Летчики - Геннадий Семенихин

Мимо бежал чумазый босой мальчишка в засученных по колено штанишках с удочкой в руке и единственным микроскопическим ершом на кукане. Качались цветистые шары над головой у продавца, и мальчишка оглянулся на них с затаенным желанием.

— Эй, паренек! — крикнул Цыганков, — подойди-ка сюда.

Мальчик приблизился, недоуменно глядя на летчика. Григорий купил самый большой шар и протянул малышу:

— Бери.

Улыбаясь во весь рот и крикнув: «спасибо, дяденька», парнишка помчался дальше.

Цыганков медленно шел по городу. Ему никуда не хотелось спешить. На одном перекрестке его обогнала молодая женщина, толкавшая впереди себя детскую коляску. Григорий с добрым вниманием посмотрел ей вслед, собственно, не ей, а детской коляске, в которой спал закутанный в красное одеяльце ребенок. «Надо такую же купить для нашего», — решил он. Раньше он равнодушно проходил мимо витрины детского магазина, теперь она привлекла его внимание. Он остановился перед ней и, облокотясь о железные перила, долго рассматривал предметы, выставленные за стеклом. Глаза его перебегали с одной игрушки на другую, и все, абсолютно все нравилось в этот день Григорию: и пестрая матрешка с морковным румянцем на щеках, с широкой, щедро, до ушей намалеванной улыбкой, и целлулоидовые куколки, и кубики с азбукой, и маленькая железная дорога с жестяным паровозом, и громадный конь-качалка, такой удобный для сына — пусть он только подрастет. Григорий прикидывал, что он купит, заранее представляя, как отведет целый угол в комнате для игрушек ребенку.

Он вернулся на аэродром, когда рабочий день подходил к концу. Проходя по коридору и услыхав в кабинете у командира полка громкие голоса, он толкнул дверь. Мочалов, стоявший у карты, радостно закричал.

— Капитан Цыганков появился. Можно начинать.

За длинным столом сидели несколько офицеров. Ефимков сосредоточенно смотрел на карту, морща загорелый лоб. Комэск Арамашвили, черноглазый, горбоносый майор, сидел, резко выпрямившись, кряжистый коренастый Андронников задумчиво смотрел в окно на аэродром. Инженер полка Скоробогатов листал потертую тетрадь, в которую ежедневно заносил записи о всевозможных мелких работах на самолетах. Чуть поодаль устроился начштаба капитан Струнников.

— Итак, товарищи офицеры, — заговорил Сергей после того, как Григорий присел в конце стола, — небольшое служебное совещание считаю открытым. Полчаса назад у меня состоялся разговор с полковником Шиханским. Он передал важную новость. Во-первых, инспектор генерал-лейтенант авиации Олешев объявил всему летно-техническому составу нашего полка благодарность за действия на учениях. Во-вторых, как передовой полк, нас посылают для участия в воздушном параде на Тушинском аэродроме в день воздушного флота.

— Здорово! — воскликнул Ефимков.

Мочалов сделал ему знак рукой, чтобы помолчал, и продолжал:

— Задача на нас возложена почетная, товарищи офицеры, но сроки даны жесткие. На подготовку к перелету отводится всего два дня. В пятницу вылетаем всем полком на подмосковный аэродром и там будем тренироваться к параду. Как, инженер, успеем машины просмотреть, а?

— Трудновато, товарищ командир, но приказ выполним, — приподнялся Скоробогатов.

— Иного ответа от вас и не ожидал. — Мочалов серьезно посмотрел на Андронникова и Арамашвили. — Что скажут товарищи комэски? Хватит ли им этого времени?

— Хватит, — пылко ответил Арамашвили, — если я объявлю летчикам, какая им выпала честь, у них силы утроятся.

— Подготовимся, — присоединился и Андронников.

— Меня ваш оптимизм радует, — заключил Мочалов. — Значит, за дело. — Сергей Степанович посмотрел на Цыганкова, лицо которого одновременно отражало и радость и огорчение. — Замполита мне жаль. Улетит, а жена в родильном доме. Может, поговорить с командованием, чтобы вас оставили по семейным обстоятельствам, а?

