Богач, бедняк - Ирвин Шоу

— До войны, — все не успокаивался Дентон, яростно пережевывая гамбургер, — было куда больше молодых людей вашего склада, более прозорливых, более дальновидных, честных, и на них всегда можно было положиться. Многих из них нет сейчас в живых, они были убиты в местах, названия которых давно стерлись из нашей памяти. Ну а нынешнее поколение… — он печально пожал плечами, словно приходя в отчаяние от этой мысли. — Коварное, лицемерное, расчетливое. Все хотят все получить даром. Вы придете в ужас, если я вам скажу, с каким откровенным надувательством мне приходится сталкиваться на каждом экзамене, в курсовых работах. Ах, если бы у меня только были деньги. Я бы убежал из этой страны сломя голову и стал бы жить на острове. — Он нервно посмотрел на часы и с таинственным, заговорщическим видом огляделся по сторонам. В соседней кабинке никого не было, а четверо или пятеро посетителей, сгорбившихся над стойкой, находились далеко, вне пределов слышимости их разговора.

— Ну, думаю, пора перейти к сути дела. — Дентон еще больше понизил голос, наклонившись над столиком. — Джордах, я попал в беду!

Сейчас он попросит у меня адрес подпольного акушера, взволнованно подумал Рудольф. Он уже видел броские газетные заголовки: «Любовь на студенческой лужайке», «Профессор истории попадает в скверную историю с юной студенткой»…

Рудольф старался ничем не выдавать своей тревоги и сосредоточиться целиком на еде. Гамбургер был такой толстый, сочный, картошка вся пропитана маслом.

— Вы слышали, что я сказал? — прошептал Дентон.

— Вы сказали, что попали в беду.

— Совершенно верно. — В его голосе прозвучала профессорская нотка одобрения. Ясно: его студент его внимательно слушает. — В большую беду, — Дентон уже неторопливо попивал кофе. Сократ с чашечкой цикуты[57]. — Они напали на меня.

— Кто это «они»?

— Мои враги. — Глаза Дентона внимательно выискивали в баре его врагов, переодетых в работяг, потягивающих из кружек пиво.

— Когда я учился в колледже, — возразил Рудольф, — мне казалось, что вас все любили.

— Существуют разные подводные течения, — сказал Дентон, — водовороты, пучина, и студент о них и понятия не имеет. На кафедрах, во властных кабинетах. В кабинете самого президента. Я слишком был со всеми откровенен, не умел держать язык за зубами, и это мой главный недостаток. Я — человек слишком наивный, я поверил в миф об академической свободе. Мои враги только ожидали благоприятного момента. Заместитель заведующего кафедрой. Мне следовало его давно, еще несколько лет назад, уволить, эту безнадежную бездарь. Но я не сделал этого, пожалел его, и вот она, достойная раскаяния жалость! Этот заместитель хочет занять мою должность: давно вел на меня досье, записывал какие-то слухи, которые он собрал за стаканом вина, фразы, вырванные из контекста, всевозможного рода инсинуации. Они собираются принести меня в жертву, Джордах.

— Не могли бы вы поподробнее объяснить мне, что на самом деле происходит? — спросил Рудольф. — Тогда я посмотрю, чем смогу вам помочь.

— Конечно, конечно, вы сможете мне помочь, — Дентон отодвинул от себя тарелку с наполовину съеденным гамбургером. — Они наконец нашли свою ведьму. Эта ведьма — ваш покорный слуга!

— Я не совсем понимаю…

— Охота за ведьмами, — сказал Дентон. — Вы же читаете, как любой гражданин, газеты, не правда ли?.. Прогнать коммунистов из всех учебных заведений.

Рудольф невольно засмеялся:

— Вы же не коммунист, профессор, и вам это прекрасно известно.

— Потише, мой мальчик. — Дентон беспокойно огляделся по сторонам. — Не надо кричать на всю страну на эту тему!

— Чего вам опасаться, профессор, вам ведь ничто не угрожает, я уверен в этом, — пытался успокоить его Рудольф. Он решил перевести их разговор в шутливое русло. — Я боялся, что речь идет о чем-то на самом деле серьезном. Думал, может, от вас забеременела студентка.

