Танцоры на Краю Времени: Хроники Карнелиана [ Чуждое тепло. Пустые земли. Конец всех времен] - Майкл Муркок

— Значит вы подтверждаете теорию Морфейла, — сказал Джерек, с трудом тащившийся рядом с путешественником во времени. — Время сопротивляться парадоксу, отказываясь принять чужеродное тело в период, которому оно не принадлежит.

— Если есть вероятность парадокса — да. Я подозреваю, что все это связано с тем, как мы, люди, понимаем Прошлое, Настоящее и Будущее. То есть, Время, как таковое не существует…

— У мисс Ундервуд вырвалось негромкое восклицание при виде экипажа незнакомца. Это было сооружение из латунных и эбеновых трубок, с едва заметными вкраплениями слоновой кости и серебра. Сверху, непосредственно над самым обыкновенным велосипедным сидением, была укреплена медная спираль. Перед сидением находилась маленькая панель с приборами и бронзовый полукруг с отверстием для рычагов. Все это было заключено в никель и стекло. Потертости, вмятины и трещины свидетельствовали об изрядной изношенности машины времени. Незнакомец решительно направился к огромному сундуку, укрепленному позади сидения. Он расстегнул бронзовые пряжки и откинул крышку. Вслед за двустволкой, он извлек из сундука ключ муслина, тропический шлем от солнца и внушительных размеров плетеную корзину, которую поставил на песок к ногам неудачников.

— Это может вам пригодиться, — сказал он, убрав остальные предметы назад в сундук и вновь закрепив застежки. — Пожалуй это все, что в состоянии сделать для вас. Мы не можем вернуться вместе. Вы же не хотите встретиться с собой посреди площади Ватерлоо? — засмеялся он.

— Вы имеете в виду площадь Пикадилли, сэр? — нахмурившись спросила мисс Ундервуд.

— Никогда не слышал о ней, — ответил путешественник во времени.

— А я никогда не слышала о площади Ватерлоо, — сказала она.

— Вы уверены, что вы из 1894 года? — незнакомец обеспокоенно почесал щетину на подбородке. — Я думал, что прошел полный круг, — пробормотал он. — Хм, вероятно, эта вселенная отличается от той, что я покинул. Может быть для каждого нового путешественника во времени возникает новая хронология? А может число вселенных бесконечно? — его лицо оживилось. — Должен сказать, это было прекрасное приключение. Вы проголодались?

Мисс Амелия Ундервуд удивленно подняла прекрасные брови. Незнакомец показал на корзину.

— Моя провизия, — сказал он, — в вашем полном распоряжении. Я рискну отправиться без еды до следующей остановки — надеюсь, в 1895 году. Ну, мне пора.

Он поклонился, прощально помахав кварцевым стержнем. С трудом уместившись в седле, путешественник вставил стержень в желобок и отрегулировал другие приборы. Мисс Ундервуд в это время поднимала крышку корзины. Ее лица не было видно, но Джереку показалось, что она еле слышно напевает себе под нос.

— Желаю удачи вам обоим, — бодро попрощался незнакомец, — уверен, что вы не застрянете здесь навечно. Это маловероятно, не так ли? Я имею в виду, какая бы была находка для археологов, ха, ха! Ваши кости…

Раздался резкий щелчок, когда незнакомец сдвинул свой рычаг, медь заблестела, стекло замерцало, что-то, казалось, быстро начало вращаться над головой незнакомца, он и его машина стали полупрозрачными. В лицо Джерека ударил неожиданный порыв ветра, возникшего ниоткуда, а затем путешественник во времени исчез.

— О, смотрите, мистер Карнелиан! — воскликнула мисс Амелия Ундервуд, извлекая свой трофей. — Цыпленок!

Глава вторая

в которой инспектор Спрингер вкушает прелести простой жизни

Исчезнувшая было перед появлением незнакомца напряженность, возникла вновь и все еще существовала между влюбленными (ведь они стали бы влюбленными, если бы не воспитание миссис Ундервуд), когда они провели две беспокойные ночи на ложе из папоротника и ничто, кроме любознательного внимания маленьких моллюсков и трилобитов не угрожало им, а тем, в свою очередь, нечего было бояться, благодаря корзине, набитой консервами, бутылками в количестве, достаточном для поддержания сил целой экспедиции в течение месяца. Ни крупные звери, ни неожиданные перемены погоды не страшили наших Адама и Еву. Ева в гордом одиночестве не могла разрешить внутренний конфликт, а Адам пребывал в недоумении, впрочем, уже привычном, поскольку неожиданные перемены и капризы судьбы составляли самую суть его существования до недавнего времени. Он почти забыл о своих прежних настроениях, пока однажды на заре силурийского утра, утонченная красота которого превосходила любое произведение искусства, эти настроения не пробудились с новой силой. Огромная половинка солнца так заполняла линию горизонта, что окружающее небо сверкало тысячами оттенков цвета меди, и каждый солнечный луч, распростертый над морем, имел свой неповторимый цвет — голубой, желтый, серый, розовый — сливаясь в сплошную гамму в вышине над пляжем и заставляя желтый песок сверкать белым светом, превращая известняк в мерцающее серебро. Каждый листик папоротников казался живым и разумным. И среди всего этого великолепия природы в центре малинового полукруга вырисовывалась хрупкая изящная фигурка в темно-янтарном бархатном платье, с роскошными золотисто-каштановыми волосами, обжигающими, словно пламя. Нежность шеи и тонких рук сравнима была разве что с бледным маком. Но это было не все. Прекрасная и неповторимая мелодия лилась из ее уст. Ее, только ее звонкий и чистый голосок декламировал стихотворение, никак не ассоциировавшееся с окружающим пейзажем:

Где красная самка-червь взывала о яростной мести,А прибой мрачно шумел под серебряно-лунным небом,Где звучал ее хриплый, но когда-то нежный голос,Сейчас стою я.Не ее ли призрак этим серым, холодным утром.Не ее ли это призрак скользнул мимо?

Энергично выпрямившись, Джерек скинул сюртук, который укрывал его ночью. Он не ожидал увидеть свою любимую во всем ее совершенстве, во всей прелести. Это видение затмило все мысли. Джерек с нетерпением ждал продолжения, но она умолкла, откинув локоны и поджав самые милые из губ.

— Ну и что же? — сказал он.

Медленно, сквозь радужную мглу, из тени в свет, показалось ее лицо. На губах застыл вопрос.

— Амелия? — он осмелился произнести ее имя.

Веки ее опустились.

— Что это? — пробормотала она.

— Что это было? Призрак? Я жажду услышать ответ.

Ее губы искривились чуть капризно, глаза продолжали изучать песок, который она шевелила острым концом своего полурасстегнутого ботинка.

— Ответа нет. Уэлдрэйк не говорит. Это риторический вопрос. — Такая рассудительность, столько здравого смысла… Чувство превосходства, смешанного со скромностью заставило ее ресницы подняться на миг и быстро опуститься. — Все хорошие поэмы — кладезь рассудительности и здравого смысла, да будет вам известно, мистер Карнелиан. Эта поэма о смерти. Уэлдрейк вообще много писал о смерти[44] — да и сам умер преждевременно. Моя кузина подарила мне «Посмертные поэмы» на двадцатилетие. Вскоре она умерла от чахотки.