Противостояние.Том I - Стивен Кинг

Но… Но есть сообщество Б в Ютике. Там некому запустить энергетическую станцию. Техники все мертвы. Им понадобится много времени, чтобы сообразить, как все запустить снова. Пока же они мерзнут по ночам (а зима на носу), едят из консервных банок, они несчастны. Появляется и берет верх сильный мужик. Они ему рады, потому что все растерянны, мерзнут и болеют. Пускай он принимает решения. Что он, конечно, и, делает. Он посылает кого-то в Бостон с просьбой, не пришлют ли они своего домашнего техника сюда, в Ютику, чтобы он помог им снова запустить станцию. В противном случае им придется отправиться в долгое и опасное путешествие на юг — зимовать. Итак, что делает сообщество А, когда получает это послание?

— Посылают парня? — предположил Стю.

— Боже Праведный, нет! Его могут удерживать там насильно — скорее всего так оно и случится. В постгриппозном мире технологические знания заменят золото как самое совершенное средство взаиморасчета. И, по новым меркам, сообщество А будет богато, а сообщество Б бедно. Так что же делает сообщество Б?

— Наверное, отправляется на юг, — сказал Стю, а потом добавил с ухмылкой: — Может, даже в Восточный Техас.

— Может быть. Или, может, они угрожают людям в Бостоне ядерной боеголовкой.

— Верно, — сказал Стю. — Они не могут запустить свою станцию, но могут выстрелить ядерной ракетой по Бинтауну.

— Что касается меня, то я не стал бы возиться с ракетой, — сказал Бейтман. — Я бы просто постарался выяснить, как открепить боеголовку, а потом подвез бы ее к Бостону на фургоне. Думаете, это не сработало бы?

— А пес его знает.

— Даже если и нет, то повсюду валяется полным-полно; обычного оружия. В том-то и дело, что любое подобное дерьмо валяется повсюду и ждет, когда его подберут. А если у обоих сообществ имеются в распоряжении техники, они могут затеять своего рода ядерную потасовку по поводу религий, или территорий, или мелких идеологических разногласий. Вы только представьте, что вместо шести или семя обладателей ядерного оружия во всем мире мы можем прийти к шестидесяти или семидесяти только здесь, в Со, единенных Штатах. Сложись все иначе, я уверен, люди дрались бы камнями и копьями. Но суть в том, что прежние военные исчезли, оставив после себя все свои игрушки. Это мрачные мысли, особенно после всего случившегося, но… Боюсь, в принципе это вполне возможно.

Они оба помолчали. Издалека до них доносился лай — Коджака в лесу. Наступал полдень.

— Знаете, — наконец сказал Бейтман, — я, в общем, оптимист. Быть может, потому, что я неприхотлив. Оттого-то меня так здорово недолюбливали окружающие. У меня есть свои недостатки: как вы уже успели убедиться, я слишком много болтаю, и я отвратительный художник, а кроме того, всегда был крайне безалаберным в обращении с деньгами. Иногда последние три дня перед зарплатой сидел на одних сандвичах с ореховым маслом. В Вудсвилле был известен тем, что открывал депозитные счета, а потом закрывал их через неделю. Но я никогда не разрешал себе унывать по этому поводу, Стю. Эксцентричный оптимист — вот кто я. Единственным проклятием моей жизни были сны. С самого детства меня мучили удивительно яркие сны. В большинстве своем отвратительные. В детстве это были тролли, притаившиеся под мостами и хватавшие меня за ноги, или ведьмы, превращавшие меня в птицу… Я открывал рот, чтобы закричать, но оттуда вырывалось лишь хриплое карканье. Вам когда-нибудь снились плохие сны, Стю?

— Случалось, — ответил Стю, вспоминая про Элдера, преследовавшего его в кошмарных снах, про нескончаемые коридоры лабиринтов, освещенные холодным светом флюоресцентных ламп и наполненные эхом.

— Тогда вы поймете. Будучи подростком, я прошел через стандартную дозу обычных сексуальных снов, и сухих, и влажных, но порой они перемежались со снами, в которых бывшая со мной девчонка превращалась в жабу, змею или даже разлагающийся труп. С возрастом мне стали сниться сны о крахе карьеры, о деградации, о самоубийстве, сны о страшной случайной смерти. Самым частым был тот, где меня медленно раздавливал насмерть подъемник бензоколонки. Я полагаю, все это — обычные вариации детских кошмаров с троллями. Я действительно считаю, что подобные сны — обыкновенная психологическая разрядка, и они скорее дарованы людям из милости, чем из проклятия.

— Если вы умеете избавляться от них и они не накапливаются.

