Отторжение - Инна Тронина

Конечно, мать с Мишкой не спрашивали у меня о службе, о Ковьяре. А вот Андрей Озирский вчера вечером молотил, как пулемёт, стараясь за пять минут рассказать самое интересное. Но я, после операции, почти спал, и ничего не усвоил. Улучив момент, когда Андрей прервал очень важный, но совершенно не нужный мне сейчас рассказ, я попросил его об одолжении. Конечно, Озирский мог отказаться, чтобы в очередной раз не лезть чёрту в зубы.

Впрочем, я недооценил Озирского. Тот, недолго думая, согласился передать мне тайком одну вещь. Для этого мы договорились о том, что утром второго марта я приду в туалет и открою окно. Увидев Андрея, спущу на верёвке авоську куда и будет положен означенный предмет. Главная моя задача — без проблем поднять авоську, и, главное, потом не попасться с этой интересной передачей.

Роман, как я понял, просьбу выполнил. О Мохаммаде Эфендиеве он ничего не говорил. Желание получить предмет, совершенно неуместный в стенах уважаемой клиники, я объяснил опасениями за свою жизнь. Ведь охрана в коридоре не выставлена, и киллерам ничего не стоит, под видом посетителей, проникнуть ко мне. Раз не добили на Приморском, видимо, захотят сделать это сейчас. Такие серьёзные люди на полпути не останавливаются.

Озирский обещал обеспечить охрану максимум через два дня. Но до тех пор тоже дожить надо. И легче сделать это, имея под рукой оружие с обоймой. Андрей беспокоился лишь об одном — сумею ли я как следует обращаться со стволом, имея серьёзные ранения плеча и груди. Я заверил, что смогу — вопросов нет. И нечего мне валяться в больнице с такой ерундой.

Андрей постучал себя по лбу согнутым пальцем. И менторским сказал, что врачам виднее, нужно ли мне здесь находиться, и сколько времени. Но вот чтобы я не заботился ещё и о своей безопасности, пост в коридоре не помешает.

Всё сошло благополучно. Оружие я получил. Теперь нужно соблюдать максимальную осторожность и не допустить, чтобы оно попалось на глаза медикам или соседям по палате. Но даже если такое случится. Озирский лично не пострадает — ведь передать оружие при посещении он не мог. А из окна уборной я вполне в состоянии пообщаться ещё с кем-то; оттуда и получить пистолет.

Вот уже пять часов я лежу вооружённый, и никто пока ничего не знает. Если же тайное станет явным, скажу то же, что и Андрею. Не могу, мол, лежать беззащитным даже в палате, куда может зайти кто угодно. Ведь в клинику я попал после неудачного покушения. И кто поручится за то, что его не решат повторить?…

— Он-то не ранен сам? — беспокоилась мать за Брагина, разглаживая платье на коленях. — Кто за рулём сидел, когда в вас стрелять стали?

— Роман и сидел, а я — рядом. Нет, он не ранен. Вчера поехал на родину, в Смоленск. Срочно вызвали звонком — третий сын родился. Прямо на кухне, между прочим. Жена не успела в роддом поехать, золовку ждала. С детьми хотела её оставить. Варвара почему-то опоздала. А когда пришла, оказалось, что ребёнок уже родился. Ладно, что ключ свой у неё был от квартиры…

Это мне рассказал Андрей при первом посещении. А мать сделала стойку. Она всегда обожала обсуждать чужие дела, даже если не знала тех людей.

— Круто! — свистнул Мишка. — В родильный-то хоть отправили её? Или дома лежит с парнем?

— Увезли, конечно, осмотреть-то нужно. Анастасия — женщина миниатюрная, а муж её — богатырь. Вдруг не всё удачно прошло?

«Рыжий и голубоглазый ребёнок, так что Аське ничего не грозит! — радостно говорил Озирский. — По Варькиным словам, Ромыч и сам такой был. И сын его старший — тоже. Я безумно счастлив, что у них скандалов не будет. Ромыч про Аську-то с Сашком Николаевым всякое думал. Одно плохо — очень уж Аська девчонку хотела. Но, что поделаешь, придётся трёх мужиков растить. Даже страшно — неужели война надолго, раз одни парни рождаются?…»

Я вспоминал, как переживал за Брагина, когда мы ехали из аэропорта по Московскому проспекту. Как просил судьбу, чтобы всё у него сошло на ять. И ведь без Мохаммада ещё неизвестно чем закончилась бы перестрелка для Брагина. Мальчик вполне мог родиться уже без отца…

— Когда это было, вчера?

Мишка был абсолютно спокоен. Да и вряд ли даже самый проницательный человек мог догадаться о нашей встрече с Эфендиевым-младшим. Даже если брат и помнит расстрелянного им молодого чеченца, то считает его уже несуществующим. А уж вероятность того, что тот окажется в Петербурге, да ещё встретится со мной, и вовсе нулевая.

