Далеко ли до Чукотки? - Ирина Евгеньевна Ракша
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На дворе что-то стукнуло. Витька живо накинул ватник и уже солидно шагнул за дверь. Возле лошади стояла тетя Дуся и совершенно синими от краски руками оглаживала ее потную морду и шею.
— Ты что ж это делаешь?! — сразу закричала она. — Ты что же замаял ее совсем? Нешто можно со скотиной так обращаться? Ты через месяц в клуб вернешься, а нам с ней работать!
Витька поглядел безразлично вдаль, сказал нехотя:
— Тебя в правление вызывают, — и вытащил сигареты.
Она сразу притихла:
— Это еще зачем?
— Не знаю, — он прикурил. — Чернов велел срочно явиться. Приехал там кто-то из района, что ли.
Она вынула у лошади изо рта горячие удила, примиренно спросила:
— Ветеринар-то что? Будет или нет?
— Обещал к обеду. Он с утра в Раздол поехал. — Витька пыхнул белым дымом и опять огляделся в надежде увидеть Гальку. — Я там хлеба привез и луку. А чаю нет, ларек был закрыт.
— Ты вот что, — строго сказала Дуся, привязывая лошадь у окна. — Ты пойди-ка накачай воды в корыта и сена поддай. А Галька вернется, вместе на тырло езжайте. Там, поди, урожай уже есть. Да пометьте всех, следующий двести девятый будет. — Дуся поднялась на крыльцо и тут, заметив, как просветлело у Витьки лицо, досказала: — Она за силосом поехала. Скоро уж будет.
В избе Дуся мыла синие руки под рукомойником. Все терла их хозяйственным мылом. Но краска попалась добрая, крепкая, видно, не только для натуральной шерсти. Пальцы никак не отмывались.
— И шут с ней, — сказала Дуся, стянув с крючка полотенце.
Чего она там в правлении им понадобилась? Если только конференция какая в райцентре. И то вряд ли. Не сезон сейчас для конференций. У людей одна сейчас забота — окот повсеместный. Даже из правления, из сельсовета всех погнали на станы. Дуся надела черную плюшевую жакетку, зачесав волосы, повязала новую красную шерстяную косынку, концами назад, и, подойдя к свету, заглянула в круглое Галино зеркальце. Увидела на шее красные свои бусы, которые носила с самого детства, спрятала их за ворот. Ну вот, теперь ничего вроде. Так и сойдет.
На крыльце Витька курил бесконечную свою сигарету.
Дуся наказала строго:
— Ты печь протопи. А Галя приедет, дров подвези во все тепляки. — Она поставила кирзовый сапог в стремя и легко поднялась в седло. — А начнете вторую кормежку, витаминов дайте, Галя знает, которым.
— Все Галя да Галя, — проворчал он с улыбкой, и Дуся увидела, какой он еще мальчишка. — Езжайте, все будет в ажуре, теть Дусь. Честное слово, — он радовался ее отъезду.
— Ну вот и ладно, — вздохнула Дуся и, тронув поводья, поехала прочь.
До Талицы было километра четыре. За первой сопкой в логу — водопой, Кривой ручей и дорога в тайгу, а за второй, за перевалом, — деревня.
Тропа шла по голому желтому склону сопки, все огибая ее. Лошадь бежала ходко, ровно, наперед зная каждую рытвину, каждый камень и куст. И Дуся в красной косынке и черном жакете, по-хозяйски, прямо сидя в седле, будто плыла по воздуху, и широкий подол ее юбки покачивался над стременами. И что это вдруг за дело у председателя к ней? Может, насчет соцобязательств, соревнования? Может, Уляшкина из «Карла Маркса» заварила все это? Ух и неуемная старуха! Наверно, вздумала сдать по сто пятнадцать ягнят. Вот Чернов и всполошился: как это соседний колхоз вперед выйдет? А Дуся-то тут при чем? Она свое слово сказала. Она уже давно по пальцам все подсчитала и все учла, все возможные двойни, а то и тройни, и сто двенадцать от сотни — это ее последнее слово, это уже предел, это край и жизнь без сна и без отдыха целых два месяца.
Дуся быстро скакала, не замечая дороги, и резкий ветер, пахнущий свежей весенней землей, бил прямо в лицо и вольной волей входил в ее душу. Конечно, если б сам же Чернов зимой не устроил этот эксперимент с ее овечками, сейчас Дуся могла бы на сто пятнадцать пойти. А так — нет. Вот они, тонкорунные-то ягнята, какие слабенькие, того и гляди дохнуть начнут. Уляшкиной что? У ней вся семья чабанит, и никакого эксперимента. У них председатель все делает по-человечески. А тут — на́ тебе. Аж вспоминать тошно.
Приехал как-то зимой ясным утром на стоянку «газик», Генка-шофер привез осеменатора Репина, солидный такой дядечка. Дуся с Галиной его давно уже ждали, потому что время как раз подошло. Заходят, скрипят валенками, здороваются, полушубки скидывают. Дуся скорее чайник на печку — люди с мороза. А Генка все что-то посмеивается. А как стал Репин доставать из своего чемоданчика один за другим три полных термоса, китайских таких розовых, Дуся как сейчас помнит, Генка и говорит с ухмылочкой: «Ты что думаешь, теть Дуся? Тут семя простое? Семя тут не простое, а золотое. В Бийск, — говорит, — за ним ездили, это от тонкорунных баранов, с первой опытной станции». Дуся всполошилась сразу: «Неужто правда? — И подступила к Репину: — Да зачем же такое? Оно же негодное. Холода-то у нас какие. Знаю я тонкорунных. Были у меня двадцать штук в шестьдесят пятом. Так не прижились ведь». А Репин волосатыми ручищами выкладывает себе на стол не торопясь всякие там причиндалы и будто не слышит. «Господи, — у ней ноги прямо подкашивались, села на койку. — Зачем породу-то изводить? У меня ведь овечки какие? Все ведь гладенькие на редкость. Одна к одной». А Репин спокойно так: «Потому, — говорит, — и приехали. — Выберем биологические модели и проведем эксперимент». — «Это что ж за модели? — обиделась Дуся. — Нет у меня никаких моделей. У меня овцы. И я не дам вам мою отару портить. Я к Чернову пойду». Она так бы и хлопнула об пол эти китайские термосы. А Репин
