Пепел и пыль (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

Я касаюсь бедра, нащупывая карман и Нити Времени в нём через ткань штанов. Спрятала их после экстренного собрания, где мы уже официально объявили ребятам и кураторам о нашем плане. Не помню, сколько из них было за, а сколько против. Все голоса в одну секунду потонули в общем гуле, сбежать от которого мне удалось, лишь ретировавшись из комнаты.

— Ты бы отдала их Эдзе, — говорит Ваня.

Он примащивается рядом и вторит моей позе: локти кладёт на перекладину веранды, а спину на неё облокачивает.

— Он сказал, пока они ему не нужны, — произношу я, опуская взгляд на топорщащийся карман.

— Как думаешь, стоит ему доверять? Странный он какой-то…

— Заметил, как он отгоняет от себя что-то невидимое?

— Вот и я о том же, — поддакивает Ваня. — Невидимое. Ведь Эдзе не только видит призраков, но и может использовать их энергию. И это его движение, — Ваня машет рукой перед лицом, изображая движения мага, — вдвойне меня смущает, когда я об этом вспоминаю.

Все голоса вмиг стихают, стоит только среди них тонкими мелодиями вспыхнуть музыке укулеле. Раньше никогда не слышала ничего подобного. Пытаюсь провести параллель с балалайкой или гитарой, но ни тот инструмент, ни другой никогда не вызывали у меня мурашки. Мелодия кажется отдалённо знакомой, но каждый раз, когда я почти понимаю, где могла раньше её слышать, заветное воспоминание ускользает.

Бен подтягивает ноги к груди и с глухим стоном прячет лицо в сложенных на коленях руках. Нина, сидящая на ступеньку выше рядом с Лисой, покачивает головой в такт мелодии. Марк, разместившийся на треножной табуретке, которую ему из дома вынес Лукас, сначала поднимает взгляд на Лию, стоящую по его левое плечо с хмурым лицом и скрещенными на груди руками, а затем в лёгком движении роняет голову ей на бедро, прислоняясь. Лиза перекидывает руку через Рэмову голову. Они расположились ближе всего к костру. Его огни пляшут в их глазах цветными бликами. Рэм наклоняется и целует Лизу в лоб, и на это короткое мгновение лицо девушки меняется до неузнаваемости.

Я не вижу непробиваемую стену; я вижу душу, влюблённую без оглядки.

В стороне от всех стоят пираты. Филира выписывает руками в воздухе своеобразные, под стать мелодии, движения, едва ли напоминающие танец в привычном для меня смысле. Гло сидит у неё в ногах, прикрыв глаза и откинувшись на камень. Север смотрит куда-то вдаль, показательно всех игнорируя. Он до последнего не хотел присоединяться к нам в этом импровизированном уличном вечере. Если бы не Кирилл, умудрившийся уверить его в пользе прогулок перед сном, он бы точно не сдался.

Хотя, что-то мне подсказывает, что дело далеко не в оздоровлении…

Мой взгляд встречается с Кирилловым. Вернувшийся с того света друг улыбается мне и касается пальцами медальона, висящего на шее. Непроизвольно, я тянусь к своему.

Все кусочки души только-только встали воедино: мои лучшие друзья живы, я наконец встретилась с отцом, отношения с близнецом моего приёмного брата уже не походят на натянутую до предела струну — и теперь её снова придётся делить на части в попытке, как бы парадоксально это не звучало, сохранить её целостность.

Если в прошлом изменится хоть одна деталь, я разом могу лишиться всего, что мне дорого. Жизнь превратиться в иную реальность, где для меня прежней попросту не будет места.

Даже во время панических атак мне не было страшно настолько, что сбивается дыхание, во рту ощущается привкус металла, а живот делает попытки извергнуть любую пищу или жидкость вперемешку с желчью.

Я едва стою на ногах; едва понимаю, что творится вокруг.

Смаргиваю пятна, появившиеся перед глазами от долгого смотрения на костёр, и перевожу взгляд на Ваню. Если бы Даня был рядом, он бы меня обнял, он бы попытался успокоить, сделать всё, что в его силах, чтобы мне стало легче. Он бы меня никуда не пустил.

— Что? — спрашивает Ваня, не поворачивая головы.

Разумеется, заметил, что я таращусь на него. Как же иначе.

— Ничего, — произношу я. — Просто… Мы правда собираемся отправиться в прошлое?

— Волнуешься?

— Я в ужасе, — срывается с языка раньше, чем я успеваю подумать.

