Маска времени - Мариус Габриэль

— Мама! Что с тобой? Мама! Что они сделали?

Мать с трудом подняла заплаканное лицо. На ее губе выступила кровь.

— Ничего. Но вот дом…

Кандида огляделась вокруг. И застыла на месте. Утащили все, что смогли унести, не забыли ничего, что могло представлять хоть какую-то ценность. Фашисты, как саранча, напали на дом и разрушили то, что не смогли забрать с собой.

Но целью визита была комната Кандиды. Грабители разбили зеркало и китайскую вазу, они вытащили из шкафов все ящики и разломали их, а находящуюся в них одежду разорвали на куски. Боясь напасть на Кандиду, они таким образом решили надругаться над ней.

На стене кто-то штыком нацарапал: «Шлюха».

То, что это были не немцы, а итальянцы, больше всего оскорбило Кандиду. За что? Что она им сделала? Кандида продолжала стоять среди погрома, ощущая, будто у нее со спины снимают кожу. В этой комнате ей уже никогда не провести ни одного мирного спокойного вечера, как это было прежде.

Винченцо и Тео вернулись, когда две женщины пытались прибраться. Отец побледнел, и с его уст начали срываться проклятия и ругательства.

— Кто это был?

— Гвистерини со своими людьми.

— Дерьмо. Надеюсь, они ничего не сделали с вами?

— Нет.

— Хорошо. Я сам разберусь с этим ублюдком.

— Не трогай их, Винченцо, — запротестовала Роза. — Что сделано, то сделано.

Тео тем временем вошел в комнату Кандиды. Он стоял рядом с сестрой и осматривал результаты погрома. Тео ничего не сказал, но рука его крепко сжала руку сестры:

— Это пустяки. Главное — они не тронули тебя.

— Но у меня не осталось никакой одежды.

— Все равно не сдавайся, Кандида. Скоро им конец.

Слово, нацарапанное на стене, ранило в самое сердце.

— Но я действительно встречалась с англичанином, — сказала Кандида, пытаясь не смотреть на брата.

— Знаю.

— Он — мой любовник.

— Я знаю это.

— И папа знает? И мама тоже?

— Не думаю.

— Что мне делать, Тео?

Брат замолчал на какое-то время, а затем сказал:

— Будь осторожна, Кандида, ради Бога, будь осторожна.

Она вдруг задрожала, и в горле застрял комок. Кандида спрятала лицо на груди у брата, как в детстве, когда ее что-то очень сильно огорчало и обижало.

— Кто же все-таки предал нас? — прошептала наконец девушка.

— Может быть, и никто. А может быть, и один из партизан. Чужая душа — потемки, сестричка. Ты же знаешь, люди пойдут на многое, чтобы получить две тысячи лир.

Кандида почувствовала тяжесть на сердце. Получалось, она рисковала жизнью всей семьи, и каждый день ситуация становилась все опаснее и опаснее. Люди, подобные Гвистерини, используют в корыстных целях хаос войны и неразбериху.

Если Гвистерини со своими бандитами схватит Дэвида, то весь роман завершится кровью. Но о Джозефе, кажется, они ничего не подозревали. Стоило фашистам узнать о том, что Кандида ухаживала за раненым партизаном, они сожгли бы дотла весь дом.

Тео отпустил руку сестры и начал собирать разбросанную по полу разорванную одежду.

— Я соберу лохмотья и сожгу их.

— Спасибо, Тео.

Брат знал, что Кандида не притронется к разорванным тряпкам.

Дэвид молча слушал рассказ Кандиды. Сигарета почти догорела у него в руках. Девушка рассказала обо всем, даже о попытке изнасилования и об угрозе Гвистерини разыскать и оскопить Дэвида.

— Здесь уже небезопасно, — закончила она упавшим голосом. — Фашисты могут вернуться в любую минуту, и чем хуже складываются для них военные действия, тем злее они становятся.

Дэвид отшвырнул окурок в сторону, где сидела одна из кошек, повернулся к Кандиде и холодно заявил:

— Это только твоя ошибка.

— Что ты имеешь в виду? — произнесла девушка, чувствуя, как мурашки поползли по спине.

— Только ты держала меня здесь.

— Но я никогда не упрашивала тебя остаться.

Дэвид, казалось, ничего не слышал.

— Я не настолько эгоистична, чтобы рисковать твоей жизнью. Мне казалось, ты остаешься только из-за того, что сам не хочешь уходить в горы или совершать рискованный переход в Швейцарию. Обо мне не было и речи.

— Но это так. И вот к чему все привело.

Кандида даже не нашлась что ответить. Она чувствовала себя ужасно. После продолжительного молчания Дэвид вновь закурил. Кандида взяла его за руку.

