Знак драконьей крови - Дамарис Коул

Он посмотрел на удаляющуюся фигуру Нориссы и снова услышал ее последние слова: "Там нас будут охранять!". Подобрав с земли камень, он бросил его вслед Нориссе.

Снаряд пролетел несколько шагов и внезапно остановился в полете, словно упал на что-то твердое. Земля снова задрожала, и он слегка переместился в воздухе, словно скатившись с арки моста, но так и не упал вниз.

- Норисса не стала бы звать нас навстречу опасности! - крикнул Байдевин Медвину. Прежде чем старик успел ответить ему, Байдевин шагнул с обрыва в пропасть.

Магическая паутина легко коснулась его щек, но не отбросила назад, и Байдевин оказался в спокойном месте, где воздух был неподвижен, свободен от стремительно несущихся песчинок. Вершины гор слегка розовели в лучах заходящего солнца. Окрашенные в серые и розовые цвета, их остроконечные вершины как будто плыли в океане темно-красных теней.

Байдевин чувствовал себя так, словно попал в волшебный сон, однако под ногами его была надежная, твердая скала. Стряхнув с себя восхищение открывшейся ему красотой, гном шагнул обратно, навстречу яростному ветру.

- Там мост! - он схватил Иллу за руку и потащил ее за собой. Девочка завопила и упала на колени, но Байдевин знал, что не повредил ей: остальные последовали за ними. Как и Норисса, Байдевин побежал вперед по мосту.

К этому времени Норисса уже достигла подножья далекой горы и начала подъем к пещере. Байдевин крикнул ей, чтобы она подождала его, но Норисса только отмахнулась и продолжала карабкаться вверх.

Алая вспышка и задрожавший под ногами надежный мост заставили всех остановиться и повернуться назад. На равнине появилось целое войско. Черный крылатый силуэт эброта на красном штандарте означал присутствие Тайлека. Остатки магии, доставившей войско, розовой дымкой таяли над головами солдат.

Некоторые из солдат противника беспокойно размахивали руками, стараясь отодвинуться подальше от обрыва, куда их бросило могучее волшебство. Остальные смотрели куда-то вверх.

Байдевин посмотрел туда же.

Над плато медленно парило существо из легенды, или из ночного кошмара. Оно было длиной с пятидесятивесельный торговый корабль, огромное тело, покрытое медно-золотыми и ярко-алыми блестящими чешуйками, разбрасывало по сторонам ослепительные стрелы света, отражая солнечные лучи. Треугольная голова, словно отлитая из бронзы, была посажена на вытянутую вперед толстую шею. Чудовище парило в воздухе, изредка взмахивая темно-малиновыми крыльями. Байдевину показалось, что крылья чуть-чуть маловаты для такого тяжелого тела - просто клочки полупрозрачной кожистой пленки, натянутые на тонкую костяную раму. Сразу за этими крыльями полоскалось на ветру облако золотых волос, и Байдевин понял, кто оседлал страшное чудовище - Фелея.

Пасть дракона тем временем распахнулась в неслышном рыке. Ни один звук не донесен до Байдевина сквозь невидимую магическую стену, но в этом жесте чудовища ему почудилось ярость и вызов.

Дракон метнулся вперед, целясь в Нориссу, но, достигнув края обрыва, он развернулся и попытался снова преодолеть невидимую преграду. Страшные когти его передних лап беспорядочно рвали воздух. Но и вторая атака на невидимый барьер закончилась неудачно. Чудовище снова разинуло пасть в неслышном вопле, ужасное и прекрасное одновременно.

Кей захныкал от ужаса, мелко и часто дрожа. Илла обняла его и громко шепнула:

- Госпожа пришла, чтобы погубить нас!

Ее слова разозлили Байдевина.

- Нет! - воскликнул он и силой повернул голову девочки туда, где Норисса продолжала свой подаем к пещере.

- Вот наша госпожа, она ведет нас туда, где мы будем в безопасности!

И они продолжили свой бег по волшебному мосту.

Байдевин первым достиг противоположной стороны ущелья. Илла и Кей держались позади него, но довольно близко. Медвин и все остальные были еще далеко, но спешили изо всех сил. Байдевин и дети начали подаем, следуя по следам, оставленным Нориссой.

Поначалу осколки льда под ногами и лужи воды в промежутках между камнями делали подъем тяжелым и опасным. Чем выше они взбирались, тем чаще под ногами хрустел снег, пятнами покрывающий верхушки камней. На подъеме дети обогнали Байдевина, и он, пыхтя, проклинал свои коротенькие ножки, которые не позволяли ему двигаться так же быстро и проворно, как они. Тем не менее он не сдавался и остановился только тогда, когда совершенно задохнулся.

Медвину подъем тоже давался нелегко. Теперь его поддерживали Бремет и Норвик. Боср, борясь со своей собственной усталостью, поравнялся с Байдевином и предложил ему руку. Байдевин покачал головой и снова полез вверх.

После долгого карабканья среди обледенелых скал они наконец достигли снеговой линии, и скалы исчезли под снегом, который укрывал гору до самой вершины. Цепочка следов и взрытого снега указывала на то место, где прошла Норисса и двое детей. Они поднялись еще немного, и Боср попросил сделать остановку. Байдевин уселся прямо в снег, согнувшись чуть ли не пополам от острой боли в боку. Он слишком устал, чтобы проклинать и дальше свои короткие ноги, даже для того, чтобы обратить внимание на покрасневшие от холода пальцы, торчащие из его открытых сандалий. Когда все остальные нагнали Босра и Байдевина, они не уселись отдыхать, выдыхая белые клубы пара.

Байдевин посмотрел вниз, где меднокожий дракон все еще сражался с невидимой преградой, закрывающей подходы к мосту. Холод, который охватил вдруг Байдевина, не имел никакого отношения к морозному горному воздуху, который доставал его сквозь мокрую от пота одежду. Вскочив, Байдевин бросился вслед за Нориссой.

Наконец он достиг небольшой заснеженной площадки прямо перед входом в пещеру. Не задержавшись здесь даже затем, чтобы перевести дух, Байдевин бросился внутрь.

31

Ненависть. Она сжигала его внутренности подобно расплавленному свинцу, и он устал сглатывать, чтобы увлажнить сожженное ненавистью горло. Вторя вспышкам ненависти, в висках пульсировала боль.

Пэшет никогда не думал, что он может ненавидеть так сильно, как он ненавидел в эти минуты, и все же ему хотелось, чтобы его ненависть могла стать еще сильнее.

Когда в самой середине двух сражающихся армий растаяло золотое облако света, стало видно, что девушка исчезла.

Но Пэшет не смотрел туда. Незаметно для себя опершись всем весом об исписанный заклинаниями стол, он неотрывно смотрел на кучку дымящегося тряпья, ибо это было все, что осталось от его брата. Руки его горели так, словно он погрузил их в тлеющие угли, и что-то словно поползло вниз по спине. Тайлек смотрел на него через стол, и Пэшет не замечал боли. Теперь он не скрывал своей ненависти к колдуну, напротив, он дал ей волю, позволив своему лицу выразить все то, что он чувствовал теперь. Взгляд его говорил о мести, и Тайлек взглянул на него со встречным вызовом.