Под конвоем лжи - Дэниел Сильва

— Если я откажусь помогать ему, он убьет меня. А потом он убьет тебя и убьет девочек. Он убьет нас всех, Труда.

Часть четвертая

Глава 43

Лондон, февраль 1944

— Все так же, как и прежде, Альфред. Она три часа без толку водила наблюдателей по городу, а потом возвратилась домой.

— Ерунда, Гарри. Она выходит в город, чтобы встретиться с другим агентом или заложить где-то тайник.

— Если она это и сделала, то мы снова прошляпили.

— Проклятье! — Вайкери прикурил новую сигарету от окурка. Он испытывал к себе страшное отвращение. Курить сигареты было само по себе презренным занятием. А уж прикуривать одну от другой — это просто никуда не годилось. Но непрерывное курение позволяло хоть чуть-чуть ослабить напряжение, которое он испытывал. Операция «Литавры» продолжалась уже третью неделю. Он позволил Кэтрин Блэйк сфотографировать четыре набора документов. Четыре раза она заставляла наблюдателей совершать долгие прогулки по Лондону. И четыре раза им не удавалось увидеть, как и когда она передает свои материалы. Вайкери чувствовал невыносимое раздражение. Чем дольше они будут продолжать в том же духе, тем больше будет возможность ошибки. Наблюдатели совершенно вымотались, а Питер Джордан был готов взбунтоваться.

— Возможно, мы все это время идем по неверному пути, — задумчиво произнес Вайкери.

— Что вы имеете в виду?

— Мы ходим за нею в надежде, что нам удастся заметить момент передачи. А что, если мы изменим тактику и будем искать агента, который принимает груз?

— Но каким образом? Мы же не знаем, кто он такой и как выглядит.

— Пожалуй, мы можем это узнать. Каждый раз, когда Кэтрин выходит на улицу, мы отправляемся вместе с нею.

Вместе с остальными всегда ходит Джинджер Брэдшоу. Он уже сделал чертову прорву снимков. На некоторых из них обязательно должен оказаться наш человек.

— Действительно, это возможно. И, конечно, стоит попробовать.

Гарри возвратился через десять минут с пачкой фотографий, высотой не менее фута.

— Ровно сто пятьдесят фотографий, Альфред.

Вайкери сел за стол и надел свои очки со стеклами в форме полумесяцев. Он брал фотографии по одной и рассматривал лица, одежду, расположение людей — все. Фотографическая память, которую Вайкери, в зависимости от настроения, считал то даром, то проклятием, позволяла ему сохранять каждый снимок в памяти и переходить к следующему. Гарри пил чай и время от времени тихонько прохаживался по комнате.

Два часа спустя Вайкери решил, что ему удалось добиться успеха.

— Взгляните-ка, Гарри, этот снимок сделан на Лестер-сквер. А этот возле станции метро «Истон». Одно и то же лицо. Может быть совпадение, могут быть два похожих человека. Но я очень сомневаюсь в этом.

— Будь я проклят, вы правы! — Гарри внимательно изучал человека, запечатленного на фотографиях: невысокий, темноволосый, с квадратными плечами и в простой одежде. В его внешности не было ничего такого, что могло бы привлечь внимание, — идеальная кандидатура для зачисления в группу наблюдателей.

Вайкери собрал оставшиеся фотографии и разделил их пополам.

— Давайте искать его, Гарри. Только его и никого другого.

Еще через полчаса Гарри отыскал его на фотографии, сделанной на Трафальгар-сквер. Этот снимок оказался удачнее всех остальных.

— Ему нужно кодовое имя, — сказал Вайкери.

— Он выглядит точь-в-точь как Рудольф.

— Отлично, — отозвался Вайкери. — Вот и будет Рудольфом.

Глава 44

Хэмптон-сэндс, Норфолк

В этот самый момент Хорст Нойманн ехал на велосипеде от дома Догерти в направлении деревни. На нем был толстый, грубой вязки свитер с высоким воротом, полупальто и брюки, заправленные в ботинки-веллингтоны. Стоял ясный солнечный день. Сильный северный ветер гнал по ярко-синему небу стада пухлых белых кучевых облаков. Их тени проносились по лугам, по склонам холмов и исчезали на морском берегу. Это, вероятно, был последний погожий день, на смену которому опять должны были надолго прийти ледяной дождь и пронизывающий холод. Синоптики предсказывали резкое ухудшение погоды на всем Восточном побережье страны, начиная с середины завтрашнего дня и на несколько дней вперед. Нойманну хотелось выйти из дома на несколько часов, пока представилась такая возможность. Ему было необходимо подумать. Ветер налетал резкими порывами, и удержать велосипед на неровной тропинке между глубокими разбитыми колеями было почти невозможно. Нойманн нагнул голову, посильнее налег на педали и оглянулся через плечо. Догерти отказался от борьбы. Он слез с велосипеда и с мрачным видом вел его по тропе.