— Точно. Существуют разные толкования снов и их роли — самые интересные у Фрейда, но я всегда считал, что у них простая функция рвотного, и не более того: сны — это способ психики время от времени как следует разгружаться. И те люди, которым не снятся сны или которые просто не могут их вспомнить, когда просыпаются, страдают своего рода умственным запором. Ведь в конечном счете единственным ощутимым вознаграждением за пережитый ночной кошмар является пробуждение и осознание, что это был всего лишь сон.

Стю улыбнулся.

— Но недавно мне приснился очень плохой сон. Он повторяется, как и тот, в котором меня давит подъемник, но тот по сравнению с теперешним просто сладкий леденец. Он не похож ни на один из снов, которые мне когда-либо снились, но каким-то странным образом он напоминает все их сразу. Это словно… Словно слияние всех плохих снов в один. И, просыпаясь, я чувствую себя отвратительно — как будто это был вовсе не сон, а видение наяву. Я понимаю, каким безумием это может показаться, но…

— А что это?

— Это человек, — тихо сказал Бейтман. — По крайней мере я думаю, что человек. Он стоит на крыше высокого здания, а может, на вершине какого-то утеса. Чем бы это ни было, но оно такое высокое, что уходит вниз в туман на тысячи футов. Близится закат, но он смотрит в другую сторону — на восток. Иногда на нем что-то вроде голубых джинсов и куртки из грубой ткани, но чаще он в какой-то хламиде с капюшоном. Мне никогда не видно его лица, но я вижу его глаза. Они красные. И у меня такое чувство, будто он ищет меня — и рано или поздно он меня найдет или силой заставит прийти к нему, и… Это будет моя смерть. Я пытаюсь закричать и… — Смущенно передернув плечами, он умолк.

— И тогда вы просыпаетесь?

— Да.

Они посмотрели на Коджака, трусящего к ним, и Бейтман погладил его, когда тот сунул нос в алюминиевую миску и прикончил остаток пирога.

— Ну, я думаю, это всего лишь сон, — сказал Бейтман, вставая и морщась от хруста в коленях. — Если бы я пошел; к психоаналитику, наверное, тот сказал бы, что в данном сне выражается мой неосознанный страх перед лидером или лидерами, которые закрутят все заново. Быть может, страх перед техникой в целом. Потому что я и впрямь считаю, что все заново возникшие сообщества, по крайней мере в западном мире, опять сделают технику краеугольным камнем. Жаль, да это вовсе и не нужно, но так будет, потому что мы все попались на эту удочку. Они не вспомнят или не захотят вспомнить, в какую ловушку мы сами себя загнали. Грязные реки, с озоновые дыры, атомные бомбы, изгаженная атмосфера… Они будут помнить только то, что когда-то могли проводить ночи в тепле, не прилагая больших усилий. Как видите, помимо всех остальных моих недостатков, я еще и луддит. Но это сон… Он давит на меня, Стю.

Стю ничего не ответил.

— Ладно, мне пора возвращаться, — бодро произнес Бейтман. — Я уже слегка пьян, и, по-моему, скоро хлынет дождь. — Он зашел за кусты на краю поляны и завозил там с чем-то. Через несколько секунд он появился с тележкой, закрутил стул в самое низкое положение, поставил его на тележку, положил на нее свою палитру, переносной морозильник, а поверх всего рискованным образом устроил свой посредственный рисунок.

— Вы катили все это аж досюда? — спросил Стю.

— Я качу ее до тех пор, пока не увижу что-нибудь, что мне хочется зарисовать. Каждый день я отправляюсь в разные стороны. Это неплохая зарядка. Если вы идете на восток, почему бы вам не вернуться в Вудсвилл и не переночевать в моем доме? Мы будем толкать тележку по очереди, а в ручье у меня есть еще коробка с шестью банками пива. Так мы прекрасно доберемся до дому.

— Согласен, — сказал Стю.

— Молодец. Я, наверное, буду болтать всю дорогу. Вы попали в лапы Болтливого Профессора, мистер Восточный Техас. Когда я вам надоем, вы просто скажите, чтобы я заткнулся. Я не обижусь.

— Я люблю слушать, — сказал Стю.

— Тогда вы посланы мне самим Богом. Пошли.

Они двинулись вниз по 302-му, и пока один катил тележку, другой пил пиво. Независимо от этой очередности Бейтман произносил нескончаемый монолог, перепрыгивая с предмета на предмет и почти не делая пауз. Коджак трусил рядом. Стю то слушал его, то уносился мыслями куда-то вдаль, чтобы потом опять вернуться. Его беспокоила картина, нарисованная Бейтманом, с сотней маленьких людских поселений в стране, где тысячи смертоносных игрушек разбросаны повсюду, как кубики после детских игр. Но, стланное дело, его мысли упорно возвращались к сну Глена Бейтмана, к человеку без лица, стоявшему на самом верху высокого здания или утеса, к человеку с красными глазами, повернувшемуся спиной к заходящему солнцу и неотрывно смотревшему на восток.