— Ни в коем случае, — решительно возразил Григорий, — мое место в боевом порядке полка, товарищ командир. С женой я до отъезда повидаюсь. Любыми правдами и неправдами прорвусь на сынишку взглянуть. А на торжественный ужин по случаю рождения сына позову, товарищи офицеры, как только с парада прилетим.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Подмосковный аэродром, на который прилетел полк реактивных истребителей Сергея Мочалова, с трех сторон был окружен лесом. Лес был редким. Пролетая над ним, можно было увидеть десятки просек и тропок. У опушки лепились легкие коричневые дощатые домики под железными крышами, во дворах пестрело развешанное белье, расхаживали гуси и куры, собаки и кошки грелись на июльском солнце. С четвертой, северной стороны за аэродромом пролегало широкое московское шоссе, всегда заполненное автомашинами. На расстоянии километра от аэродрома начинался дачный поселок, постепенно переходивший в небольшой городок. На окраине городка, в гарнизонной гостинице, разместился личный состав полка.

Дни стояли ясные, солнечные. Готовясь к параду, Мочалов ежедневно проводил полеты. На время были забыты и воздушные бои, и перехваты «противника», и стрельбы по конусу. Один вид подготовки сделался для летчиков наиболее важным, вытеснив все остальные, — групповая слетанность. Под руководством Цыганкова Сеничкин и Железкин изготовили большой плакат и установили его на линейке. Огромными красными буквами на белой материи было написано:

«Отличная групповая слетанность — основа успеха в боевой подготовке».

Цыганков сам провел с молодыми летчиками подробную беседу об особенностях полета в составе большой группы, проверил, как командиры звеньев проводят тренажи, сам проконтролировал подготовку ранее отстававших лейтенантов Москалева и Ларина и вечером, запыленный, обрадованный, доложил командиру полка:

— Все летчики хорошо подготовлены.

— Полеты покажут, — осторожно ответил Мочалов.

Но он и сам вскоре убедился в правоте замполита. Готовиться к параду Мочалов начал по старому методическому правилу — хочешь научиться сложному, начинай с простого. Сначала он заставил всех летчиков совершить несколько полетов, в составе звена, потом начал поднимать эскадрильи и, наконец, поднял весь полк. Все шло гладко. И взлеты, и посадки, и перестроения в воздухе летчики выполняли безошибочно.

Однажды на аэродром приехал генерал-полковник авиации Седов. Небольшого роста, сухой и моложавый, он быстро взбежал на вышку стартового командного пункта, принял от Мочалова рапорт и строго спросил:

— Кто у вас в воздухе, подполковник?

— Эскадрилья майора Арамашвили.

Как раз в эту минуту три четверки реактивных истребителей на небольшой высоте промчались над аэродромом.

— Строй ничего, — ответил Седов, наблюдая за удаляющимися машинами. Мягкие рыжеватые волосы генерала трепал ветер, в каждом жесте чувствовалась энергия.

— В эскадрилье есть молодые летчики?

— Да, товарищ генерал, в третьем звене замыкающим идет лейтенант Ларин.

— Вы уверены, что он подготовлен для участия в параде?

— Уверен.

— Прикажите лейтенанту Ларину взять на себя командование эскадрильей в воздухе, а майору Арамашвили стать на его место. Пусть Ларин проведет группу над аэродромом, распустит ее и выполнит посадку. — Седов зелеными спокойными глазами посмотрел на Мочалова и, не увидев на его лице тревоги, прибавил: — Это и для вас зачет.

Мочалов поднес к губам микрофон.

— «Барий-четыре», «Барий-четыре», — слушать приказ. — Я — «Родина»…

В далекой голубой выси, невидимые со стартового командного пункта, самолеты майора Арамашвили и лейтенанта Ларина быстро поменялись местами, и молодой летчик передал:

— «Родина», я — «Семнадцатый». Ваше приказание выполнил. Занял место «Бария-четыре».

— «Семнадцатый», — продолжал Мочалов, — проведите группу над аэродромом и распустите на посадку. — Сергей повторил приказание, опасаясь, что для Ларина оно прозвучало слишком неожиданно.

— Выполняю, — передал Ларин с промедлением, и Мочалову показалось, что произнес он это с тревогой. Командиру полка вдруг представилось курносое, веснушчатое лицо молодого летчика, под шлемом прилипшая ко лбу от пота прядка волос. «Растеряется! — подумал Мочалов и сжал в руке микрофон. — Никогда не водил он эскадрилью, звено не водил».

Мочалов знал, что еще во время войны генерал Седов нередко ставил опытным боевым командирам такие задачи, над которыми приходилось ломать голову. Его метод — метод внезапных вводных — позволял безошибочно отличать офицера волевого, хорошо подготовленного от неуравновешенного, неспособного к находчивости и быстрой реакции.

Мочалов чувствовал на себе нетерпеливый взгляд генерал-полковника и неожиданно под этим взглядом сделался сдержанным и сосредоточенным.