Неизвестные Стругацкие От «Страны багровых туч» до «Трудно быть богом»: черновики, рукописи, варианты. - Светлана Бондаренко

— А это что? — громко спросил Юра и ткнул пальцем наугад в одну из мигающих ламп. Зина вздрогнула и подняла голову.

— Это? — сказала она. В первый раз она подняла на него глаза. У нее были необыкновенно синие большие глаза. Юра с испугом посмотрел на лампу. Сморозил я что-то, подумал он. Затем, разозлившись, сказал:

— Да, вот эта лампа.

Зина все еще смотрела на него.

— Скажите, — спросила она, — вы будете работать у нас?

— Да нет же, — сказал Юра и прижал к груди руки. — Не буду я у вас работать. Я вакуум-сварщик. Я здесь проездом. Я спешу на Рею. Не на ту рею, на которой вешают пиратов, а на спутник Сатурна. Соседями будем. И никакой я не любимчик.

— Вакуум-сварщик? — переспросила она и провела ладонью по лицу. — Почему вакуум-сварщик?

— А почему бы нет? — сказал Юра. Он чувствовал, что это имеет огромное значение и очень хорошо для этой милой печальной девушки, что он именно вакуум-сварщик, а не кто-то другой.

Никогда он еще не радовался тому, что он вакуум-сварщик.

— Простите, — сказала девушка. — Я вас спутала.

— С кем?

— Не знаю. Я думала… Не знаю. Это не важно.

И вдруг она заплакала. Она уронила голову на стол, на кипу исписанных листков, жирно перечеркнутых красным карандашом, и заплакала во весь голос, как плачут маленькие дети.

Юра остолбенело стоял, открывая и закрывая рот.

— Погодите! — закричал он в ужасе. — Постойте! Да погодите же, не надо, я вас прошу!

Он с разбегу перепрыгнул через стол, сбросив какие-то папки, и схватил девушку за плечи.

— Что же это такое? — сказал он в отчаянии. — Кто вас так?

Девушка отпихнула его локтем, и он отступил, опустив руки. Она все плакала, только уже не в голос, а просто всхлипывая.

Тогда он грозно сказал:

— Прекратите реветь! Какой срам!

Она остановилась и подняла голову. Лицо у нее было мокрое и жалкое, глаза припухли еще больше.

— Вам бы… так… — проговорила она. Он достал носовой платок и положил ей на мокрую ладонь. Она стала вытирать щеки. — Опять глаза красные будут, — сказала она почти спокойно. — Опять он за обедом будет спрашивать: «В чем дело, Зинаида? Когда же кончатся ваши эмоции?»

— Кто он? — спросил Юра. — Кравец? Так я ему пойду и сейчас морду набью, хотите?

Она сложила платок и попыталась улыбнуться.

— Что Кравец? — сказала она. — Кравец — это холуйчик. Такая же бездарь, как я.

Юра нашарил ногой стул и сел.

— Ну? — сказал он.

— Слушайте, — сказала она. — Вы правда вакуум-сварщик?

— Правда, — сказал Юра. — Только пожалуйста не ревите. В первый раз вижу человека, который плачет при виде вакуум-сварщика.

Она уже улыбалась. Затем она снова насторожилась.

— А почему же вы друг Юрковского?

Юра озадаченно на нее посмотрел.

— Ну… друг — это сильно сказано. Просто мы случайно попали на один корабль. — Она внимательно смотрела на него. — А что? — сказал он. — Это нехорошо, когда вакуум-сварщик дружит с Юрковским?

Она не ответила. Юра лихорадочно соображал. Она отложила платок и взялась за свои листки. Листки были исписаны мелким красивым почерком. Там было много сложных замысловатых формул. И все это было жирно, крест-накрест перечеркнуто красным карандашом.

— Кто это вам начеркал? — спросил Юра.

Она прикрыла листки ладонью.

— Не надо смотреть, — попросила она. — Это все ерунда. Так у меня всегда.

— Не получается что-нибудь? — сочувственно спросил Юра.

— У меня ничего не получается, — едва слышно сказала она. — Меня, наверное, скоро отправят на Землю. Шершню нужны настоящие работники.

— Кому? — спросил Юра.

— Директору. Ау меня здесь одни глупости выходят. Он правильно рассуждает. Незачем здесь держать бездарей, вроде меня. Он мне уже два предупреждения сделал. Спасибо еще, что хоть сразу на Землю не вернул. От стыда бы сгорела.

— Это что — директор? — спросил Юра.

Она кивнула.

— И поделиться не с кем. Базанов вообще всех ненавидит, а эти два дурака вообразили невесть что, перессорились и теперь ни со мной, ни друг с другом не разговаривают.

Ну и обстановочка, подумал Юра.

— А Кравец? — спросил он.

— Кравец — холуйчик, — равнодушно сказала она. — Ему на все наплевать.

— Знаете что, — сказал Юра. — Я здесь ничего не знаю. Вот кто все знает, так это Жилин. Пойдемте к Жилину, расскажите ему все.

— К какому Жилину? — спросила она устало.

— К Ване Жилину. Это борт-инженер. Он очень хороший человек.

