Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов - Филип Дик

— Можно пластинки поставить? — спросила Патриция.

— Пожалуйста, — сказал Джим.

Он жарил себе на плите яичницу с ветчиной.

Присев перед шкафом с пластинками, она стала перебирать альбомы. Наконец сняла с полки альбом с «Бранденбургскими концертами» Баха — четыре из них были записаны на нем один за другим. Под музыку, льющуюся из проигрывателя, она принялась смешивать краски.

— Бах в девять утра? — бросил Джим.

— Выключить?

— Странно как–то.

— Я их всегда любила, — сказала она, — «Бранденбургские концерты». Ты ставил их для меня… Мы их всегда слушали.

— Что будете писать? — спросила Рейчел.

— Не знаю, — ровным голосом ответила она. — Не решила еще.

— Меня ведь не будете.

— Тебя не хочу.

Она положила на мольберт квадратный лист волокнистой бумаги. Нужно было вымочить слипшиеся, одеревеневшие кисти. Она поставила их вертикально в стакан со скипидаром. Запах красок и скипидара наполнил комнату, и она открыла два окна. Джим скрылся в ванной. Она вздрогнула, когда застрекотала электробритва — как давно она не слышала утром этого звука.

— Эту ночь вы здесь провели? — спросила ее Рейчел.

— А где же еще? — донесся из ванной голос Джима. — А ты думала, я оставлю ее на растерзание Арту? Я держу ее при себе, как это ей и положено. Вот придет в себя, закончится вся эта беда — и мы заново поженимся.

— А я, значит, пошла к черту, — сказала Рейчел.

— Зачем же? — возразил он.

Бритье было окончено, он надел белую рубашку и галстук. Подбородок у него стал гладким, волосы были причесаны. Он снял с вешалки в шкафу отутюженные свободные брюки.

— А что же тогда? — спросила Рейчел.

— У тебя есть муж.

— А ты?

— Я тебе не муж.

— Муж, — только и сказала она и продолжала смотреть на него.

— Мне так жаль, что с тобой стряслась вся эта хрень, — сказал он. — Но из этого плана ничего бы не вышло. Для меня это было бы слишком, Рейчел.

— Ты же об этом думал. В первый вечер, когда остался у меня.

Через открытые окна в комнату ворвался холодный утренний воздух, и Патрицию пробрала дрожь. Руки у нее покрылись гусиной кожей, и она прекратила работу, чтобы растереть их. У нее закружилась голова. Наверное, от запаха красок, решила она. И оттого что совсем не завтракала. Капля краски упала на ковер, и она в ужасе поняла, что забыла постелить на пол газеты.

Кипы макулатуры лежали в шкафчике под раковиной. Она взяла пачку и накрыла ковер. Может быть, ковер нужно скатать, подумала она. Как много времени прошло. Она забыла, как это делается.

Когда Джим вышел из ванной, она сказала:

— Я, пожалуй, уберу ковер.

— Танцевать собралась?

— Нет, чтоб краской не закапать.

— Работай на кухне, — предложил он и надел пальто.

— Ты куда? — спросила она.

— Отвезу Рейчел домой. Нечего ей здесь делать. Съезжу и вернусь. А ты пиши пока.

Патриция сказала:

— Надолго ты — наверное, не знаешь?

— Если задержусь, позвоню, — пообещал он.

— Удачи, — пожелала она, рассматривая краски.

— И тебе.

Он поцеловал ее в висок и кивнул Рейчел на дверь.

— До свидания, — сказала Рейчел.

Они вышли, и дверь за ними закрылась. Она осталась в квартире одна со своими красками.

Стопка пластинок на проигрывателе закончилась. Пэт подняла их на шпинделе и завела снова. Ту же музыку, спохватилась она, но — какая разница? Она увеличила громкость, сбросила туфли и вернулась к мольберту. Она работала час, картина увлекла ее. Это была абстрактная живопись — упражнение, которое должно было вернуть ей чувство кисти и цвета. Но неуклюжесть мазка было не преодолеть, и в десять часов она бросила работу и побрела на кухню — поесть.

Как тихо в квартире.

Она поела и снова взялась за работу. Теперь было видно, что картина не удалась, и Пэт отбросила квадрат бумаги для рисования в сторону.

И тут же начала писать на новом листе. Пятнами набросала контур мужского лица. Это будет Джим Брискин, решила она. Его портрет. Но получалось непохоже. Выходило что–то мутное, мак будто плоть сплывалась, ускользала от нее. Изображение лица на волокнистой бумаге становилось все хуже, пока не превратилось в какой–то гротеск, что–то вроде маски, невыразительное и незрелое. Она бросила свое занятие и поставила кисти в стакан со скипидаром.

