Мир пауков. Башня и Дельта - Колин Уилсон

Одно неверное движение, и стоящий перед тобой человек готов — или, еще хуже, потерял ногу или что-нибудь еще. Поэтому, если на нас нападут, не паниковать. Держать себя в руках и не давить на спуск, прежде чем прицелитесь. Никакого риска.

И вот еще что. Кто-то, вероятно, боится, что паук парализует волю прежде, чем удастся нажать на спуск. На этот счет я хочу сказать вам кое-что, о чем прежде не заговаривал. Я давно уже понял, что сила воли у пауков не такая уж необоримая, как мы себе представляем. В сущности, это ошибка — называть ее силой воли. Это скорее сила резкого окрика. — Люди Доггинза явно пребывали в сомнении и растерянности. — Почему вы, скажем, подчиняетесь мне, когда я отдаю приказ? Ведь я вам руки не выкручиваю. Вы подчиняетесь, потому что сжились с мыслью, что приказы отдаю я. Допустим, сейчас кто-нибудь встал бы у вас за спиной и рявкнул в самое ухо: «Встать, руки за голову». Вы бы и тут подчинились, но не из-за силы воли, а потому, что привыкли выполнять приказы. А теперь скажу, какие у меня на этот счет мысли. Я думаю, парализуя волю, паук на деле испускает луч навязчивого предложения, который действует на подсознание. Это, можно сказать, своего рода гипноз — если вам известно такое слово. Но влиянию гипноза можно сопротивляться. А с такой вот штуковиной в руках, черт побери, у вас на то самый отменный козырь. Поэтому когда в следующий раз паук попытается парализовать вашу волю, не давайтесь. Деритесь. Внушите себе, что бояться нечего. Ладно, достаточно. Когда откроем дверь, я пойду первым, а там уж выходим по одному. Найл, пойдешь замыкающим. Оружие поставить на единицу, но без моей команды не стрелять. Криспин, отодвигай кресло. А ты, Милон, открывай дверь.

— Стой… — проговорил Найл.

Ум у него все еще улавливал биение энергетического пульса, поэтому он почуял, что сейчас произойдет, еще прежде, чем брюнет сделал шаг к креслу. Это напоминало едва уловимое дыхание ветра, предвестие урагана. Найл инстинктивно сжал волю, словно готовясь принять удар, поэтому, когда спустя мгновение мышцы стылым металлом сковал паралич, ум уже собрался словно кулак. В это отчаянное мгновение в мозгу успело мелькнуть, что Доггинз прав: действительно напоминает приказ, резким окриком раздающийся в недрах сознания. И хотя мышцы свело, как от броска в ледяную воду, воля осталась неуязвимой. Найлу стоило немалых усилий сдвинуть предохранитель «жнеца» — враз онемевшие пальцы шевелились вяло, как во сне, но тем не менее это удалось.

В дверь толкнули с такой силой, что тяжеленное кресло, почти что вплотную припертое к ее ручке, юзом отъехало в сторону. Найл спокойно дожидался, зацепив пальцем спусковой крючок. Мельком глянул вбок на Доггинза. Лицо у него перекосилось и дрожало от мучительного напряжения, губы топорщились над стиснутыми зубами. Он походил на атлета, пытающегося поднять огромный вес. Вот рука у него дернулась, и из дула вырвался голубой сполох, прорезав спинку кресла и дверь. Спустя секунду в расширившийся проем пальнул и Найл.

Нагнетаемая тяжесть мгновенно исчезла, освобождая от невидимых пут. Найл, едва не потеряв равновесие, кинулся вперед и пихнул кресло обратно к двери. Это он проделал свободно, не встретив сопротивления. Остальные шатались как пьяные, кое-кто свалился на пол. Доггинз повернулся к своим с широкой улыбкой:

— Порядок, парни, один-ноль в нашу пользу!

Голос, правда, был напряжен, прерывался. Лицо у него неожиданно посерело, он, качнувшись, попятился и тяжело сел.

— С тобой все в порядке? — встревожено спросил Найл.

— Все прекрасно, — выговорил Доггинз, кивнув. — Дай мне минут пять, и будем готовы к отходу.

— Ты собираешься наружу? — изумился Найл.

— А то как же! Нам что, весь день здесь торчать?

Доггинз закрыл глаза и запрокинул голову. Крючковатый нос придавал заострившемуся лицу мертвенное выражение.

В течение пяти минут никто не обмолвился ни словом. Все, держа оружие наготове, смотрели на дверь, и Найла поразило: решительно никто не выглядел напряженным или испуганным. В положении, когда грозит смертельная опасность, не было места сомнениям или колебаниям.

Все тревожно вскинулись: послышался короткий скрип. Следом донесся звук шагов, кто-то спускался по лестнице. В дверь постучали, и послышался голос:

— Смею ли войти?

