Реквием в Брансвик-гарденс - Энн Перри

Собрание притихло. Не слышно было свиста атласных юбок или шелеста тонкого сукна по баратее[30].

Шарлотта еще не ощущала подобной гордости в своей жизни, и ее глаза защипало от слез.

Голос Кордэ несколько притих, однако его можно было слышать даже на последней скамье.

– Рэмси заслуживает того, чтобы мы отнеслись к нему с подобной любовью. Если все мы в конечном итоге намереваемся искать у Бога подобную любовь к себе самим, разве можно ради спасения собственных душ предложить кому бы то ни было нечто меньшее? Друзья мои… пусть Рэмси не благословил вас своей дружбой в той же мере, что и меня, однако прошу вас присоединиться ко мне в молитве об упокоении его души и о вечной ее радости там, на небесах, когда все мы узнаем Бога так, как Он всегда знал каждого из нас, и когда мы узнаем всё как есть.

Выждав мгновение, он склонил голову и начал знакомую всем молитву, к которой присоединилось все собрание.

Наконец прозвучали последние гимны, затем – благословение, и все поднялись на ноги.

– Что ты будешь делать? – шепнула Шарлотта мужу. – Ты не можешь арестовать ее в церкви!

– Я и не собираюсь, – тихонько пробормотал он в ответ. – Подожду и провожу ее до дома. Однако я не намерен выпускать ее из вида, на тот случай, если она с кем-нибудь заговорит, уговорит Эмсли изменить свои показания о ноже или даже уничтожит оригиналы писем… Или выбросит вещи Доминика из ящика в своей спальне. Я не могу…

– Понимаю.

Навстречу им по проходу шла Вита во всем великолепии вдовьего траура. Она скорее шествовала как невеста, высоко подняв голову и распрямив плечи. Двигалась эта женщина с чрезвычайным изяществом, не желая опираться на руку Мэлори и полностью не обращая внимания на дочерей, тянувшихся следом за ней. Остановившись возле двери, вдова начала принимать соболезнования от прихожан, парами и поодиночке проходивших мимо нее.

Шарлотта и Томас находились достаточно близко, чтобы слышать слова бравурного представления.

– Я так сожалею, миссис Парментер, – неловким тоном произнесла пожилая леди, не зная, что еще можно сказать. – Как вы должны горевать… я просто не могу…

– Вы очень любезны, – ответила с улыбкой Вита. – Конечно, это было ужасно, однако в жизни каждого из нас случаются трагедии. К счастью, я пользуюсь любовью и поддержкой членов моей семьи. Ни одна женщина не могла бы найти лучших друзей! – Она бросила взгляд на подошедшего Доминика. – Друзей, более сильных, преданных и верных, чем у меня.

Пожилая леди казалась несколько озадаченной, однако была благодарна тому, что оказалась избавлена от поисков выхода из абсолютно немыслимой, на ее взгляд, ситуации.

– Я так рада, – пробормотала она, не замечая недоумения во взгляде Трифены. – Я так рада, моя дорогая…

И заторопилась прочь.

Ее сменил мистер Ленделлс. Вернув себе самообладание, он произнес вполне обкатанную тираду:

– Мне очень жаль, миссис Парментер. Я знаю, что переживает человек, теряя любимого спутника жизни. Ничто не способно восполнить утрату, однако я не сомневаюсь в том, что вам хватит сил, а время поможет вам обрести душевный мир.

Вите потребовалась пара мгновений, чтобы придумать ответ. Посмотрев на шествовавшего к ней по проходу между скамьями епископа, она, чуть приподняв подбородок, вновь повернулась к Ленделлсу:

– Конечно. Все мы должны верить в будущее, каким бы жестоким оно ни оказалось. Однако я не сомневаюсь в том, что Бог предоставит нам не только то, в чем мы нуждаемся, но также и то, что наилучшим образом послужит Его целям.

Глаза ее пожилого собеседника преисполнились удивления:

– Не могу даже сказать, насколько я восхищен вами, миссис Парментер! Вы являете всем нам пример душевной силы и веры.

Вита улыбнулась в знак благодарности. Трифена теперь стояла за ней, спиной к церковным дверям, а Кларисса остановилась с другой стороны от матери, ближе к скамьям. Мэлори прятался за ними, очевидным образом считая себя виноватым в самом посещении протестантской службы. Она была для него слишком знакомой, отнюдь не чужой – и полной памяти о мгновениях его нерешительности, неполной веры, утверждений, двусмысленных и сделанных без уверенности. Шарлотте даже показалось, что она заметила в линии губ молодого человека некое сожаление, ощущение того, что, не желая пребывать здесь, он одновременно сердится на то, что Доминик, пусть и отчасти, исполняет ту роль, которая должна бы принадлежать ему. Младшему Парментеру предстоит еще долго пожить, чтобы понять ту любовь, о которой говорил Кордэ. Миссис Питт задумалась над тем, какие ранения должна была претерпеть в молодости вера Мэлори, чтобы до сих пор оставаться настолько ранимой. Сколько же раз считал он себя оставленным?