— Когда погода улучшится, ты сразу же можешь уйти в горы и присоединиться к другим партизанам.

— Может быть, может быть, — согласился англичанин. Он уже давно прекратил даже упоминать имена других партизан и не говорил о возможности присоединения к какому-то отряду, но Кандида знала, что эта мысль не дает покоя ее возлюбленному.

— Если хочешь, я попытаюсь связаться с Паоло. Он поможет тебе перебраться в какое-нибудь безопасное место.

— Паоло — мелкий воришка. Может быть, мне удастся добраться до Рима и там дождаться прихода английской армии.

— Это очень опасно, Дэвид.

— Я могу сойти за сезонного иностранного рабочего.

— Нет. Ты никогда этим не занимался.

— А ты между тем будешь заботиться о Джозефе и, глядишь, вскоре поставишь его на ноги.

— Джозефу сейчас не лучше, чем тебе, Дэвид. Он живет в лесу, словно отшельник, и ему одиноко сейчас так, как никому на свете.

Дэвид вновь отбросил недокуренную сигарету и заключил:

— Нет, я все-таки совершил ошибку.

— А почему бы тебе не присоединиться сейчас к Джозефу, — вдруг предложила Кандида. — Вдвоем вам повезет и вы доберетесь до Швейцарии.

— Нет, — коротко отрезал Дэвид.

— Почему? Ведь он же твой друг.

— Никогда им не был.

— Но вы воевали вместе.

— Из этого нельзя делать вывод, будто он стал моим другом. Джозеф никогда не любил меня, а я его. Он всегда командовал и всегда подчинял себе всех.

Дэвид вновь выбросил окурок, и на этот раз кошке, которая успела приготовиться, удалось схватить его лапками.

— Джозеф — высокомерный американский еврей.

— Еврей?

— Господи. Я думал, что ты сразу же обо всем догадалась.

— Да, да… Я заметила что-то.

— Что?

— Так, ничего.

— Ты заметила, что он обрезан, — догадался вдруг Дэвид, и глаза его сузились. — Ах ты, маленькая проститутка. А я и не догадывался, что ты уже спала с ним.

— Мне приходилось мыть его, когда он был больным и беспомощным. — Лицо Кандиды покрылось краской. — Мне казалось, что он вот-вот должен умереть. Уверяю тебя, на это я даже не обратила тогда особого внимания.

— Лжешь. Ты слишком хороша, чтобы тебе верить.

— Но это правда.

— Тогда почему ты догадалась, что он обрезан?

— Просто все выглядело по-другому. Но я никогда не догадывалась, что он именно еврей.

— А ты считала — у них должны быть рога и хвост? Его семья была необычайно богата. Они банкиры. Но сейчас он оказался в большем дерьме, чем я. Было бы прекрасно, если бы нацистам удалось схватить нашего Джозефа. Ты ведь знаешь, как Гитлер любит евреев. Вот почему Джозеф и ушел в партизаны, когда нас выпустили на нолю.

Кандида не отрываясь смотрела на заснеженные альпийские вершины. Вот почему Джозеф казался ей таким подозрительным, может быть, здесь следовало искать истоки его таинственности. Знай она это раньше, возможно, смогла бы стать ему другом. Если бы она знала…

— Бедный Джозеф, — прошептала девушка.

— Не трать понапрасну свои чувства, пожалуй, в этом Гитлер был абсолютно прав.

— Дэвид, не говори так.

— Я не люблю евреев. И никто из моих близких их не любит. Они всегда чьи-то друзья, в основном финансистов, и всегда воняют замасленными грязными купюрами.

Никогда прежде Кандида не встречала в своей жизни евреев, и поэтому она даже не знала толком, за что же их следует ненавидеть. Как и все, она знала о печальной участи итальянских евреев, брошенных в безжалостные жернова фашистской машины, и антисемитизм Дэвида ей показался просто необъяснимым.

— А что лично тебе плохого сделали евреи?

— Они узурпаторы, паразиты, сосущие нашу кровь.

— Но Джозеф ведь не такой. И мне казалось, что вы были все-таки друзьями.

— Нас просто свела судьба. Не будь войны, ничего подобного никогда бы не случилось. Война перевернула все с ног на голову. — Дэвид начал похлопывать себя по плечам и груди. — Господи, как же холодно здесь, — и помолчав немного, добавил: — Что за судьба — сначала гнить в лагерных бараках, а потом здесь. Но в бараках было лучше.

Что-то в интонации его голоса глубоко задело Кандиду.

— Что ты имеешь в виду?

Взгляд Дэвида вдруг стал каким-то странным.

— По крайней мере, я бы согрелся и жил бы как цивилизованные люди.

— Дэвид, Бога ради, даже не думай об этом.

— Что?

— Не вздумай сдаваться немцам.