Костры амбиций - Том Вулф

Избегает его. Тогда, у Бэвердейджей, она назначила ему позвонить вчера. Он и звонил без конца, но никто не ответил. Прервала связь. Но почему, интересно? От страха? Она не из боязливых… А для него все спасение в том, что тогда за рулем сидела она… Но что будет, если она исчезнет? Глупости. Куда она может деться? Да в Италию! Скроется в Италию, и все. О-о-о! С ума сойти! У него от ужаса открылся рот. И стало слышно биение собственного сердца — тк! тк! тк! под грудиной. Шерман скосил глаза вправо от своего компьютера. Нет сил сидеть тут просто так, надо что-то делать. Но что? В том-то и беда, что посоветовать может только один человек — и тот совсем почти незнакомый: Киллиан.

В полдень Шерман все-таки позвонил Киллиану. Секретарша ответила, что он уехал в суд. Через двадцать минут из шумного автомата позвонил Киллиан и назначил встречу в час в главном вестибюле здания Уголовного суда, Сентр-стрит, 100.

Уходя, Шерман сказал Мюриел всего лишь полуложь. Он едет на встречу с адвокатом Томасом Киллианом, и вот его номер телефона. Лживая половина состояла в тоне, каким он все это сообщил, как бы подразумевая, что Томас Киллиан, эсквайр, связан делами с «Пирс-и-Пирсом».

В этот июньский погожий день пройтись от Уоллстрит к северу до Сентр-стрит, 100 было вообще-то одно удовольствие. За все годы, что Шерман жил в Нью-Йорке и работал в центре, он ни разу не остановил взгляд на здании Уголовного суда, хотя оно — самое большое и величественное из тех, что окружают ратушу. Архитектор Харви У. Корбетт построил его в стиле модерн, или, как теперь говорят, — «ар деко». Потом Корбетта, в свое время такого знаменитого, все забыли, кроме горстки историков архитектуры, забыли и то общественное возбуждение, каким сопровождалось в 1933 году открытие здания Уголовного суда. Впрочем фасад из камня, бронзы и стекла и теперь производит величественное впечатление. Но внутри, очутившись в просторном нижнем вестибюле, Шерман сразу ощутил какую-то тревогу. Почему, он бы затруднился ответить. На самом деле на него подействовали мелькающие вокруг черные .лица, белые кроссовки, дутые куртки, особая негритянская манера ходить — «сутенерская развалочка». Словно очутился на центральном автовокзале «Порт-Оторити». На чужой территории. Под высокими, вокзальными сводами старого вестибюля повсюду толпятся кучками негры, их возбужденные голоса сливаются в тревожный рокот, а вокруг, описывая круги, рыщут белые в дешевых пиджаках или спортивных куртках, точно волки, стерегущие овечье стадо. Еще какие-то черные молодые люди, двигаясь странно, враскачку, по двое, по трое пересекают вестибюль. В стороне, у дальней стены, где полутемно, несколько белых и черных разговаривают по телефонам-автоматам, с другой стороны — лифты, они заглатывают и выплевывают темнокожих людей, группки распадаются, образуются новые, слитный тревожный рокот то усиливается, то стихает, то усиливается, то стихает, и по мраморным полам шлепают подошвы кроссовок.

Высмотреть Киллиана оказалось нетрудно, он стоит возле дверей лифта. Сегодня он вырядился в светлосерый в широкую белую полоску костюм и лиловую мелкоклетчатую рубашку с белым отложным воротничком. Рядом с ним — пожилой невысокий белый мужчина в куртке. Подходя, Шерман услышал, как Киллиан говорит: "Скидку за оплату наличными?! Да вы что, Деннис? Оставьте, ради бога. — Маленький что-то ответил. — Сумма-то небольшая. Я всегда беру одними наличными. Половина моих клиентов вообще не знает, что такое чеки и с чем их едят. И потом ведь налоги! Так, по крайней мере, можно голову себе не морочить. — Тут он заметил Шермана, кивнул и заключил:

— Так что вот. К понедельнику гоните монету. А то я не смогу приступить к делу".

Маленький проследил за его взглядом, увидел Шермана, что-то тихо произнес и отошел, покачивая головой.

Киллиан сказал:

— Как поживаете?

— Хорошо.

— Бывали здесь раньше?

— Нет.

— Самое большое судебное здание Нью-Йорка. Видите вон тех двух мужиков? — Он указал на двух белых мужчин в пиджаках и при галстуках, прогуливающихся между группами черных. — Адвокаты. Клиентов ловят.

— Не понял?

— Да очень просто. Высмотрят, подойдут и предлагают: «Эй, адвокат не нужен?»

— Авось, на его счастье, подвернется человек в беде?

— Вот именно. А вон стоит мужик, видите? — Он указал на человека в пестроклетчатой куртке возле лифтов. — Его зовут Мигуэль Эскзльеро, по прозвищу Микки Лифтер. Тоже адвокат. Стоит у лифтов с утра и до обеда, и как проходит кто-нибудь по виду испаноговорящий и понесчастнее, он сразу спрашивает: «necessita usted un abogack» <Адвокат не нужен? (исп.)>? Если тот ответит, что у него на адвоката денег нет, интересуется: «Сколько у тебя в кармане?» Полсотни долларов наберешь — и пожалуйста тебе адвокат.

— Что же он делает за полсотни? — поинтересовался Шерман.

