Славяне. Историко-археологическое исследование - Валентин Седов

Согласно изысканиям польского лингвиста С. Урбанчика, начало польского языка как отдельного славянского языка восходит к рубежу IX и X вв., в XII в. осуществляется окончательное формирование системы консонантизма, XV–XVI вв. — время утраты количественных различий, и середина XVIII в. — начало действия новой литературной нормы.[766]

Формирование польского этноса в результате интеграции двух основных этнографических групп славянства отражено в некоторых диалектных различиях польского языка XII–XIV вв. Ещё в прошлом столетии И. А. Бодуэн де Куртенэ в результате изучения памятников письменности выделял в польском языке XII–XIII вв. три диалектные зоны: великопольско-куявскую, малопольско-силезскую и мазовецкую.[767] Ныне на основании координации данных лингвистики и археологии с той или иной долей вероятности можно утверждать, что первая диалектная область своими корнями восходит к суковско-дзедзицкой этнографической группе раннесредневекового славянства и отражает специфику ее говоров. Территориально эта диалектная зона соответствует расселению потомков суковско-дзедзицких племен. Основой малопольско-силезской диалектной зоны могла быть пражско-корчакская этнографическая группа славянских племен. Мазовецкие говоры связаны с племенным образованием мазовшане, которые занимают особое место в генезисе древне-польской народности.

В настоящее время некоторые диалектные различия внутри польского языка XII–XIV вв. являются достаточно надёжно установленными.[768] Они свидетельствуют о диалектном членении языка в тот период прежде всего на две зоны: северную (изменения ra —> re, ja —> je, 'a —> 'е, переход tart —> tert, невокализованные варианты уменьшительных суффиксов −к, −с), соотвествующую расселению славян суковско-дзедзицкого начала, и южную, население которой формировалось на пражско-корчакской этнографической основе.

В современном польском языке выделяется пять диалектных групп: великопольская, малопольская, силезская, мазовецкая и кашубская, основы которых, как можно полагать, были заложены в раннем средневековье. Великопольская диалектная зона, несомненно, восходит к славянам суковско-дзедзицкого ареала. В основе малопольского диалекта находятся говоры вислян — одного из племен пражско-корчакской группы славян. Кашубы являются потомками суковско-дзедзицких племен, расселившихся в Польском Поморье, в генезис которых включились пришлые фельдбергские (голанчские) племена. В результате поморский регион Польши длительное время в культурном отношении (в частности, это весьма отчетливо проявляется в керамических материалах раннего средневековья) заметно отличался от коренных областей суковско-дзедзицких племен. Формирование силезской диалектной группы обусловлено взаимодействием суковско-дзедзицкого населения с торновским. Мазовецкая диалектная группа, несомненно, восходит к говорам средневековых мазовшан.

Последние занимают особое место среди племен, принявших участие в генезисе польской народности. Впервые мазовшане упоминаются в Повести временных лет как одно из ляшских племен. Знает это племя (Masovitae, Masouiensos) и польский хронист Галл Аноним. Он называет однажды мазовшан даже особым народом, на основании чего некоторые исследователи полагают, что этому автору были известны какие-то этноязыковые особенности, выделяющие это племя. X. Ловмяньский считал мазовшан вместе с дулебами, хорватами и велетами древнейшим славянским племенем.

Археологические материалы позволяют восстановить раннюю историю мазовшан, локализация которых в северо-восточной Польше, называемой Мазовией, не подлежит сомнению. Эти земли, как отмечалось выше, в эпоху великого переселения народов из-за крайне неблагоприятных условий были покинуты славянами. Какое-то время они оставались незаселенными или крайне слабо заселенными.

К VI–VII вв. относятся два памятника: небольшие могильники Менд-зиборув на левобережье Вислы и Непорент в низовьях Буга. Оба содержали бескурганные ямные трупоположения с глиняными урнами пражско-корчакского облика.[769] По всей вероятности, эти захоронения оставлены небольшими группами славянских переселенцев, оторвавшимися от основного массива пражско-корчакских племен. На следующем этапе в Среднем Повисленье погребальных памятников снова нет[770] — территория оставалась незаселённой.