— Это Каззак, — узнал Найл.

— Ты один? — спросил Доггинз.

— Да.

Доггинз сделал знак Уллику, и тот, сдвинув кресло, приотворил дверь. Снаружи стоял уже день. Каззак, входя в комнату, с улыбкой поклонился.

— Я — Каззак, управитель. — Он наделил Найла приветливо-ироничной усмешкой. — Я догадывался, что застану тебя здесь. — Доггинз встал на ноги. — А это, очевидно, господин Доггинз? Можно ли присесть?

Кто-то поспешил подтащить кресло. Было заметно, что величавость Каззака, а также явное отсутствие страха немедленно произвели впечатление на молодых людей. Управитель опустился в кресло аккуратно, с достоинством. Доггинз тоже сел.

— Я выступаю как посланник пауков, — отрекомендовался Каззак. — Сюда я пришел, чтобы передать вам их предложение. Они просили сказать, что вы совершенно свободны и можете идти.

Его слова вызвали замешательство. Доггинз, не веря ушам, спросил:

— Ты хочешь сказать, мы можем отправляться домой?

— Именно. Только с одним условием. Вы должны сдать все свое оружие.

Доггинз размашисто мотнул головой.

— Ни за что.

Каззак, казалось, был слегка удивлен.

— Позвольте спросить — почему?

— Потому что я им не доверяю, — отозвался Доггинз. — Нам никогда не удастся выбраться из этого места живыми.

Каззак покачал головой.

— Вы ошибаетесь. — Он сказал это с глубокой убежденностью, Найл понял, что искренне. — Если вы сдадите оружие, пауки пойдут на компромисс с жуками-бомбардирами. А потом это уже будет для них делом чести. Безопасность вам будет гарантирована. У них нет желания начинать войну.

Найл:

— Если мы сдадим оружие, им и не потребуется ее начинать. Нас просто уничтожат в любую минуту, вот и все.

Каззак кивнул.

— Логично. Но я абсолютно уверен, что они выполнят свое обещание.

— Откуда у вас такая уверенность? — осведомился Доггинз.

— Потому что я убежден: пауки хотят мира.

— Боюсь, наш ответ будет отрицательным.

Ясно было, что Каззака это не удивило. Некоторое время он напряженно думал, хмуро уставясь в пол.

— Получается, вы собираетесь уничтожить пауков?

— Нет. Мы хотим мира.

— Они предложили вам мир.

— Но на их условиях. Они могут передумать, если мы сдадимся.

— Я полагаю, вы заблуждаетесь. — Найл видел, что он все так же искренен. — Тем не менее позвольте мне предложить еще и такой вариант. Допустим, мы приходим к соглашению уничтожить это оружие, чтобы им не владела ни одна из сторон. Вы пошли бы на это?

Доггинз долгое время взвешивал, затем (Найл так и знал) покачал головой.

— Нет.

— Осмелюсь спросить — почему?

— Потому что, пока оно у нас в руках, мы можем чего-то требовать. За него поплатились жизнью трое наших людей. Разве это можно сбрасывать со счетов?

— Оно стоило жизни и семерым паукам (вот это осведомленность). Почему бы не считать, что вы квиты?

Доггинз ровным, терпеливым голосом отвечал:

— По очень простой причине. До этого момента ты был раб и я раб. А вот теперь нас рабами уже не назовешь.

— Я не чувствую себя рабом.

По тому, как Каззак согнал складки со лба, можно было судить, что такое замечание уязвило его. Доггинз упрямо покачал головой.

— И все же ты раб, точно так же как я — раб жуков.

У Каззака побагровела шея.

— Неужто пауки чем-то хуже жуков?

— Намного, — вмешался Найл. — Когда я только еще прибыл в паучий город, я разговаривал с твоим племянником Массигом. Он абсолютно убежден, что пауков ему бояться нечего. Думает, что следующие двадцать лет будет им преданно служить, а те в награду отправят его отдыхать в великий счастливый край. Даже рабы полагают, что им вовсе ничего не грозит. Я, когда только попал в квартал рабов, видел, как один ребенок из озорства бросил какую-то штуковину в тенета. Ну все, думаю, сейчас ему конец. А паук вместо этого давай с ним баловаться. Все вокруг радуются, думают, что жить с пауками — сплошное веселье. И только нынче ночью до меня дошло, как все обстоит на самом деле. Рабов все время перегоняют с места на место, им даже ночевать не разрешается две ночи подряд под одной и той же крышей. Поэтому, когда раба съедают, никто не замечает этого. Массигу все известно о том, как поступают с рабами, но его это не трогает. Он абсолютно уверен, что с ним этого не произойдет.

Каззак слушал учтиво, но тесно сжатые губы выдавали нетерпение.

— Твои слова для меня не новость.

— Тем не менее вы по-прежнему верите паукам?