Многое сейчас держится лишь на том, что всем видом я показываю уверенность в собственной идее. И неосторожно сказанное слово может запросто всё испортить.

— Да, я тоже, — неожиданно говорит Ваня.

Он поворачивает лицо на меня и глядит поверх стёкол очков. Спустя секунды вместо кофейных радужек вспыхивают тёмно-оранжевые.

Завораживающее зрелище.

— Что ж, приятно знать, что не я одна такая трусиха.

В уголках губ Вани скрывается улыбка. Быстрым движением руки он поправляет очки, возвращая их на законное место.

— Могу кое-что спросить?

Раньше, кажется, это был мой коронный вопрос, не его.

— Конечно, — киваю я.

— Даниил, — произносит он. У меня внутри всё скручивается. — Он… ну, мы…

Ваня силится подобрать правильные слова, но всё, что у него выходит: это отрывки местоимений и сбивчивое «э-э-э».

Но, мне кажется, я знаю, о чём он хочет спросить.

— Вы во многом схожи — произношу я. — Например, в привычке закусывать щёку или активно жестикулировать левой рукой при разговоре. Из-за этого первое время я, глядя на тебя, видела брата, по которому безумно скучала, а сейчас… Я знаю, что ты — не он. Чётко вижу эту разницу. И даже не в очках дело, просто вы очень разные, хоть внешне — копия друг друга. Это словно… не знаю, как объяснить…

— Две стороны одной медали? — предполагает Ваня.

Тихо кашляет, прочищая горло. Саша тут же сверкает глазами в его сторону, мол: «Как посмел портить мою мелодию? Не умер бы, чуток потерпев!». На это Ваня отвечает ему приподнятыми бровями и лёгким прищуром.

Однажды, сидя за книжкой, я сказала Дане, что сломаю ему пальцы, если он не перестанет барабанить ими по столешнице. Тогда он одарил меня тем же взглядом, полным усталости и легкого пренебрежения.

Две стороны одной медали. Лучше и не скажешь.

— Теперь моя очередь, — говорю я.

Саша, снова услышав нас, громко вздыхает. Не хочу мешать остальным наслаждаться его музыкой, а потому наклоняюсь ближе к Ваниному лицу. От него пахнет пылью — запахом, которым пропитался каждый из нас за время нахождения в Огненных землях.

— Теперь я спрошу, — полувопросительно шепчу я. Ваня коротко кивает. — Что у тебя с Леной?

— Мы друзья… если ты об этом. А если не об этом, то тогда я не понял вопроса.

Я хмыкаю. Когда Ваня волнуется, он напоминает щенка, едва отлученного от матери и теперь не знающего, куда ему приткнуться.

— Вы, вроде, очень близки.

— Мы лучшие друзья.

— Ну я так и подумала.

Враньё. Ведь я помню: и тот взгляд, когда он увидел Лену, лежащую едва ли в сознании после встречи с фейри, и тон его голоса, когда он спросил, сколько раз ещё должен её спасать, и радость от её выздоровления, и перепалки, заканчивающиеся виноватыми взглядами обоих в экраны своих наладонников, и излишне долгие пожелания спокойной ночи, и… не знаю, почему, но я заметила. И сделала выводы, в которых сейчас уверена как никогда.

— Знаешь, о чём я думаю? — я толкаю Ваню плечом.

Вроде не сильно, но от неожиданности Ваня покачивается и на долгую секунду теряет равновесие.

— Когда всё это кончится, можно устроить что-то вроде семейного ужина. Вы с Дмитрием придёте к нам домой. Я познакомлю тебя с мамой! Что-то мне подсказывает, ты ей понравишься. Она всегда хотела, чтобы её дети были самыми умными… Даня ещё куда ни шло, а от меня в этом плане совсем никакого толку!

— Слав, — произносит Ваня.

Обычно после моего имени, сказанного таким тоном, не следует ничего, что бы могло мне понравиться.

— Ты, вроде, хорошая, и возможно Даниил с вами очень счастлив, а Дмитрий только и делает, что спит и видит, как снова сможет назвать свою бывшую жену любимой, но… Это не добрая голливудская комедия, где в конце все счастливы, благодаря наплевательскому отношению к логике и сюжету. Это жизнь. — Выпячивая грудь вперёд, словно каждый следующий вдох ему даётся тяжелее предыдущего, Ваня делает паузу, в течение которой я слышу, как Саша заводит новую песню. — У нас ничего не получится. Семья — это…