Ситуация резко изменилась в последних веках I тыс. н. э., когда в Мазовии и смежных землях появляются курганы, при сооружении которых широко использовался камень. Такие курганы исследовались С. А. Дубинским и Р. Якимовичем в Цецели в междуречье Буга и Нарева.[771] Одни из них имели каменный покров, уложенный в несколько ярусов, другие дополнительно — вымостки из камней в основаниях насыпей, в третьих — кладки из камней в середине их высоты. Все курганы содержали захоронения по обряду трупосожжения (в единичных насыпях открыты более поздние впускные трупоположения). Кремация умерших совершалась на стороне. Собранные с костра кальцинированные кости рассыпались на материке или помещались в насыпях. Все захоронения безынвентарные, в некоторых насыпях встречены фрагменты лепной, а в одной и гончарной керамики. В одном кургане рядом с сожжёнными костями обнаружен целый глиняный сосуд. В кургане 1 найден череп лошади. Датировка курганов затруднительна, на основании лепной посуды их относят обычно к последним векам I тыс. н. э.[772] Подобные курганы раскапывались в том же регионе в Бациках Ближних.[773]

Каменные курганы могли быть привнесены в Мазовию и Подляшье лишь с севера, из коренных земель ятвягов. Использование камня при устройстве погребальных сооружений в течение длительного времени было свойственно западнобалтским племенам и обусловлено какими-то языческими представлениями. Каменные курганы получили распространение в западнобалтском мире еще в I тыс. до н. э.[774] В землях пруссов и галиндов они в I тыс. н э. трансформировались в грунтовые захоронения с поверхностными обозначениями из камней. Кладки или вымостки из камней устраивались пруссами над могилами до XIII–XIV вв. включительно. Ятвяжские племена в течение всего I тыс. н. э. продолжали сооружать каменные или каменно-земляные курганы (в некоторых местностях до конца XIII в.). На южной окраине ятвяжского ареала, там, где ят-вяги контактировали со славянами, хоронившими умерших на грунтовых могильниках, каменные курганы эволюционно сменяются каменными могилами. Применение камня для обозначения могил в ятвяжском крае было широко распространено в XI–XII вв., а в некоторых местах сохранилось до XVII в.[775]

Подобная трансформация каменных курганов в каменные могилы имела место и в Мазовии. Обряд трупосожжения в каменных могилах в первых веках II тыс. н. э. постепенно вытесняется ингумациями, в которых встречено немало вещевых находок. На их основе Л. Раухут выделил три стадии эволюции каменных могильников, отчасти налегающих друг на друга: 1) XI — начало XII в.; 2) конец XI–XII в.; 3) вторая половина XII–XIII в.[776]

О том, что каменные могильники были привнесены в Мазовию и Подляшье ятвягами, говорят особенности погребальной обрядности. Свыше 90 % мужских погребений первой хронологической стадии имели восточную ориентировку, и, наоборот, свыше 90 % синхронных женских были похоронены головами на запад. Положение умерших головой к востоку — обрядность, не свойственная славянскому этносу, и на территории его расселения встречается только там, где славяне встретились и контактировали с иноэтничными племенами. В Мазовецко-Подляшском регионе восточная ориентация погребенных, безусловно, восходит к ритуалу западнобалтского мира. В пользу этого свидетельствуют и вещевые материалы, сопровождающие такие захоронения. Так, в мужских погребениях с восточной ориентировкой встречены шпоры, кресала с кремнями, топоры, наконечники копий и стрел. Это явно неславянская особенность ритуала. В мужских трупоположениях с западной ориентировкой первой хронологической стадии таких вещей не встречено. Исключением является одно из погребений, обращенных головами на запад, в могильнике Блихово под Плоцком, где был найден топор. Однако, в отличие от обычных топоров, встречаемых в каменных могилах с восточной ориентировкой, это был боевой топор скандинавского происхождения. Очевидно, эта находка не племенной маркер, а показатель социального статуса погребенного — захоронен был не рядовой земледелец, а воин-дружинник.

Погребения в каменных могилах второй и третьей стадий не дают отчетливой картины подобной дифференциации. Находки шпор и кресал обнаружены как в погребениях с восточной ориентацией, так и в немногих мужских захоронениях, обращенных головами к западу, что является показателем начавшегося процесса ятвяжско-славянской метисации.