Письма к Вере - Владимир Владимирович Набоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У Анджело семья американцев; мать воззвала к слуге: «Où je peux laver le petit garçon?» (little boy wants to go to the bathroom). Древняя старушка (кажется, немножко для рекламы) принесла из своей деревни корзину свежих яиц.
Почему-то все итальянские подавальщики, умеющие по-английски, произносят «овощи», как будто это рифмует со «столами». Я лег в 8:30, принял фанодорм и проспал с девяти до шести с одним коротким перерывом. По этому поводу скажи – или лучше не скажи – Яниц, что свеженький «дакрон-маркизет», сшитый ею для сачка, уже окрасился – о, не девственностью молодой бабочки, а старческой моей кровью, которой напилась комариха, погибшая сегодня ночью. Не стану опять писать на этой дурацки тонкой бумаге, все просвечивает.
С утра опять дождик, как вчера, слои тяжелых туч, горизонт в тумане, море малахитовое у берега, с плащами пены, пальмы и араукарии шевелятся, как в дневнике Галины Кузнецовой. В Милане было только 50 F, так что шубка, думаю, пригодилась. Ужасно скучно без тебя, любимая моя! Мой 220-й и твой 221-й – последние на одной стороне громадного широкого коридора или, скорее, проспекта, с дверьми напротив. Дверь, которая как раз напротив твоей, забавный trompe l’oeil: она фальшивая, накрашенная, и из-за нее высовывается со свечой белобородый, довольно веселенький монах.
Сейчас буду бриться и купаться, а затем ждать погоды. Думаю, что до lunch’a не разгуляется. Очень, очень целую тебя! Жду телефонного твоего звонка или записочки.
В.305. 8–9 апреля 1970 г.
Таормина, отель «Сан-Доменико-палас» – Монтрё, отель «Монтрё-палас»
Среда, 8–iv–706:00 рми четверг, 9– iv–706:00 amМоя любовь,
сегодня солнце все-таки проглянуло, но ненадолго, и я собирал всего каких-нибудь два часа в долине за городом, с одиннадцати до часа, затем съел бутерброд с козьим сыром и выпил стакан вина за твое дорогое здоровьеце. Смотри не заболей! Je tiens tremendously, чтобы ты была со мной 15-го.
Днем довольно глупо заснул, хотя спал чудно ночью, и в четыре часа пошел стричься и покупать апельсины, журналы, подстилки для горных сапог: я в двух шагах от замечательных мест в восточном отроге Небродийских гор, где не бродить было бы просто грешно нам; однако нужно подождать, пока не перестанет дуть отвратительный сирокко, томящий Таормину дня три подряд каждую весну (сообщено старожилом). Купил еще апельсинов, которых ем по три в день, и зашел в очень симпатичную книжную лавку. По-видимому, я там уже побывал, с распущенным полностью хвостом, десять лет назад, ибо хозяин меня узнал, как сквозь сон, и так далее. Автомобили по-прежнему протискиваются между туристами, но все как-то веселее и приятнее весной; сад наш – упоение, мы выходим на него окнами. Ты не забудешь, моя душка, птичью книжку, бритвенный крем и лаванду, лаванду?
Топят тут вовсю.
Я тебе не пишу, чтобы ты кланялась Анюте, это само собой разумеется. Неужели не получу от тебя весточки? Из рецензии на новые мемуары Лифаря вычитал фразу: «Diagiliev soon gave him up for his next love, a school boy called Markevitch». Передать это Топации? Впрочем, она читает «Обсервер», где рецензия появилась. Ужасно.
Посланы ли мне журналы – «New State<s>man», «Spectator», «<The> Problemist» и т. д.?
Отвели нам отлично расположенный столик.
Это – четвертое письмо. Кончаю его в четверг – дивное утро! Спасибо за вчерашний звонок, мое сияние. Люблю тебя. Нашла ли ты мою записку в твоей коробке allenburies?
В.306. 10 апреля 1970 г.
Таормина, отель «Сан-Доменико-палас» – Монтрё, отель «Монтрё-палас»
10–iv–70Пятница7:00Золотоголосый мой ангел,
(не могу отвыкнуть от этих обращений). Некоторые мелкие невязки в моих письмах объясняются тем, что я многое пишу впрок, сообщаясь с тобой по нескольку раз в день и завершая письмо на другое утро. Это – пятое, заключительное письмо в это<й> серии, ибо думаю, что позже уж не получишь в Монтрэ, если вылетаешь вовремя.
В четверг, 9-го, погода осталась холодной, но солнце блистало вовсю, и я совершил первую длинную прогулку (с девяти утра до трех дня) в сторону Castel Mola; но уже на высоте 700 метров бабочек не было, и большее время я провел в ближайшей окрестности Таормины (был ли я осторожен? Я был очень осторожен!). Милая подробность: около часу дня зашел в трат<т>орию, никого не было, я стал звать на разных языках, вдруг появилась мохнатая собака, кинулась вон из кафе, я постоял, стал уходить – и вдруг вижу: она ведет хозяина из соседней хибарки. Развязку можешь легко себе представить. Вернулся, долго разбирал прелестные поимки, в четыре с половиной вышел выпить шоколаду (изумительный!) в кафе «Макомба», куда тебя поведу.