— Доводит только до прений сторон. Если надо выступать на процессе, то уже не берется. И слышать не хочет. Узкий специалист. Ну, так как ваши дела?

Шерман рассказал о своих неудачных попытках связаться с Марией.

— Чует мое сердце, что она обзавелась адвокатом, — говорит Киллиан.

А сам, прикрыв глаза, крутит шеей, как боксер перед началом поединка. Шерман находит это невежливым, но проглатывает.

— И адвокат не велит ей разговаривать со мной?

— Я бы первым делом ей это посоветовал, будь она моя клиентка. Не обращайте внимания. Это я вчера делал мостик с нагрузкой. Похоже, повредил малость шею.

Шерман посмотрел на него с удивлением.

— Раньше я занимался легкой атлетикой, — говорит Киллиан. — Да вот допрыгался до компрессии. Так что теперь езжу в Нью-Йоркский атлетический клуб поднимать тяжести. Ну, вижу, там все делают мостик с нагрузкой, и я за ними. Наверно, в моем возрасте уже нельзя. Я, пожалуй, сам попробую ее поймать, — заключил он и перестал вращать головой.

— Каким образом?

— Придумаю что-нибудь. Половина моей практики состоит в том, чтобы разговаривать с людьми, которым этого не хочется.

— По правде сказать, — признается Шерман, — меня это очень удивляет. Мария… Мария не из тех, кто осторожничает. Она скорее авантюристка. Любит риск. Девчонка из южного захолустья, которая докарабкалась до дома номер девятьсот шестьдесят два по Пятой авеню… Прямо не знаю… Вероятно, это наивно с моей стороны, но я думаю, что она искренне… испытывает ко мне… Я думаю, что она меня любит.

— Ну, дом-то номер девятьсот шестьдесят два по Пятой авеню она тоже любит, ручаюсь, — сказал Киллиан. — И вполне может статься, что она решила больше не рисковать.

— Может быть, — согласился Шерман. — Но вот так взять и исчезнуть?.. Правда, ее нет всего два дня.

— Если на то пошло, от нашей конторы работает частный сыщик. Бывший следователь по особо крупным делам в полиции. Но не будем пока что влезать без нужды в лишние расходы. Думаю, что и не понадобится. У них на вас никаких материалов нет. Я разговаривал с Берни Фицгиббоном, помните, я вам говорил, у меня знакомый в Отделе особо опасных преступлений Окружной прокуратуры Бронкса?

— Вы с ним уже связались?

— Ну да. Пресса оказывает давление, вот они и взялись проверять автомобили. Только и всего. А так у них никаких материалов нет.

— Почему вы в этом уверены?

— То есть как это?

— Откуда вы знаете, что он сказал вам правду?

— Ну, может, и не всю правду, но врать мне он не будет. Вводить в заблуждение.

— Почему?

Киллиан устремил взгляд в дальний конец вестибюля дома № 100 по Сентр-стрит. Потом посмотрел на Шермана. И спросил:

— Вы ничего не слышали про Банк взаимных услуг?

— Банк взаимных услуг? Нет.

— Ну так вот. Вся работа в этом здания и вообще в системе уголовного судопроизводства города Нью-Йорка основана на принципе взаимных услуг. Все оказывают друг другу услуги, то есть делают вклады в банк. Раз, когда я только начинал в должности прокурорского помощника, мне досталось вести одно дело, и против меня был адвокат постарше, поопытнее. Он меня просто в бараний рог скрутил. Еврей один. Я ума не приложу, как к нему подступиться. Потолковал с прокурором, а прокурор был ирландец, как и я. Смотрю, он уже тащит меня в приемную к судье. Судья тоже был ирландец, старик, убеленный сединой. Помирать буду, не забуду. Входим, а он стоит у стола и играет в комнатный гольф, знаете, гоняешь мяч по ковру, а взамен лунок — чашки такие с выгнутыми краями. Вошли, а он даже головы не поднял, примеряется, как лучше ударить. Мой начальник ушел, я остался, стою. Судья говорит: «Томми…» Но смотрит только на мяч. Называет меня Томми, хоть я его вижу в первый раз, живого, а так — только в суде. «Томми, — говорит, — ты, похоже, хороший парень. Я слышал, один подлый еврей портит тебе жизнь». Я прямо рот разинул. Это же против правил, чтоб… Ну, словом, вы понимаете. Стою, не знаю, как ответить. А он говорит: «Можешь об этом больше не беспокоиться, Томми». На меня так и не взглянул. Ну, я ему: «Спасибо, судья», и ушел. Но после этого уже не адвокат меня, а судья адвоката в бараний рог гнет. Я не успею выговорить: «Протестую!» — а судья уже: «Протест принят!» Полный триумф. Так вот, это был в чистом виде взнос в Банк взаимных услуг. Я тогда еще ничем не мог отслужить судье. Взнос в Банк взаимных услуг — это не то что «ты мне, я тебе». Это — накопление про черный день. В Уголовном кодексе есть много скользких областей, где иногда приходится действовать, но стоит чуть оступиться, и не оберешься самых серьезных неприятностей, тут сразу нужна подмога, экстренная помощь. Вот поглядите на этих жучков, — он указал на рыщущих между неграми адвокатов и на Микки Лифтера. — Их по закону могут арестовать. И если бы не Банк взаимных услуг, тут бы им и конец. Но если ты исправно делал взносы в Банк взаимных услуг, тогда можно заключить контракт, это когда нужна крупная услуга. А заключил контракт, так уж не выполнить нельзя.