Том 3. Пьесы - Михаил Афанасьевич Булгаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Маркизов. Про кого? Ты хоть объясняй... Кто это?
Пончик. Адам.
Пауза. Издали послышались револьверные выстрелы. Пончик и Маркизов вскакивают.
Маркизов. Во! Ага!
Прислушиваются.
Пончик. Ат... Не волнуйся, это упражнение в стрельбе. Спиритический сеанс: прародитель в пустое небо стреляет, покойников сзывает. (Кричит.) Зови! Зови! Нет Дарагана! Это рассвет десятого! Довольно!..
Молчание.
Маркизов. Змей, а змей? Я от тоски роман написал.
Пончик. Читай!
Маркизов (достает тетрадку, читает). «Глава первая. Когда народ на земле погиб и остались только Адам и Ева, и Генрих остался и полюбил Еву. Очень крепко. И вот каждый день он ходил к петуху со сломанной ногой разговаривать о Еве, потому что не с кем было разговаривать...»
Пончик. Дальше.
Маркизов. Все. Первая глава вся вышла.
Пончик. Ну а дальше что?
Маркизов. А дальше идет вторая глава.
Пончик. Читай!
Маркизов (читает). «Глава вторая. «Ева! Ева!» — зазвенело на меже...»
Пончик. Что такое? Вычеркни это сейчас же!
Маркизов. Ты говоришь — учись!
Пончик. Учись, но не воруй! И притом какой это такой Генрих полюбил Еву? А тысяча долларов? (Прислушавшись.) Стой, стой!
Маркизов (вскакивая). Гудит, ей-богу, гудит в небе...
Пончик. Ничего не гудит! В голове у тебя гудит...
Маркизов. Кто идет?
Пончик. Кто идет?
В лесу светлеет.
Адам (издали). Кто у костра?
Маркизов. Это мы.
Адам (выходя). Что ж, товарищ Непобеда, ты не идешь сменять профессора? Пора.
Пончик. Я не пойду.
Адам. Скверный пример ты подаешь, Непобеда!
Пончик. Я не крепостной твой, первый человек Адам!
Адам. Я — главный человек в колонии и потребую повиновения.
Пончик. Генрих! Ты здесь? Прислушайся. Когда главный человек начинает безумствовать, я имею право поднять вопрос о том, чтобы его не слушать! Ты утомляешь колонию зря!
Адам. В моем лице партия требует...
Пончик. Я не знаю, где ваша партия! Может, ее и на свете уже нет!
Адам (берется за револьвер). А-а! Если ты еще раз осмелишься повторить это...
Пончик (спрятавшись за дерево). Генрих! Ты слышишь, как мне угрожают? У самого револьвер найдется! Не желаю больше терпеть насилие!
Адам. Пончик! Ты сознательный человек, советский литератор! Не искушай меня, я устал! Иди поддерживать огонь!
Пончик (выходя из-за дерева). Я — советский литератор? Смотри! (Берет рукопись, рвет ее.) Вот вам землистые лица, вот пухлые щечки, вот князь Волконский-Барятинский! Смотрите все на Пончика-Непобеду, который был талантом, а написал подхалимский роман! (Маркизову.) Дарю тебе «зазвенело»! Пиши! Подчиняюсь грубой силе! (Уходит.)
Адам. Генрих, Генрих...
Маркизов. Ты б пошел заснул, а то ты вторую ночь ходишь!
Адам. Ты, может быть, поднимешься еще раз на дерево? А?
Маркизов. Я поднимусь. Я пойду на гору.
Адам. Как ты думаешь, Генрих, он прилетит?
Маркизов. Теоретически... может прилететь. (Уходит.)
Уходит и Адам.
В лесу светает. Через некоторое время показывается Ефросимов. Совершенно оборван и в копоти. Проходит в шатер. Сквозь полосатый бок просвечивает лампа, которую он зажег. Пауза. Крадучись, выходит Ева. Она закутана в платок. В руках у нее котомка и плетенка.
Ева. Саша...
Отстегивается окно шатра, и в нем Ефросимов.
Ефросимов (протягивая руки). Ева! Не спишь?
Ева. Саша! Потуши огонь. Совсем светло.
Ефросимов (потушив лампу). А ты не боишься, что Адам рассердится на тебя за то, что мы так часто бываем вдвоем?
Ева. Нет, я не боюсь, что Адам рассердится на меня за то, что мы так часто бываем вдвоем. Ты умывался сейчас или нет?
Ефросимов. Нет. В шатре нет воды.
Ева. Ну дай же я хоть вытру тебе лицо... (Нежно вытирает его лицо.) Сашенька, Сашенька! До чего же ты обносился и почернел в лесах!..
Пауза.
О чем думал ночью? Говори!
Ефросимов. Смотрел на искры и отчетливо видел Жака. Думал же я о том, что я самый несчастливый из всех уцелевших. Никто ничего не потерял, разве что Маркизов ногу, а я нищий. Душа моя, Ева, смята, потому что я видел все это. Но хуже всего — это потеря Жака.
Ева. Милый Саша! Возможно ли это, естественно ли — так привязаться к собаке? Ведь это же обидно!
Тихо появляется Адам. Увидев разговаривающих, вздрагивает, затем садится на пень и слушает их. Разговаривающим он не виден.
Ну издохла собака, ну что ж поделаешь! А тут в сумрачном лесу женщина, и какая женщина, — возможно, что и единственная-то во всем мире, — вместо того, чтобы спать, приходит к его окну и смотрит в глаза, а он не находит ничего лучше, как вспомнить дохлого пса! О, горе мне, горе с этим человеком!
Ефросимов (внезапно обнимает Еву). Ева! Ева!
Ева. О, наконец-то, наконец-то он что-то сообразил!
Адам прикрывает глаза щитком ладони и покачивает головой.
Ева. Разве я хуже Жака? Человек влезает в окно и сразу ослепляет меня свечками, которые у него в глазах! И вот я уже знаю и обожаю формулу хлороформа, я, наконец, хочу стирать ему белье. Я ненавижу войну... Оказывается, мы совершенно одинаковы, у нас одна душа, разрезанная пополам, и я, подумайте, с оружием отстаивала его жизнь! О нет, это величайшая несправедливость — предпочесть мне бессловесного Жака!
Ефросимов. О Ева, я давно уже люблю тебя!
Ева. Так зачем же ты молчал? Зачем?
Ефросимов. Я сам ничего не понимал! Или, быть может, я не умею жить, Адам?.. Да, Адам!.. Он тяготит меня?.. Или мне жаль его?..
Ева. Ты гений, но ты тупой гений! Я не люблю Адама. Зачем я вышла за него замуж? Зарежьте, я не понимаю. Впрочем, тогда он мне нравился... И вдруг катастрофа, и я вижу, что мой муж с каменными челюстями, воинственный и организующий. Я слышу — война, газ, чума, человечество, построим здесь города... Мы найдем человеческий материал! А я не хочу никакого человеческого материала, я хочу просто людей, а больше всего одного человека. А затем домик в Швейцарии, и — будь прокляты идеи, войны, классы, стачки... Я люблю тебя и обожаю химию...
Ефросимов. Ты моя жена! Сейчас я все скажу Адаму... А потом что?
Ева. Провизия в котомке, а в плетенке раненый петух. Я позаботилась, чтобы тебе было с кем нянчиться, чтоб ты не мучил меня своим Жаком!.. Через час мы будем у машин, и ты увезешь меня...
Ефросимов. Теперь свет пролился на мою довольно глупую