Позвонил Альфред Френдли, хотел (боже мой, опять эта прозрачная бумага!) приехать в субботу, 11-го с женой на два дня, но я его отменил, просил его приехать около 20-го, что он и сделает. За обедом вчера за соседним столиком американка обращается к молчаливому мужу, указывая подбородком на вошедшую чету: «Не is something very important in coal». Другое наблюдение: на площади, где я опять покупал апельсины, немец с добродушнейшим смешком отказался от предлагаемых калекой сувениров и добавил: «Но зато я вас сфотографирую!» (жалею, что не запомнил точной тедеско-итальянской фразы).
Все поражаюсь обилию цветущих растений на склонах и какой-то возвышенной тишине (как бывало в калифорнийских горах), прерываемой, впрочем, пуччинистым радио на какой-нибудь ферме или ужасным, вековым всхлипыванием ослика.
Я очень доволен твоим подарком – вязаным пиджаком.
Ну вот, моя душенька. Утро солнечное, но совсем свежее, с перистыми добавлениями.
Теперь жду тебя. Немножко жалко в каком-то смысле, что кончается эта (пере)писка, обнимаю и обожаю.
Буду записывать белье, а затем около девяти пойду собирать.
В.307. 15 апреля 1970 г.
Таормина
Сорок пять весен!
В.15–iv–70
Taormina
308. 15 апреля 1971 г.
Монтрё
Душеньке моей
Сорок-шесть летней <sic>.
В.309. 22 января 1973 г.
Монтрё – Женева, Кантональный госпиталь
7:30 рмMontreuxВот тебе, моя душенька,
Двенадцать десяток.
Люблю тебя,
жду.
310. 5 января 1974 г.
Монтрё
Mme Vladimir Nabokov
Thumb hurts
Happy Birthday,
my darling
1974
L’année d’Ada und ’Ada
311. 14 июня 1974 г.
Цермат
Вельком ту Зерм, моя душка.
Программа дня и т. д.
Брекфаст у меня. Я ем только корнфл.<екс>. 7:30
Lunch около 1:00 в кафе по выбору
(ветчина, местны<й> сыр)
Ключик от фриджа твоего: синий
вместе с дверным
Обед ровно в семь
Швейцар толстый в сюртуке: Мсье Францен
Остальные сведения: устно
Cable car to Sch<w>arz<s>ee
Change at Furi
get out and go right
stairs and indication → Schwarz<s>ee
VN will be in cafeteria
(near Schwarz<s>ee station) 10:30–11
and then walk down to
Staffel-Zmutz-Zermat<t>
(at least two hours)
312. 14 июля 1975 г.
Давос
Верочке
А помнишь грозы нашего де<т>ства?
Страшный гром над верандой – и сразу
лазурнейшее последствие
и на всем – алмазы?
VN
14–vii–75
Davos
313. 7 апреля 1976 г
Верочке
* * *Звонил в пустыне телефон:Я игнорировал трезвон,И вскоре осекался он.В. Набоков7–iv–76Монтрэ314. Без даты
Коту Котовичу, Золоту Петровичу.
Кушай, моя радость,Этот виноградость!Брайан Бойд
Постскриптум: архив памяти
Как я отметил в конце своего предисловия, в 1971 году Набоков показал Эндрю Филду некоторые письма к родителям и несколько избранных – к жене. После смерти мужа в 1977 году Вера Евсеевна стала подумывать о продаже его рукописей. В 1979-м, прочитав мою диссертацию, она пригласила меня разобрать их архив – одновременно провести инвентаризацию для возможной продажи и помочь ей собрать материал для публикаций и ответов на вопросы журналистов и литературоведов. В 1981 году она дала согласие на то, чтобы я начал работу над новой биографией ее мужа. После многочисленных просьб предоставить мне доступ к письмам Набокова к ней она в конце концов согласилась начитать их на магнитофон. Когда я в декабре 1984-го – январе 1985-го приехал в Монтрё во время университетских каникул, она действительно начитала то, что сочла нужным. Ей было уже за восемьдесят, она была сильно простужена и потому хрипела и кашляла в мой кассетный магнитофон. Мы сидели напротив друг друга за маленьким обеденным столом в гостиной набоковских апартаментов в отеле «Монтрё-палас», где они жили с 1961 года. Письма она пронумеровала, но ошибалась в их последовательности, пачки брала бессистемно, так что порядок ее чтения порой озадачивал. Она заранее предупредила, что читать будет с купюрами, – собственно, некоторые письма предпочла не читать вовсе, – но, зная, как ревностно она оберегает все, связанное с ее личной жизнью, я удивился скорее тому, как много текста прозвучало между каждым новым указанием на опущенные слова или строки («Пропуск»). Иногда Вера Евсеевна вставляла свои пояснения. Впоследствии, когда мне все-таки удалось получить доступ к оригиналам писем, я увидел, что именно она пометила в тексте словами «не читать», или «NO», или «читать осторожно».
В декабре 1986 года Филд – он уже знал, что