Мимо прошли еще с полдюжины прихожан, произносивших неловкие соболезнования и торопившихся прочь сразу же, как только этого позволяли приличия.

Подошла еще одна пожилая леди, сперва кивнувшая и улыбнувшаяся Доминику:

– Я не могла даже представить, мистер Кордэ, что кто-то может сказать здесь такие слова, которые могут принести мне утешение, однако вы идеально справились с делом. Я запомню вашу короткую речь на тот случай, когда буду горевать и сожалеть о чьих-нибудь поступках. Я так рада, что вы сумели сказать столь прочувствованные слова о преподобном Парментере.

– Благодарю вас, – улыбнулся в ответ священник. – Ваше одобрение много значит для меня, миссис Гардинер. Насколько мне известно, преподобный Парментер весьма ценил вас.

С довольным видом дама повернулась к Клариссе, a затем Трифене. Мэлори отступил назад, словно бы подчеркивая свою отделенность от всех остальных.

Епископ, тоже стоявший отдельно, елейно кивнул:

– Очень любезно с вашей стороны, что вы пришли, миссис… э…

– Я пришла не из чувства любезности, – сухо проговорила старая леди. – Я пришла для того, чтобы проститься с человеком, чье благородство меня восхищало. Не важно, как он умер. При жизни он относился ко мне с большой душевной щедростью, проводил со мной время, представлял всякую возможную помощь…

Она отвернулась от побагровевшего Андерхилла, не заметив, как вспыхнули глаза Айседоры и как она посмотрела на Корнуоллиса, встретив полное симпатии выражение на его лице.

– Сочувствую вашей утрате, миссис Парментер, – проговорила миссис Гардинер, посмотрев на Виту. – Не сомневаюсь в том, что вы глубочайшим образом ощутите ее, и мне хотелось бы в будущем как-то помочь вам, однако я опасаюсь показаться навязчивой. Могу только уверить вас в том, что всем нам, каждому по-своему, будет не хватать вашего мужа и все мы будем думать о вас с сочувствием.

– Благодарю вас, – едва ли не шепотом проговорила вдова. – Вы очень добры. Как я уже говорила, единственное мое утешение состоит в том, что у меня есть такие удивительные друзья.

Лицо ее смягчилось, и на нем появилась тихая, отстраненная улыбка, однако теперь она не смотрела на Доминика.

– Время лечит всякое горе. Надо лишь исполнять свой долг и ждать исцеления. Уж это я понимаю как никто другой, – кивнула Вита. – Увидим. Но надо жить, идти вперед. Прошлое нельзя изменить, но по нему можно учиться. И у меня нет сомнений в том, что в Церковь придут новые учителя, вожди, которые поведут нас вперед, вдохновляя нас и заново утверждая нашу веру. Еще придет человек, который огнем характера рассеет все наши сомнения и научит нас тому, как надо принадлежать к Церкви.

– Как это верно, – искренне согласилась ее собеседница. – Я надеюсь, что все у вас сложится так, как надо.

Миссис Парментер улыбнулась.

– Я совершенно уверена в этом, миссис Гардинер, – проговорила она, и голос ее наполнила такая убежденность, что к ней начали поворачиваться.

Епископ явно удивился, и на лице его проступило неудовольствие. Он уже готов был открыто не согласиться с Витой, однако Айседора бросила на мужа столь свирепый взгляд, что он тут же закрыл рот, не столько повинуясь, сколько опасаясь того, что она могла заметить нечто такое, что прошло мимо его глаз.

Корнуоллис посмотрел на миссис Андерхилл, и на какое-то мгновение Шарлотта заметила промелькнувшую в его глазах неприкрытую благоразумием нежность, от которой у нее перехватило дух: столь неожиданным оказался открывшийся в нескольких ярдах от нее мир чувства, полностью сокрытого от паствы.

А мимо Виты все проходили сочувствующие прихожане, бормоча учтивые слова, стараясь сказать нечто вежливое, a потом исчезнуть за дверью.

Когда ушел последний из них, миссис Парментер, просияв, обратилась к Доминику:

– А теперь, мой дорогой, по-моему, мы можем вернуться домой и заключить, что эта трагедия сыграна и последняя часть ее завершена.

– Я… я… возможно. – Кордэ был явно недоволен выбранными ею словами.

А она протянула руку, как бы желая, чтобы он взял ее под локоть. Священник заколебался, не зная, как на это отреагировать. Он посмотрел на Питтов. Глаза его наполнил страх, однако он не отступил.