Девяностые. Север. Повести - Владимир Маркович Гринспон

— Я с ним три года лес валил. Работал он справно, не отлынивал. От своих же блатных держался подальше. Шестеркой нэ був. Я, каже, по кривой дорожке ходыв. С блатняками. Они ж меня и предали, всё на меня повесили. А беда моя, говорит, что сильно механику любил. По замкам — высший класс. Так сейф открыл. Вот на меня всех собак и спустили. Теперь отработаю и честным человеком выйду. На завод слесарем пойду. Мы с ним вместе в армию просились. Вместе и в штрафбате были. Не трусил он. В атаку бежал. Раньше меня пулю в живот получил. Еле откачали. Мы с ним в санбате и сошлись. Теперь вот у вас. Вы, товарищ старший лейтенант, нэ турбуйтэсь, вин нэ пидвэдэ. Прощайте за мову, волнуюсь, с российской сбиваюсь.

— Да не волнуйся. Я всё понял. Спасибо, успокоил. Про наш разговор молчок!

— Да я розумию. Могыла.

Прощаясь с хозяином заведения, Федор сделал для себя еще одно приятное открытие. Над стойкой появился прейскурант с ценами. Причем, в двух валютах — злотых и дойчмарках. На вопрос офицера, причем здесь марки, хозяин долго говорил о том, какие валюты ходили в Польше во время оккупации, сколько было подделок, какие изымались, какие приходили им на смену. Но из всего сказанного явно следовало, что самой предпочтительной валютой считается дойчмарка. Ну, пока новые власти не придумают чего другого.

— Там, за Вислой, я слыхау, вже новый злотый ходзит, — закончил хозяин.

Из меню было видно, что он берет одну марку за два оккупационных (Краковских) злотых.

Федор дал хозяину пять марок «за обслуживание».

— Ну, пока новый злотый сюда доберется, моим воинам будет на что погулять, — подумал он, вспомнив про мешок с валютой, что валялся у него на сеновале.

Часам к десяти Федор скомандовал личному составу на выход. Построил во дворе. Поблагодарил за поведение присущее красноармейцам, и отправил в расположение под командованием сержанта Гайдамаки.

Сам же пошел «на перевязку» в знакомый домик на соседнем хуторе.

Бабуся знахарка с пониманием отнеслась к роману дочери. Когда Федор первый раз при ней остался ночевать, она с ухмылкой бормотнула что — то себе под нос и объявила, что спать будет в дальней «коморе».

Вот и на этот раз, промыв и наложив мазь на рану, она собралась в свою спальню. Но Федор задержал ее, еще раз поблагодарил за лечение и подарил коробку с рафинадом из немецкого танка. Бабка поклонилась:

— Дзенькуе чи, — и повернувшись к дочери, добавила, — ох, маш пьенкна коханке, девчино!

И добавила по-русски:

— Красивый кавалер Агнешке достався!

Ночью любовники долго не могли заснуть. Разговаривали. Федор заметил, что с каждым свиданием всё легче понимает Агнешкину болтовню. А та, как настоящая женщина намолчавшаяся за время войны, со страхом прятавшаяся на дальних выселках во время редких наездов фрицев, не могла наговориться и щебетала без умолку. Вот и сейчас она целовала зарубцевавшиеся прошлые раны старшего лейтенанта и спрашивала, как он их получил. Федор, как мог, объяснял ей обстоятельства ранений, дождался, когда она заснула, а сам еще и еще переживал основные моменты своего военного пути.

6

В конце августа 43 года он, молоденький, восемнадцатилетний лейтенант, выпускник родного Черниговского училища инженерных войск, получил под командование свой понтонный взвод. Да не где — ни будь, а в районе левого берега Днепра. Войска готовились к переправе. Их инженерный батальон тогда и вошел в состав вновь сформированной бронетанковой дивизии.

А через три недели они уже одними из первых форсировали Днепр в районе Чернобыля. Задача их батальона состояла в поддержке моторизированной пехотной бригады в захвате и удержании плацдарма на правом берегу. Для этого было решено на понтонах и плотах переправить до десяти легких танков Т-70. Более тяжелая техника должна была вводиться в бой после наведения переправы.

Перед первым своим боем он вспомнил проводы. Мать накрыла, как могла на стол. Он явился в новенькой форме с лейтенантскими погонами. Пришел дядя Андрей с женой. Да еще за столом были эвакуированные из Ленинграда. С ними Федор за эти два года успел сродниться. Семья была интеллигентная, образованная. Глава семьи Семен Яковлевич Дворкин, кандидат технических наук, преподаватель Военно — Механического института, его жена филолог, сотрудник Эрмитажа, Виктория Львовна, и две девочки. В сорок первом, когда приехали, им было Ане пятнадцать, а младшей Яне — семь. Родителей определили в школу преподавать.

Федор, что рос в семье один, привязался к девочкам, как к сестрам. В моменты редких посещений родного дома старался принести им вкусненького, конфет или печенья, что иногда выдавали им в училище к чаю. Девочки смотрели на него, человека в форме, будущего воина — защитника с обожанием.

Так больше всего запомнилось ему с этого вечера, как перед уходом он нагнулся поцеловать младшую Яну, а она серьезно, глядя глаза в глаза, спросила:

— Федечка, ты прогонишь немцев из Ленинграда?

— Прогоню, Яночка, — серьезно ответил он, не отводя взгляда, — со всей нашей земли прогоню.

И поцеловал ее в щечку.

И вот его первый бой. Он с четырьмя бойцами на сдвоенном понтоне. Сверху деревянный настил, на нем закреплен легкий танк «Т-70» с экипажем. Рядом пехота на лодках и плотах. Переправа началась тихо, но потом немцы организовали обстрел. Сначала заработали пулеметы и ротные минометы первой полосы обороны. В небе зажглись осветительные ракеты. Затем корректировщики организовали обстрел силами стоящей в отдалении тяжелой артиллерии. Снаряды ложились всё ближе и гуще. Наша артиллерия била со своего берега, но немецкому обстрелу почти не мешала. Когда первые плоты и лодки достигли берега, половина из плавсредств наступающих была уже накрыта взрывами. Плот Федора не дошел до берега метров 60, когда его вместе с танком перевернуло разрывом упавшего метрах в трех снаряда. Лейтенант оказался в воде. Рядом захлебывался раненый танкист. Федор, выросший на реке и плавающий как рыба, подхватил раненного одной рукой за ремень, а второй быстро выгреб на мелкое место. За узкой песчаной полосой, где санитары уже организовали первую помощь, шел довольно крутой откос, поросший кустарником и ветлами. Федор сдал танкиста медикам, прихватил валявшийся на берегу пулемет Дегтярева, снял у лежавшего рядом убитого пулеметчика подсумок с запасным магазином и гранатами, и полез вперед по склону. На верху берегового увала, сквозь кусты он увидел широкое пространство, простреливаемое с обеих сторон пулеметными трассами, покрытое взрывами мин, гранат.