Нойманн сделал вид, что не заметил этого, и продолжил кросс дальше, в сторону деревни. Он склонился пониже к рулю, растопырил локти и, тяжело налегая на педали, въехал на невысокий холм, откуда уже без всяких усилий покатил вниз. За минувшую ночь истоптанная земля крепко замерзла, и велосипед так подпрыгивал на глубоких рытвинах, что Нойманн боялся, как бы не сломался передний обод. Ветер стих. Впереди показалась деревня. Нойманн преодолел мост, перекинутый через протоку, остановился на противоположной стороне, положил велосипед в высокую траву у дороги, сел рядом с ним и запрокинул голову, чтобы солнце светило в лицо. Оно заметно грело, хотя воздух все равно оставался холодным. Наверху без криков кружила эскадрилья чаек. Нойманн закрыл глаза и прислушался к шуму морского прибоя. Ему в голову вдруг пришла совершенно абсурдная мысль: когда придет время уехать отсюда, он будет скучать по этой жалкой деревушке.

Открыв глаза, он увидел Догерти на вершине холма. Догерти снял кепку, вытер пот со лба и помахал ему.

— Не торопитесь, Шон, — крикнул ему Нойманн и указал на солнце, чтобы его спутник понял, что он развалился здесь, просто чтобы отдохнуть. Догерти забрался на велосипед и, не крутя педали, съехал вниз.

Нойманн некоторое время смотрел на приближавшегося Догерти, а потом повернулся к морю. Его серьезно беспокоила радиограмма, которую он получил от Фогеля сегодня утром перед рассветом. Ему не хотелось думать о ней, но он не мог ничего с собой поделать. Гамбургский радист передал кодовую фразу, которая означала приказ Нойманну провести действия по проверке отсутствия слежки за Кэтрин Блэйк в Лондоне. Суть этих действий состояла в том, что ему предстояло ходить следом за Кэтрин, чтобы удостовериться в том, что за ней нет иного «хвоста», кроме него. У этого приказа могло быть несколько подтекстов. Он мог означать, что Фогель всего-навсего хотел дополнительно удостовериться в том, что информация, добытая Кэтрин, была достоверной. За ним могло также скрываться подозрение в том, что ее засекла другая сторона. Если это так, то Нойманн мог оказаться в чрезвычайно опасном положении. Устроив слежку за Кэтрин одновременно с МИ-5, он мог очутиться бок о бок с агентами британской контрразведки, которые также обучены ведению слежки и контрслежки. То есть ему предстояло направиться прямиком в капкан. «Проклятье! — подумал он. — В какие же игры Фогель играет на сей раз?»

А если она и впрямь находится под наблюдением противной стороны? В этом случае у Нойманна было два варианта поведения. При наличии возможности он должен был связаться с Фогелем по радио и попросить разрешения на вывоз Кэтрин Блэйк из Англии. Если же времени на это не останется... Что ж, у него имелось разрешение Фогеля на действия по собственному усмотрению.

Догерти проехал по мосту и остановился рядом с Нойманном. На солнце наплыло большое облако. Нойманн сразу задрожал от холода, поднялся, и они вместе с Догерти направились к деревне, ведя свои велосипеды за рули. Ветер посвистывал в трещинах старых могильных камней на кладбище. Нойманн поднял воротник пальто.

— Знаете, Шон, весьма вероятно, что мне придется довольно скоро и в большой спешке покинуть вас.

Догерти с окаменевшим лицом посмотрел на Нойманна и снова перевел взгляд на дорогу.

— Расскажите мне о лодке.

— В самом начале войны я получил из Берлина указание организовать на Линкольнширском побережье окно для выхода агента, чтобы он мог добраться до подводной лодки в десятимильной зоне, — ответил Догерти. — Моряка зовут Джек Кинкэйд. У него есть небольшая рыбацкая лодка, он живет в Клиторпсе, это город в устье Хамбера. Я видел эту лодку. Она не в слишком хорошем состоянии, иначе ее отобрали бы для флота, но десять миль пройдет свободно.

— А Кинкэйд? Что ему известно?

— Он думает, что я связан с черным рынком. Кинкэйд не слишком боится участвовать во всяких противозаконных делишках, но, я подозреваю, не согласился бы работать на абвер. Я заплатил ему сто фунтов и велел быть наготове, чтобы сделать дело по первому требованию в любое время дня или ночи. И предупредил, что заблаговременных предупреждений может и не быть.