседи по ЗвеРре, а? — прищурился Марк.

— Не наши, — убежденно сказал росомаха. — Кислые мыши не дураки, в округе их нет.

— Слушай, у тебя ничего не болит? — спросил Марк.

Росомаха задумался, повращал головой, прислушался.

— Не-а. А у тебя?

— Всё болит, — признался Марк. — Будто бы меня пинали. И колет.

— И меня колет, — просветлел росомаха, — колючки кусаются, да?

— Ага.