Атаман Ермак со товарищи - Борис Алмазов

Помогли хоть и дальние, но родственники Мансурова: отряд был крепок и хорошо снаряжен. Семьсот стрельцов на прочных стругах и больших плотах стремительно спускались к брошенному Кашлыку. На стругах было все: зимняя одежда, но нескольку пар сапог для каждого служилого человека, вдосталь оружия и боевого припасу, а главное — продовольствия чуть не на три года. Готовился отряд самим Мансуровым, и причин тому было много, главной из которых была та, что Царь Федор «опалися» на Строгановых.

Московские приказные давно и пристально смотрели за ростом «прибытков» удачливых купцов, и сложилось, не без старания завистников, мнение, что-де купцы «не по чину живут и сверх меры себе гребут»! Разумеется, это мнение докатилось и до Царя Федора, который рассудил, что в его государстве города и все вотчины, данные когда-то в аренду, должны быть возвращены Царю. Против Строгановых готовилась гроза, какой они никогда прежде не испытывали. Настанет время, и Федор Иоаннович отберет у них все, и даже Орел-городок, из которого тронулся в поход Ермак.

Опала будет недолгой, сменивший Царя Федора на престоле Борис Годунов все вернет купцам, и они много как приумножат именья свои.

Но пока, во время подготовки похода Мансурова, купцы почувствовали к себе со стороны Москвы охлаждение, потому ни нажиться, ни обмануть воеводу и не пытались.

Поход готовился нешуточный, причиной чему была перемена мнения о Сибирском ханстве. Отношение несерьезности и легкости к этому новому государеву приращению сменилось подчеркнутой «сурьезно-стью». И главным вестником этой «сурьезности» и государственного подхода было исключение казаков из военных планов.

Ни Черкас, ни кто другой из казаков в экспедицию Мансурова взяты не были. «Дело-де государственное, и не вам-де, ворам, его вершить». Так сказано не было, но понять эту мысль дали!

Государево дело вершить должны были государевы люди — стрельцы. Теперь понабрали по городам людей и стрельцов «лутших», гожих возрастов, закаленных в боях и походах. Жалование им заплатили вперед...

Но без казаков все же не обошлись. Однако послали в поход не набранных в степях, а городовых, много лет стоявших на службе. Стрелки-то они да пушкари были завзятые. Да и вроде как язык татарский знали, что в местах, татарами населенных, было немаловажно.

Перевалив Урал, отряд стремительно шел на Кашлык. Гребли неустанно, пролетая мимо взятых три года назад Ермаком и казаками семи городков и урочищ, нигде не встречая сопротивления.

Система управления Сибирским ханством была разрушена. Фактически в нем шла гражданская война. Кучум воевал с ханом Сеидом или Сейдяком, которого, имея в виду собственные цели, поддерживал недобитый Карача.

— Поспешайте, ребятушки, поспешайте! — покрикивал Мансуров.

— Давайте, братушки! Давай! — подгоняли стрельцов казаки. — Тамо наши бедуют! Жми на весла!

Но каково же было изумление, когда на валах Кашлыка вновь прибывшие увидели татар! В замешательстве отряд проплыл мимо Кашлыка и остановился на Иртыше.

Сразу же явившиеся к ним местные лесные люди сообщили, что казаки недели три тому, а то и месяц, все сели в струги и уплыли на низ к Студеному морю, собираясь уйти в Россию, потому что Ермак убит и припасы кончились. Татары Кучума тут же заняли

Кашлык, и там обосновался царевич Алей, которого совсем недавно оттуда выбил хан Сейдяк.

У Мансурова было вдвое больше сил, чем у Ермака; перед ним был слабый и многократно разбитый казаками противник; но штурмовать Кашлык он не решился.

Куда девалась московская самоуверенность!

Неизвестно зачем, но весь отряд пошел вдогон за казаками.

— Возвернем, соединимся и, купно, отобьем град Сибирь, Кашлыком зовомый!

Зачем большому отряду, прекрасно вооруженному и снаряженному, способному легко взять слабое укрепление, потребовалось догонять девяносто изнемогших на службе, цинготных и вооруженных теперь только холодным оружием?

Непонятно. Можно предположить, что Мансуровым двигало желание спасти казаков. Но это мало вероятно. Скорее, сработал вековой страх перед татарами и очень популярная при Царе Федоре осмотрительность, которая зачастую оказывалась на поверку неумением воевать или просто трусостью.

Погоня за ушедшими на север казаками была бессмысленной, потому догнать их, изо всех сил стремящихся уйти Печорским путем до холодов, было невозможно.

