Сказка и быль. История русской детской литературы - Бен Хеллман

Зашла речь и об организационных вопросах. Государственное издательство «Детская литература» и журнал с тем же названием теперь перешли под контроль комсомольской организации. Название издательства было заменено на «Детиздат», однако позже знакомое имя «Детгиз» все же вернулось. В речи Генерального секретаря комсомольской организации Александра Косарева (1903 – 1939) прозвучало обещание тщательно выполнить все новые задачи: «Советская страна, страна гигантская, мощная, – такая страна должна иметь самую лучшую детскую литературу в мире, и мы обязаны ее сделать»[447]. Писатели ответили на его речь бурными аплодисментами.

В свою очередь Алексей Толстой был сразу готов выполнять новые требования. Общество находилось в состоянии бурного подъема: «Наши дети растут в обстановке грандиозного осуществления грандиозных планов, в обстановке, которая два десятка лет назад для многих и многих казалась бы фантастикой»[448]. Настало время создать литературу, соответствующую этим переменам.

Большой энтузиазм на совещании выказал еврейский поэт Лев Квитко (1890 – 1952). В его детских книжках не только трактор, но и солнце, и животные были «советскими». Он радовался тому, что «гениальный кузнец светлой, радостной будущности мира, наш дорогой Иосиф Виссарионович» заботится о детях. Задача писателей – работать всем вместе, чтобы возвести «чудесный дворец советской детской литературы», задача, которая выполнится в ближайшем будущем[449]. Как и Андреев, Квитко жаловался на недостаток книг о Красной армии; через два года он сам вернулся к этой теме в книжечке стихов под названием «Красная армия».

Житков, Барто и Ильин позволили себе несколько более критические выступления. Житков согласился, что новых книг для детей недостаточно, он обвинял издателей, занимающихся, в основном, переизданиями и превращающих все рукописи в однообразные произведения независимо от индивидуальных особенностей стиля и мышления. Барто, со своей стороны, отметила опасность заимствования детьми бюрократических моделей взрослого мира. Дети проводили собрания и читали доклады, а непосредственные, спонтанные проявления стали редкими. Детские души калечатся, жаловалась Барто[450].

Ильин призывал к созданию фундаментально новой литературы. Детские писатели живут в необычное время и пишут для необычной аудитории, такой, которой в истории еще не было. Но в его жанре, научно-популярной литературе, слишком мало воображения: «В научной книжке для детей все еще разгуливает всезнающий дядя, профессор в компании с племянником и собакой. Чего стоят эти научные поучения, извлекаемые под аккомпанемент собачьего лая»[451].

Беньямина Ивантера (1904 – 1942), редактора «Пионера», беспокоила мысль, что писатели должны изображать в своих сочинениях образцовых пионеров – требование, которое может вести к ложной идеализации: «Без рогатки – не живой, а с рогаткой – какой же ты отличник? И писателю, под настойчивым и грозным взглядом педагога, приходится, вздыхая и оглядываясь, осторожненько вынимать рогатку из кармана отличника, как будто ее и не было»[452]. Ивантеру вторил Пантелеев. Проблема детской литературы в том, что ее герои слишком благовоспитанные и приличные. Уже существующие десять тысяч правил поведения грозят преобразиться в сотню тысяч. Кроме «социального заказа» есть и «возрастной заказ», напомнил Пантелеев[453].

Несмотря на отдельные критические голоса и жалобы, на совещании преобладал дух энтузиазма и доброй воли. Но были и неприятные диссонансы. Когда партийный секретарь Андреев заговорил о художниках жанра, он слов уже не выбирал. Это не реализм, утверждал он, а чаще всего просто «мазня». От некоторых книг ему «тошно и больно иногда становится». Детей следует защищать от такого искусства, и этих «художников-леваков» нужно «беспощадно изгонять» из детской литературы[454]. Андреев примеров не приводил, но Лебедев, Конашевич, Чарушин и Николай Тырса, сидевшие в зале, по всей вероятности, чувствовали себя неуютно. И действительно, золотой век советской детской иллюстрации был уже позади. Появилась и одна чисто техническая перемена: цветные рисунки почти повсеместно вытеснялись черно-белыми, отчасти по экономическим соображениям.

В декабре того же года прошло Второе совещание по детской литературе. Главной его задачей стала проверка работы «Детгиза» за текущий год и выработка рекомендаций на будущее. Делегаты были довольны изданием научных и юмористических книг, но доля приключенческой литературы оказалась слишком скромной. Так как хороших советских романов такого рода еще не было, дети читали любимых старых зарубежных авторов: Джеймса Фенимора Купера, Майн Рида и даже книги о пресловутом Пинкертоне.

