Готы - Вольфганг Викторович Акунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между прочим, рядом с Равенной протекает река под небезызвестным названием — Рубикон. Именно Рубикон пересек со своими легионами Гай Юлий Цезарь со словами «якта эст алеа», т. е. «жребий брошен», двинувшись на занятый Гнеем Помпеем «Вечный Город» Рим, чтобы навязать себя сенату в пожизненные диктаторы, превратив Римскую республику в империю. Ах, если бы великий Цезарь встал из могилы и увидел, как низко пали его венценосные потомки! Но это было невозможно. Да и что бы даже Цезарь смог поделать в этой обстановке?
«Равенна лежит на гладкой равнине, на самом краю Ионийского залива; отделенная от моря расстоянием в две стадии, она, казалось, не могла считаться приморским городом, но в то же время она была недоступна ни для кораблей, ни для пешего войска. Дело в том, что корабли не могут приставать в этом месте к берегу, так как этому мешает само море, образуя мель не меньше чем в тридцать стадий, и хотя плывущим берег тут кажется очень близким, но эта мель ввиду своей величины заставляет их держаться возможно дальше [от берега. И для пешего войска не представляется никакой возможности подойти к городу: река Пад, которую называют также Эриданом, выходя из пределов кельтов (другое чтение: «с Кельтских гор» — В.А.) и протекая здесь, равно как и другие судоходные реки вместе с несколькими озерами, окружают этот город водою. Каждый день здесь происходит нечто удивительное: с утра море, образовавши род реки такой длины, сколько может пройти в день человек налегке, вдается заливом в землю и дозволяет в этих местах плыть кораблям посередине материка; поздно вечером оно вновь уничтожает этот залив и во время отлива вместе с собой увлекает всю воду. Так вот те, которые имеют намерение ввезти туда провиант или оттуда вывезти что-либо для продажи или приезжают с какой-либо иной целью, погрузив все это на суда и спустив эти корабли в то место, где обыкновенно образуется пролив, ожидают прилива. И когда он наступает, корабли, быстро поднятые морским приливом, держатся на воде, а находящиеся при них матросы, энергично приступив к делу, оправляются в путь. И это бывает не только здесь, но и по всему этому берегу вплоть до города Аквилеи. Обычно это происходит не всегда одинаково, но при новолунии и ущербе, когда свет луны бывает небольшим, прилив моря бывает несильным, после же первой четверти до полнолуния и далее, вплоть до второй четверти, на ущербе прилив бывает гораздо сильнее» (Прокопий Кесарийский).
В конце 408 г. войско Алариха впервые подступило к стенам «Вечного Града» на Тибре. Ветхого Рима, уже несколько лет лихорадочно восстанавливавшего свои и в самом деле обветшавшие стены. И потому бывшего, в описываемое время, в состоянии кое-как отгородиться ими от готов. Но Аларих не пошел на приступ. Он окружил миллионный (?) мегаполис кольцом осады и стал морить Рим голодом. А столичный плебс, разбалованный щедрыми даровыми подачками, голодать давно разучился (предоставив это сомнительное удовольствие обираемому до нитки имперскими налоговиками населению провинций — в первую очередь, сельскому). Он и не думал сражаться с врагом на голодный желудок.
Но кто осмелился бы вести речь о голодном желудке в тот исторический момент, при описании событий 408 и 410 г.г., когда — впервые после Ганнибала — у ворот «Вечного Города» появился неодолимый враг! Рим стал миром — миром, разделившимся в себе, охваченным смутами и волнениями. Народные восстания, гражданская война, всяческие бедствия — ко всему этому огромное сообщество давно уже привыкло. Но как внешнему врагу удалось проложить себе оружием дорогу через сотни миль исконных римских земель к самому центру римской власти? Не должны ли были у этих дерзких пришельцев отняться ноги, когда они осмелились ступить на священную землю древнего Рима?
Аларих, торжественно именуемый во всех латинских источниках (несмотря на совершенную им — «римским» магистром милитум — явную измену «римскому делу») на римский лад «Аларик(ус)», однако, не испытывал никакого священного трепета перед священной землей, по которой ступал. Не думая, скажем, снимать свою обувь (как ветхозаветный Иисус Навин под стенами Иерихона). Возможно, потому, что был знаком лишь с Готской библией Вульфилы (в которую ветхозаветная книга Иисуса Навина, как нам известно, не вошла). Аларих хорошо знал, чем был Рим. И еще лучше знал, чем Рим больше не был — главой и повелителем мира. Уже давно Гонорий дрожал (от страха, не от лихорадки) в болотах Равенны. Уже давно западный император отказался защищать свою столицу. Уже давно сама столица отказалась защищать себя. Тщетно пытаясь скрыть от себя свое уже совершившееся внутренне предательство самой себя трусливым убийством вдовы Стилихона Серены (приемной дочери Великого Феодосия!), задушенной, по указу римского сената, «дабы она не предала град на Тибре Алариху» (!). Ее убийством римские сенаторы (формально продолжавшие считаться высшей властью — ведь сам император считался лишь первым из них!) надеялись «нагнать страху» на не боявшихся ни Фрауйи, ни черта, воинов неустрашимого вестготского царя! И вообще, поведение римлян характеризует их самым что ни на есть нелестным образом. После убийства Стилихона римские воины набросились на семьи и имущество германских наемников Ветхого Рима. Не на самих германских «федератов», дравшихся за этот самый Ветхий Рим далеко от Италии. А на беззащитных жен и детей этих германских «федератов». Перебив не меньше тридцати тысяч супруг и чад этих верных защитников Первого Рима…
Все это было известно Алариху. Поэтому он позволил жителям «Вечного Города» пару недель дрожать, питаться кошками, охотиться на крыс и молить готов о пощаде. Тем самым гордым римлянам, что еще недавно, казнив сына Стилихона, выставили его отрубленную голову на всеобщее осмеяние и поругание. Хотя ему, верному соратнику своего столь же подло убитого отца, римляне были, как и Стилихону, обязаны спасением Рима от орд Радагайса…
Поэт Клавдиан, вынужденный