Мансуров ничего не понял в столкновении Кучума и Сейдяка. Для него все татары были на одно лицо. Поэтому он счел за благо отступить в края, хотя бы формально находившиеся во власти русского Царя. Его ужасала горестная судьба князя Волховского, а смерть Ермака повергла в полное уныние.

Казаков, конечно, не догнали. А при первых признаках зимы приняли единственно верное решение — ставить острог.

С этой минуты полностью меняется стратегия сибирского взятия. Если казачьи атаманы вели военные действия маневренно, вынужденно отсиживаясь в укреплениях, предпочитая всем тактикам — сражения на воде, то Мансуров, в полном соответствии с тогдашней европейской военной доктриной, стал ставить остроги.

Первым был срублен Обский острог. Возможности для постройки были все: лесу достаточно, железа привезли в избытке. Земля еще не промерзла, и каждый стрелец был снаряжен топором. Прочный острог срубили быстро.

Дальновидный Мансуров прекрасно понимал, что на недоуменный вопрос из Москвы: «Почему не взяли Сибирь-городок?» ответил бы, что взять его по множеству татар «не мочно», а он поставил крепость, чтобы обезопасить старый русский путь в Сибирь.

Гибель Ермака породила полный разброд в умах приведенных им к шерсти и присяге на верность Москве князей. Те, кто, покоряясь Ермаку, вынужден был присягнуть, теперь присягу с себя сложили и вскоре большими толпами окружили Обский новенький острог.

В основном это были остяки, которые не знавали Кучумова рабства и оказывали сопротивление Ермаку; это были те, которые, вместе с пелымским князем, творили набеги на Пермскую землю. Уход ермаковцев, которых они смертельно боялись, гибель Ермака, которого оплакивал весь лесной народ, породили в них религиозные чаяния о возмездии, совершенном их богами. Припомнили, как атаман Мещеряк в ясашном походе забрал жертвы с алтарей и тем осквернил святыню; как смеялись, видя священное камлание шаманов, казаки. В свою очередь, шаманы, безраздельно владевшие лесным народом до Ермака и потому ненавидевшие его, лишившего их власти, всячески разжигали религиозный фанатизм в своих соплеменниках. Только этим можно объяснить одержанную Мансуровым победу. Победу без сражений.

Когда остяки толпами окружили затворившихся в остроге стрельцов, они воспринимали это, как акт возмездия богов. Поэтому первым делом соорудили капище и приволокли самого почитаемого идола. Не собираясь штурмовать высокие ряжи, из которых были сложены стены, они устроили молебствие, которое, по их мнению, должно было привлечь смертоносную грозу на головы пришельцев.

И гроза прогремела! Грохнули привезенные стрельцами новые орудия, и почитаемый идол, неосмотрительно поставленный в зону достижения огня, был сметен метким выстрелом и разбит ядром в щепки. Напуганные остяки разбежались...

Буквально через несколько дней в острог пришли дружественные еще Ермаку князья и тут же присягнули Царю. Среди них особенно выделялся князь Лугуй, который правил большой волостью на западных притоках Оби — Ляпиной волостью. Он не ограничился принесением присяги в Обском городке, но поехал в Москву и там получил от Царя Федора жалованную грамоту, по которой обязался сдавать в казну по 250 соболиных шкурок ежегодно.

Посольские приказные поспешили сообщить иностранным дипломатам, что Сибирь покорена. «А поделал Государь городы в Сибирской земле. В Старой Сибири, и в Новой Сибири, и в Новой Сибири на Тюменском городище, и на Оби, на Усть-Иртыше тут город те государевы люди (имелся в виду отряд Мансурова) поставили и сидят по тем городам и дань со всех тех земель емлют на Государя».

На самом деле был построен только Обский острог и прикрыт безопасный и самый длинный путь на Русь. Все остальное было не выполнено.

Московские приказные заявляли во всеуслышанье, что Царь Федор «ясаку положил на Сибирское царство и на Конду Большую и на Конду на Меньшую, и на Пелымское государство и на Туру-реку, и на Иртыш, и на Киргизское государство, и на Пегия Колмаки и на Обь великую и на все городки на обские, на девяносто на четыре города — с году на год имать по пять тысяч сорок соболей, по десяти черных лисиц да по пяти сот тысяч белок...»

Гладко было на бумаге... Судя по этой грамоте, московские власти собирались ежегодно пополнять казну, привозя из-за Камня 200 тысяч соболей. Цифра немыслимая! Учитывая, что никаких 94 городов в Сибири просто не существовало. А все перечисленные земли и города, может быть однажды уже и приведенные в русское подданство Ермаком и другими атаманами, теперь нужно было приводить к присяге снова.