Был уже полдень, а он все не возвращался. Она вымыла руки. Пластинки на проигрывателе давно доиграли и были водворены обратно в альбом. Она вынула их и поставила снова. Под музыку она прошла в спальню и принялась рыться в ящиках комода.

В картонной папке лежали хранимые им письма и фотографии. Через минуту она нашла фотографию, которую искала. Она была снята во время похода на гору Диабло. Он был на ней анфас, улыбался. Тут он не выглядел обеспокоенным — таким он ей нравился. На нем была холщовая рубашка, он стоял на фоне их машины и палатки, за которыми виднелись скалы и густой кустарник на склоне горы. Фотографировала она, на него падала ее тень.

Положив на мольберт еще один лист бумаги, она поставила рядом с ним фотографию и начала писать снова. Но картина так и не получалась. В час она бросила кисть, вытерла руки и пошла на кухню чего–нибудь выпить.

На полке для сушки она расставила все необходимое для приготовления напитка: лоток с кубиками льда, джин, лимон, бокал, ложку и мерный стаканчик. Держа лоток под горячей водой, она хлопнула рукой по металлу. Кубики льда скользнули в раковину, и она положила два в бокал. Затем налила джину и добавила пару дюймов лимонада.

С коктейлем в руке она пошла по квартире, напевая под музыку. Теперь ей было не так одиноко. Она поставила бокал на подлокотник дивана и снова начала писать картину.

Запахи красок и напитка смешались. У нее заболела голова. Не бросить ли ей это занятие?

Допив бокал, она вернулась на кухню, чтобы налить еще. На сушильной полке оставались наполовину растаявшие кубики льда, и она сбросила их в раковину. Потом налила в стакан джину и воды из–под крана. Перемешивая содержимое, она села за кухонный стол.

Впервые в жизни ее посетила мысль о самоубийстве. И сразу же прочно засела в голове.

Она стала расхаживать по кухне, рассматривать ножи в ящиках стола. Потом всерьез задумалась об электрическом токе, проводке, розетках. Как это страшно, подумала она. Но мысль все крутилась, разрасталась. Она ходила взад–вперед по квартире в поисках подходящего инструмента: молотка, стамески, сверла — какого–нибудь зубоврачебного, так чтобы прошло сквозь кость, чтоб осколки летели.

Достаточно, подумала она. Но было еще не достаточно. Она снова взяла кисть и попробовала писать. Цвета ослепляли ее. Она задернула шторы и стала работать в полумраке. Теперь цвета сливались в мрачные коричневые и серые, похожие на сажу, облака.

Она продолжала работать. Лист потемнел и, наконец, превратился в сплошное пятно. Тут все цвета, подумала она. У нее в голове росли, уточнялись, приобретали все более причудливые очертания планы самоубийства, и вот она уже продумала все.

Положив кисть, она вышла из квартиры в коридор. Там никого не было. Она встала у двери. Прошло много времени, прежде чем мимо нее направилась к мусоропроводу женщина средних лет.

— Здравствуйте, — сказала Пэт.

Женщина средних лет бросила взгляд на открытую дверь в квартиру, затем на стакан в ее руке. И, не ответив, прошла мимо.

Хватит, решила она. Поставив стакан на пол в квартире, она размеренным шагом направилась по коридору к лестнице, спустилась на первый этаж, потом по ступенькам крыльца на тротуар, пошла по тротуару, вниз по склону до угла, к винному магазину. Блестевший плиточный пол отлого опускался. Она осторожно приблизилась к прилавку.

— У вас есть рейнское? — спросила она первое, что пришло в голову — наконец–то4это была какая–то новая мысль.

— Сколько угодно, — сказал продавец.

Он подошел к полке. Пока он искал, она вышла из магазина и стала подниматься по склону. Наверху она остановилась, чтобы отдышаться, и двинулась к дому.

Проигрыватель был включен, но пластинки уже не играли. Она подняла их на шпинделе и поставила снова.

«Где ты?» — спросила она беззвучно.

Никто не ответил.

«Ты вернешься? Нет, и я знаю почему. Я знаю, где ты. И с кем, — сказала она. — Я не виню тебя. Ты прав».

Она взяла кисть, обмакнула ее кончик в краску. И стала писать во тьме квартиры, добавляя тьмы вокруг себя. Она подняла тьму и понесла ее по гостиной, в спальню, в ванную, на кухню. Она разнесла ее всюду, покрыла ею все предметы в квартире, а затем обратила ее на себя.

Глава 19

Рейчел, сидевшая рядом с ним в машине, сказала:

— Не нужно никаких юридических формальностей. Просто будь со мной, особенно после того, как я рожу.