— Зачем? — сказала она. — Мне он все равно не поможет. Лучше от этого не станет, а хуже — может быть. Лучше вообще помалкивать. У нас всякие разговоры к хорошему не приводят. И без того полно слухов и сплетен. — Она вдруг повернулась к Юре. — Вы, пожалуйста, никому не рассказывайте, что я здесь ревела. А то опять начнутся всякие укоризненные замечания. Она помолчала. — А правда, что Юрковский привез на обсерваторию своего протеже?

— Кого? — спросил Юра, наморща лоб.

— Своего протеже. У нас тут говорили, что Юрковский хочет устроить на Дионе какого-то своего любимца — астрофизика…

— Что за чушь? — сказал Юра. — На борту только экипаж, Юрковский и я. Никаких протеже, никаких астрофизиков.

— Правда?

— Ну конечно, правда! И вообще дико — у Юрковского любимцы! Это надо придумать…

— А, — устало сказала Зина. — Значит, опять врали. У нас здесь все время врут.

— Постойте, — сказал Юра. — Так вы меня принимали за этого самого… протеже? — Он с ужасом на нее посмотрел.

— Да, — сказала она. — Так говорили. Мне сказали, что меня, возможно, заменят.

Юра ожесточенно вцепился в свою шевелюру.

— Слушайте, — сказал он. — Что у вас тут за гадости творятся? Как вы здесь можете работать?

Она пожала плечом.

— Слушайте, да уезжайте вы отсюда! — сказал Юра. — Пропади они здесь все пропадом!

— Я думала об этом, — сказала она. — А куда мне деваться? Кому нужен плохой работник? — Она что-то вспомнила и усмехнулась. — Да еще с неуравновешенной психикой. Здесь меня как-то держат. Свою работу я очень люблю, а на Земле придется менять специальность. А мне этого вовсе не хочется. Здесь у меня хоть и ничего не получается, зато я на обсерватории, у талантливого руководителя. Я очень люблю все это, — повторила она тихо, положив руку на листы. — Ведь я думала, что у меня… призвание.

Юра сказал сквозь зубы:

— В первый раз слышу о человеке, чтобы он любил свое дело и чтобы у него ничего не получалось.

Она снова дернула плечом.

— Ведь вы любите свое дело? — спросил Юра.

— Да.

— И у вас ничего не получается?

— Я бездарь, — сказала она.

— Как это может быть? — закричал Юра.

— Не знаю, — сказала она тихо.

Быков расхаживал по кают-компании, заложив руки за спину и опустив голову. Жилин стоял, прислонившись к двери в рубку. Юрковский сидел за столом, сцепив пальцы. Все трое слушали Михаила Антоновича. Михаил Антонович говорил страстно и взволнованно, прижимая к левой стороне груди коротенькую ручку.

— …Поверь мне, Володенька, никогда в жизни я не выслушивал за каких-нибудь полчаса столько гадостей о других людях. Все гадкие, все дурные, и только Базанов хороший. Владислав Кимович, видите ли, шантажист и вымогатель. Базанов выполнил три великолепные работы, а Шершня эти работы почему-то не удовлетворяют, Шершень требует доработки и, видите ли, соавторства. На обсерватории все боятся Шершня. Был один смелый человек Генрих Мюллер, и того Шершень, видите ли, выжил. Хотя заметь, в конечном итоге прав таки был тот же негодник Шершень, это вынужден признать даже сам Базанов. Шершень завел себе осведомителя и клеврета. Подумай только, ни дать, ни взять прошлый век! Клеврет этот — некто бездарь Кравец. Этот Кравец везде подслушивает, а потом наушничает директору, а потом по указанию директора распространяет всякие гнусные слухи! Кстати, этот Кравец потом зашел в библиотеку за какой-то книжкой. Как на него Базанов закричал! «Пошел вон!» — кричит. Бедный Кравец, такой симпатичный юноша, даже представиться не успел толком. Весь покраснел и ушел, даже книжки не взял. Я, конечно, не сдержался, я был очень возмущен и сделал Базанову выговор. Я ему Прямо сказал: «Что же это вы, Петя? Разве можно так?» Но он даже внимания на меня не обратил.

Михаил Антонович перевел дух и вытер лицо платочком.

— Ну вот, — продолжал он. — Базанов, видите ли, необычайно нравственно чистоплотен. Он совсем не может видеть, как кто-то за кем-то ухаживает. Здесь есть молоденькая сотрудница, Зина Шатрова, астрофизик, так он приклеил к ней сразу двух кавалеров, да еще вообразил, что они из-за нее передрались. Она, видите ли, делает авансы и тому и другому, а те как петушки… Причем сам, заметьте, добавляет, что это все слухи, что он этим слухам не верит, но что факт остается фактом, все трое в ссоре. Сам, между прочим, Базанов особой нравственностью не отличается. Во всяком случае, инженер-контролер обещает отхлестать его. Мало того, что он склочничает со всеми астрономами, он втянул в свои склоки и инженер-контролеров. Все у него кретины, сопляки, работать никто не умеет, недоучки… У меня волосы дыбом вставали, когда я все это слышал! Извините меня, мальчики, но я уже, наверное, двадцать лет ничего подобного не слышал. Вообрази, Володенька… Как ты думаешь, кого он считает главным виновником всего этого, как он говорит, кабака?