Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В лодке художника, помимо его самого, жены и дочерей сидел незнакомый молодой мужчина. Хнумхотеп оглянулся на него и спохватился.
— Вот же я невежа! Гостя-то и не представил!
Он посторонился, дабы Миухетти разглядела мужчину и объявил:
— Вот, госпожа моя, познакомься! Это друг мой, Аркесий Островитянин. Он почти из твоих родных краёв, с Итаки! Здесь по торговым делам.
Миухетти приветливо улыбнулась.
— А эта госпожа — Миухетти из Дома Ме-не-са, с Ки-ри-та, — он очень гордился, что может правильно название острова выговорить, — она дама знатная и родом, и заслугами, в большой чести у Величайшего, да будет он жив, невредим, здрав!
Миухетти, продолжая улыбаться, почувствовала себя дура дурой. В «большой чести», ага.
— Аркесий тоже большой человек! — продолжал вещать художник, — на своём острове он бити!
Бити. Царь.
Да, в Микенах она краем уха слышала про басилея Итаки Аркесия, сына Кефала. Чаще всего насмешки — дескать, край земли. А сами итакийцы — дремучие дикари в шкурах.
Аркесий на дремучего в шкурах не походил. Мужчина молодой и на вид приятный. Впрочем, видать доля правды в тех насмешках была. Целый басилей здесь по торговым делам. Самолично. И даже не в столицах.
— Давайте праздновать! — предложил Хнумхотеп, — я захватил неплохое вино, прямо, как знал, что вас встречу!
Разливать в чаши прямо в лодке, на ходу, никто бы не рискнул. Хнумхотеп просто перебросил им кувшинчик. Тамиут ловко поймала его на лету и предложила хозяйке. Миухетти только лишь сделала пару глотков, как чуть не поперхнулась.
В спину ей что-то ударило, легко, никакой опасности рядом быть не должно было, но годы упражнений её не подвели. Это был всего лишь венок из маков и лилий. Миухетти резко обернулась назад и встретилась взглядом с молодым красавцем.
— Эй, красавица! Отчего на празднике кислая сидишь? — подмигнул ей мужчина.
Он стоял на лодке, большой и богато украшенной. Навес полосатый, весь в лентах. Гирлянды ромашек, маков и лилий украшают борта. Видно, из столицы паломники. Компания богатой молодёжи, не иначе. Двое мужчин на флейтах играют, три девушки поют, систрами звенят, а те, кого богиня способностями к музыке обделила, просто в ладоши хлопают.
Миухетти стало не по себе, так сама богиня оскорбиться может. Хороша же она, сидит, поджав губы, словно старуха на празднике среди молодых.
Но смущение Миухетти никто и разглядеть не успел. Юная девушка, парик которой был украшен пышным венком из лилий, обняла красавца. Она изо всех сил прижалась к его губам, так что он и дышать перестал на время. И тем более, обращать внимание на какую-то неизвестную паломницу с тоскливым лицом. Компания богомольцев тут же петь и играть перестала, только хлопала в ладоши, пока любовники целовались.
Миухетти отвернулась и молчала, пока лодка из столицы не ушла далеко вперёд. Художник, похоже, первым понял её настроение, причём, лучше, чем она сама.
— А я же новость хотел вам рассказать! Такая новость! Но чуть не забыл! — важно начал Хнумхотеп.
Одна из дочерей бесцеремонно толкнула его в бок, и он смутился.
— Да, новость-то достойнейший Аркесий принёс! Ему и говорить. Слушайте же!
Аркесий смущённо кашлянул и привстал:
— Когда остановился я... как это... — он неловко покрутился и махнул рукой на северо-восток, — в Перемуне...
— В Пер-Амен,[127] — поправил художник.
— Я и говорю, в Перемуне. Там слышал. Люди говорят...
Он споткнулся, подбирая слова на языке ремту, но выбраться из тупика не сумел, покраснел, виновато развёл руками и сел обратно.
Пришлось художнику его спасать:
— Не будем строго судить нашего гостя! Он такую важную весть принёс! Войско Величайшего возвращается! Скоро будут дома! С победой возвращаются! Аскаруни[128] пал! Да живёт вечно Величайший!
Всё, кто слышал новость с соседних лодок радостно завопили и запели славословия повелителю.
Его Величество возвращается домой, на родину. Значит, скоро всё станет хорошо в Стране Реки. Разлив будет правильным, вода Итеру-аа поднимется на шестнадцать локтей, ни больше и не меньше. Она принесёт плодородие полям, урожай, жизнь и процветание во всей стране.
Миухетти почувствовала, как сердце забилось чаще. Она беззвучно прошептала слова молитвы Бастет и Хатхор и Исет. Пусть всё сбудется, о чём-то она просит. Ведь она просит немного?
— ... ты придёшь?
Она очнулась. Хнумхотеп взирал на неё вопрошающе.
— Прости, я задумалась о своём. Что ты сказал?
— Ты придёшь к нам сегодня? Будут музыканты и стол как бы не рухнул под грудой блюд.
— Да-да, конечно, — она улыбнулась.
На праздник идти категорически не хотелось, но там будет этот итакиец, а значит она узнает новости. За все эти годы она потратила немалую часть своего скромного дохода на то, чтобы ей доставляли новости из земель акайвашта. Однако купцы-ахейцы редко добирались до Та-Кем. Слишком дальнее плавание. Гораздо безопаснее, хотя и не столь прибыльно, сбыть товар в финикийских городах, а уж «пурпурные» повезут его дальше, и он в итоге попадёт даже в Нубию.
Те немногие, кто рисковал пересекать море напрямик, критяне в первую очередь, появлялись не здесь, а в западном рукаве Реки. А сюда попадали только друзья художника, связавшие себя с ним узами гостеприимства.
Ныне же такая удача. Итакиец Аркесий как раз был из тех, кто море считал родным домом и не боялся его, но и он не добрался бы сюда, в восточный рукав, если бы некогда в Пер-Уаджат[129] не свёл знакомство и не подружился с художником. В Та-Кем Аркесий появлялся не чаще, чем раз в три года, всё же он был басилеем, а не купцом. Впрочем, для его отдалённой забытой богами Итаки разница сия почти не улавливалась.
Художник очень хорошо зарабатывал на росписи храмов и мастаб, а их сейчас строилось много и дела Хнумхотепа шли в гору. Пару лет назад он перебрался в самый дорогой район города, совсем близко к храму Бастет.
Храм располагался в центре города, на острове, был окружён стеной и осенён высокими деревьями. От входа через мост шла к рыночной площади длинная улица. Художник жил почти в самом её начале.
В этом году ради дорогого гостя Хнумхотеп особенно щедро проставился. Совсем недавно он получил оплату за