Партийный секретарь Андрей Андреев закончил свою речь на январском совещании следующими словами: «Надо все дело поставить таким образом, чтобы 1936 год был бы переломным годом в создании хорошей советской детской литературы»[455].

Год 1936 действительно стал годом великих перемен, но, увы, в другом смысле. Позади прекрасного фасада творились ужасающие дела: начинался Большой террор. Александра Косарева, генерального секретаря ЦК ВЛКСМ, арестовали в ноябре 1938 года и несколькими месяцами позже расстреляли; проходила компания по чистке комсомольской организации. Сталин был недоволен работой молодежной организации, которая проявляла, по его мнению, политическую беспечность, не борясь достаточно энергично против идеологических врагов. Началось уничтожение руководителей комсомола.

Всего за несколько лет почти сто делегатов Съезда писателей 1934 года были арестованы. Детская литература не стала исключением. В ее сфере нарастала угроза в адрес литературных деятелей из круга Маршака и его ленинградской «академии». Обэриуты никогда не подходили текущему моменту, и литературные критики-догматики, не колеблясь, объявили их классовыми врагами. Уже в 1930 году, после выступления обэриутов в студенческом общежитии, на них набросилась одна из ленинградских газет. В статье, названной «Реакционное жонглерство (об одной вылазке литературных хулиганов)», обэриуты были прямо названы «контрреволюционерами». «Это поэзия чуждых нам людей, поэзия классового врага. Их уход от жизни, их бессмысленная поэзия, их заумное жонглерство – это протест против диктатуры пролетариата»[456]. Александр Введенский пытался приспособиться к новой ситуации и писать стихи и прозу о Ленине и о героических пионерах в Советском Союзе и за рубежом, но ничего не помогло. В 1931 году и он, и Хармс были арестованы вместе с еще тремя коллегами, обвиненными в том, что их поэзия мешает индустриализации страны. Через шесть месяцев обэриутов выпустили и отправили в ссылку еще на шесть месяцев.

Владимира Матвеева, Раису Васильеву и Александра Лебеденко арестовали в связи с убийством высокого партийного руководителя Сергея Кирова в Ленинграде в 1934 году. «Детская литература» в 1937 году напечатала статью, где повести для подростков о Гражданской войне, написанные Владимиром Матвеевым (1897 – 1935), членом Коммунистической партии с 1917 года и ветераном Октябрьской революции и Гражданской войны, были названы Бабушкиной «явно троцкистскими и клеветническими»[457]. Автора заклеймили как контрреволюционера. К тому времени Матвеева уже не было в живых, его расстреляли сразу же после допросов еще в 1935 году. Раиса Васильева (1902 – 1938) – одна из первых девушек, вступивших в комсомольскую организацию, – была автором книг о молодежном коммунистическом движении и о своей работе на фабрике. Она умерла в 1938 году в трудовом лагере в Сибири, а журналист и член Коммунистической партии Александр Лебеденко (1892 – 1975), автор книг для подростков на темы интернационализма и экзотических путешествий, выжил после двадцати лет в лагерях и ссылке и в 1957 году вернулся в Ленинград к литературной жизни.

Большая волна арестов прокатилась в 1937 году, в год московских процессов. Одной из ее жертв оказался Николай Олейников, член партии и ветеран Гражданской войны. В предыдущем году в «Правде» была опубликована статья ответственного родителя, которым с ужасом обнаружил у дочери книгу Олейникова, явного врага народа, «Танки и санки»: «Ничего не может быть гнуснее, когда под видом рассказа о прошлом Красной Армии детям преподносится клевета на Красную Армию, опошление героической борьбы против белых и интервентов. (…) Книжка вредна. Ее надо изъять»[458].

Олейников сам выступал на Съезде писателей, жалуясь на «притупление бдительности» и выделяя «врагов народа» среди литераторов[459]. В 1937 году его арестовали на заседании комиссии, во время которой все присутствующие, включая старого знакомого Евгения Шварца, голосовали за немедленное исключение Олейникова из Союза писателей. В статье «Клеветнический журнал», опубликованной в «Литературной газете», критик Лидия Кон (1896 –?) выражала удовлетворение тем, что Олейников наконец разоблачен. Будучи главным редактором детского журнала «Сверчок», Олейников выполнял «вредительскую деятельность, направленную к развращению детей, разложению их психики». В журнале Кон не нашла «ни одного нормального человека, все идиоты и дегенераты». Везде – «беззастенчивое искажение действительности». Утверждение, что дети любят такой юмор, – не что иное как «клевета на ребенка»[460]. В другой статье, опубликованной в «Детской литературе», Кон осуждала «Сверчок» за пропаганду «смеха ради смеха». Такое положение вещей непременно пришлось исправить: «Наши дети хотят знать, кто друг, а кто враг»[461].