Я должен задать Мишке несколько вопросов, чтобы окончательно прояснить ситуацию. Причём делать это нужно внезапно, в лоб, и требовать немедленного ответа. Мне на руку, что брат в полнейшем неведении относительно моих намерений. За те секунды, что я отпущу на ответ, складно соврать он не сможет. Но, пока не пришло время, я буду смотреть невозмутимо, и говорить вежливо.

— Первого марта, утром. — Я нащупал под подушкой рукоятку пистолета.

Проснулся сосед у противоположной стены. Он надел халат и ушёл в коридор. Тот мужик, что находился рядом с ним, лишь перевернулся на другой бок и продолжал похрапывать. Читающий «Ведомости» отложил очки и газету, взял стакан в подстаканнике и отправился за кипятком. Мишка облегчённо вздохнул — больной ему мешал. Мать тоже сбросила халат на спинку стула, оживилась.

— Имя-то дали младенцу? Глянуть бы в святцы, кто первого марта празднуется. Вроде, как раз Роман, да ещё Феодор…

— Роман у него уже есть — старший, — вспомнил я. — А насчёт Фёдора — пусть сами решают.

Я пытался собраться с силами, с духом — ведь от тяжких объяснений всё равно не уйти. Развязка близка. Когда задать вопрос — сейчас или минутой позже? В зависимости от того, что они скажут.

Внезапно мать обеими руками шлёпнула себя по коленям:

— Так вот, Лариса-то приехала и сказала, что детей не пустит с нами. Нонна опять кашляет, а у Фомочки насморк сильный. Старшенький школу нагоняет, аж по ночам сидит. Отстал сильно во время болезни…

Мать блеснула серёжками в ушах. Открыто, жарко улыбнулась — так умела только она одна. Потом с любовью взглянула на Михаила, погладила его по щеке, положила голову на плечо, всхлипнула.

Брат снисходительно хмыкнул:

— Мам, зачем? Что ты опять расквасилась?

— Ноннушка плакала, что к папе нельзя, и Фомочка — тоже. Но мы решили — правильно. В поездах сквозняки, а у них только глотошная прошла…

Мать говорила, не переставая шуршать бумагой и пластиковыми пакетами.

— Но куклу мы привезли. Ноннушка велела папе отдать. Ради тебя только и распростилась с любимицей!

Мать достала из сумки ту самую куклу Машу, о которой я упоминал сразу же после ранения. Так жалел, что мне не заполучить игрушку! И вот опять свершилось чудо — кукла у меня в руках. Брат удивлённо усмехнулся — мол, что это мужик так набросился на неё? Настолько по дочке стосковался?

Каюсь, не о Нонке я думал, а о другом ребёнке. Ведь принадлежала же кукла какой-то девочке. И вовек не найти её, чтобы вернуть отнятое. Вполне вероятно, что ребёнка уже и на свете-то нет. А Нонка спит в обнимку с этой куклой…

Мать сначала смотрела мягко, проникновенно. Умилялась, что я так дочку люблю. Отцам-то на детей всегда наплевать — только под ногами мешаются. А уж дочка-то всегда — лишний рот и будущий отрезанный ломоть. Когда я поцеловал куклу в лоб, мать удивлённо пошевелила своими прекрасными бровями. Это было уже вообще что-то новое для неё, совершенно непонятное.

Я изучил серебристое платьице, но ничего особенно не обнаружил. Жаль, что нет лупы, но обойдёмся и так. Это же вещественное доказательство! Волосы чистые, да и немудрено. Нока столько раз купала свою любимицу! Зря я драгоценное время теряю. Сейчас придёт медсестра и попросит посетителей удалиться. Но внутренний голос, или шестое чувство, властно требовали — ищи! Ещё не всё потеряно.

Я раздел куклу, слегка отогнул подвижно закреплённые на туловище ручки и ножки. Кукла смотрела на меня круглыми голубыми глазами, хлопала жёсткими ресницами при каждом наклоне. Я заторопился, опершись спиной на подушки. Проверил обе ноги, правую руку.

Мать всплеснула ладонями:

— Прошенька, сынок! Ищешь что-то, никак?…

Мишка с доброжелательной ленцой пояснил:

— Мам, он же фээскашник — бомбу ищет. Что, Прош, куколка могла взорваться?

Осторожно, чтобы ничего не смазать, я оттянул левую ручку куклы. И тут же обе мои раны словно ошпарило кипятком. Засаднило и лоб под повязкой. Я заметил бурый штришок. Видимо, внутри у куклы было немного жидкости, по цвету напоминавшей кровь. Жаль, что нет под рукой эксперта, который в два счёта выяснил бы происхождение этой жидкости! Впрочем, брат и сам может сказать, откуда у него игрушка. Он не особенно рефлексирует из-за своих подвигов.

— Игрушка в крови была? — спросил я равнодушно.

Брат мгновенно утратил домашнее спокойствие, метнул взгляд на мать, в упор посмотрел на меня. Я больше ничего не говорил. Мысленно просил медсестру дать нам возможность выяснить отношения. Мишка смотрел на меня как-то по-новому — будто на врага. Впрочем, таковыми мы теперь и были.