— Вы можете смеяться, — печально сказал Дентон. — В вашем возрасте это допустимо. Но сейчас, смею вас заверить, уже никто не смеется ни в колледжах, ни в университетах. Мне предъявлено безумное, дикое обвинение: пятидолларовая бумажка, внесенная в какой-то благотворительный фонд в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, цитата из Карла Маркса на лекции. Боже, как экономисту читать курс по экономическим теориям девятнадцатого века без упоминания имени Карла Маркса?! Обычная шутка по поводу превалирующей на практике системы экономики на лекции по истории США немедленно запоминается студенту-идиоту, передается папаше, такому же слабоумному, как и он сам, а тот является командиром местного отделения «Американского легиона»[58]. Нет, молодой человек, вы ничего не знаете. Уитби получает от государства ежегодный грант на нужды сельскохозяйственного факультета. И вот какой-то пустомеля из законодательной ассамблеи произносит пылкую речь, создает комиссию и требует проведения расследования ради того, чтобы его имя появилось в газете! Патриот, защитник веры, отечества, алтаря! И вот в университете создан специальный комитет, Джордах. Только прошу вас, об этом ни слова ни одной живой душе. Его возглавляет сам президент. В его задачу входит расследование обвинений, выдвинутых против преподавателей факультета. Они хотят умилостивить государство, принести ему в жертву несколько строптивцев, в том числе и меня, чтобы не ставить под угрозу получение государственного гранта. Теперь картина для вас проясняется, Джордах?

— Ради бога… — взмолился Рудольф.

— Вот именно. Ради бога! Я, правда, не знаю, каких политических взглядов вы придерживаетесь…

— Я не занимаюсь политикой, — успокоил его Рудольф. — Я голосую за независимых кандидатов, ни от кого не завишу.

— Замечательно, просто превосходно, — воскликнул Дентон. — Но все же было бы лучше, если бы вы вошли в республиканскую партию. Подумать только, я голосовал за Эйзенхауэра! — глухо засмеялся он. — Мой сын принимал участие в корейской войне, а этот генерал обещал нам ее прекратить. Но как это доказать? Чего не наобещаешь ради победы на выборах?

— Чем конкретно я могу вам помочь, профессор? — спросил Рудольф.

— Сейчас мы к этому подходим. — Он допил кофе. — Университетский комитет собирается через неделю, чтобы обсудить мое дело. Во вторник, в два часа. Запомните время. Я знаю о выдвинутых против меня обвинениях в общих чертах: финансовая помощь организациям «Коммунистического фронта» в тридцатые годы, высказывания атеистического и радикального толка на лекциях, рекомендации книг для внеклассного чтения студентам весьма сомнительного характера. Обычная закулисная топорная работа, Джордах. Когда в стране царят такие настроения, когда такие люди, как Даллес[59], разъезжая по всему миру, проповедуют ядерное уничтожение, когда все самые выдающиеся люди в Вашингтоне оклеветаны и превращены в мальчиков на побегушках, карьеру такого простого, бедного преподавателя, как я, запросто сковырнут, достаточно им только слово сказать, даже шепотом. К счастью, в нашем университете еще у некоторых сохранилась совесть, хотя очень сомневаюсь, что ее им хватит еще хотя бы на год. Короче, мне предоставлена возможность самозащиты, я могу как-то оправдаться, привести с собой свидетелей, которые поручатся за меня…

— Ну и что я должен буду там сказать?

— Все, что захотите, мой мальчик, — сказал Дентон разбитым голосом. — Я не собираюсь учить вас. Скажите откровенно, что думаете обо мне. Вы слушали мои лекции три года, мы проводили с вами немало внеклассного времени вместе, вы бывали у меня дома. Вы — умный молодой человек, и вас не обведешь вокруг пальца. Вы хорошо меня знаете, как и любого другого жителя нашего города. Скажете все, что захотите. Вы обладаете здесь безупречной репутацией, ваша университетская характеристика тоже безупречна, на ней ни пятнышка, вы — начинающий бизнесмен на взлете, ничем себя не скомпрометировавший, и ваши свидетельства будут очень ценными.

— Конечно, — сказал Рудольф. Это предвестие грядущих неприятностей. Начнутся нападки. Как к этому отнесется Калдервуд? Втягиваю магазин в политические споры о коммунистах. — Конечно, выступлю и дам показания, — сказал Рудольф. Какой неподходящий момент для таких разговоров, с раздражением подумал он. Впервые в своей жизни он почувствовал ту гордость собой, которую, наверное, испытывает трус, решившийся на смелый поступок.

— Я был уверен, что вы согласитесь, Джордах, — Дентон под наплывом эмоций крепко сжал ему руку. — Если бы вы знали, сколько людей мне в этом отказали, вы будете удивлены. Я ведь их всех считал друзьями, все последние двадцать лет. Гнусные перестраховщики. Малодушные трусы. Наша страна превращается в загон для побитых собак, Джордах. Должен ли я здесь перед вами поклясться, что никогда не был коммунистом?