Альда - Геннадий Ищенко

Когда все наконец закончилось, и он немного пришел в себя, счастливая девушка обхватила руками его плечи, наклонила свое лицо к нему, обдав водопадом волос, и прошептала с радостью и надеждой:

— Теперь ты только мой! Никому никогда не отдам! Салан, увези меня отсюда! Давай убежим далеко-далеко!

— А как же семья?

— Какая семья? — с горечью усмехнулась Глера. — Нет у меня семьи. Моя мать вздорная и эгоистичная женщина. На всем свете она любит только своих сыновей, даже свою грудь им давала. А меня сразу же отдали кормилице и забыли. Отец в моей жизни принимал самое минимальное участие, когда зачал меня в утробе матери. Да, они заботились, чтобы я была одета и обута и своим видом не позорила семейство Рабек, мне даже нанимали учителей, чтобы я по глупости или незнанию не ляпнула что-нибудь неподобающее. А на день рождения кидали мне на столик какую-нибудь драгоценность, как собаке бросают кость. Братьям я тоже не нужна. Альт мне сразу дал понять, что знаться со мной не желает. Пока Вельт был маленький, мне разрешали с ним возиться. Потом мы даже недолго дружили, пока мать не объяснила ему, что дружить с девчонками не подобает, что они совсем для другого… Моей подругой была замечательная девушка — дочь одного из наших соседей. К несчастью, мой отец положил глаз на его имение. Сам шевалье упал на охоте с лошади и сломал шею, а его старшего сына убили разбойники. О том, что стало с моей подругой, я боюсь даже думать. И такого за моим отцом водится немало. Мой отец — чудовище, Салан! Во время мятежа он обобрал всех дворян в графстве, якобы для помощи королю, одновременно направив гонца Мартину с уверением в помощи и поддержке. Надо ли говорить, что король не увидел этих денег, а герцог так и не получил обещанной помощи? И так во всем. Соседям многое известно, о многом они могут догадываться. Но все молчат из страха перед графом. А с тем, кто осмеливается что-то сказать против, случаются всякие неприятные вещи. Мой старший брат с компанией своих приятелей ни в чем не знали удержу и натворили такого, что отец серьезно боится разборок со стороны нового герцога. Он даже мать с младшим сыном хочет отправить к деду. Обо мне, конечно, речи не было. А теперь он будет убивать тех, кто, по его мнению, может быть опасен, и делать это, скорее всего, придется именно тебе. А откажешься, убьют и тебя.

— Значит, ты не любишь отца?

— Я его ненавижу, а за Риту убила бы собственными руками, если бы могла!

— А если это сделаю я?

— Я тебя слишком люблю, чтобы потерять!

— А если я это сделаю так, что на меня не падет подозрение?

— Я не знаю, как такое можно сделать, но помогу, чем смогу. Только увези меня отсюда! Я больше не могу жить среди этих чудовищ, притворяющихся людьми, ловить на себе презрительные или сочувствующие взгляды прислуги и ждать, когда отец решит продать или подарить меня нужному ему дворянину. Мне уже пятнадцать лет, Салан!

— А если я не тот, за кого себя выдаю? Если я вовсе не дворянин?

— Разве для меня ты от этого станешь хуже? Скажи, ты ко мне как относишься? Я тебе хоть немного нравлюсь?

— Кажется, я впервые в своей жизни влюбился, — честно ответил он то, что чувствовал.

— Я так рада! — засмеялась Глера, тесно к нему прижавшись и ловя ртом его губы.

— Не сейчас. Извини, но я совершенно пуст. Давай сейчас оденемся, сделаем все, что нужно и до утра расстанемся. Никто не должен знать, что между нами что-то есть.

Они быстро надели одежду и вышли в коридор.

— Нам надо пройти в трапезный зал, — сказал Салан. — Как это сделать, чтобы не попасться охране?

— Какая охрана? — удивилась Глера. — Пост есть только возле покоев отца, и один стражник дежурит в коридоре у дверей матери и Вельта. А слуги сейчас все спят, даже повара, слишком рано еще.

— Тогда давай ты пойдешь вперед, а я шагах в тридцати сзади. Если тебя все же кто-то встретит, то никто ни в чем не заподозрит, и вопросов задавать не будут. А я успею укрыться в одной из стенных ниш. Они у вас здесь почему-то повсюду.

— Это все дед моего отца, — тихо засмеялась Глера. — Он строил этот замок и считался большим любителем скульптуры, а, может быть, им и был. Раньше во всех нишах стояли скульптуры, которые он приволок из военных походов и купил у имперских купцов.

— Разве они торгуют скульптурами? — удивился парень.

— Обычно нет, эти привезли под его заказ. Ладно, я пошла.

За все время пути им никто не встретился, дверь трапезного зала была открыта.

— Как часто чистят стул твоего отца?

— А зачем его чистить? Чистят столы и моют посуду, а стул могут чистить, если кто перепил и излил содержимое желудка или опрокинул вино. Но такого у нас уже давно не было. Отец не любит пьяниц. Пока был дома старший брат, вино к обеду вообще не подавали, и отец пил его у себя.

— Очень хорошо, что здесь мягкая обивка, — Салан ненадолго наклонился над стулом графа. — Все, можем уходить.

— Что ты сделал?

— Закрепил в обивке рыбную косточку, смазанную ядом. Укол будет слабым, а граф наверняка посчитает это случайностью. Вчера за обедом была рыба. Ее у вас часто подают?

— Где-то раз в три дня. Отец ее, кстати, любит. Как быстро действует яд?

— Очень быстро. У человека просто отказывает сердце. На обычное отравление это совершенно не похоже. У вас врач есть?

— Конечно. Отец его специально поселил в замке из-за матери. Она очень трепетно относится к своему здоровью.

— Как ты думаешь, как она отреагирует на его смерть?

— А тут и думать нечего. Она придет в ярость и будет искать виновного. А вообще все будет зависеть от завещания графа. Раньше оно было на Альта, но, по слухам, не так давно отец переписал его на Вельта.

— Тогда тебе надо будет сделать следующее…

Несмотря на ночные бдения, проснулся Салан довольно рано и до прихода служанки успел привести себя в порядок. Время до завтрака еще было, и служанка, сделав вид, что забыла его вчерашнее поведение, стала активно заигрывать с парнем с целью довести свои шалости до известного финала. В его планы такое не входило, да и подло было по его понятиям забавляться с другой, после того, что у него было с Глерой. Ловко уклонившись от близкого контакта, он выскочил в коридор, оставив недовольную девицу заниматься уборкой комнаты. В трапезный зал он шел не торопясь, с таким расчетом, чтобы прийти туда одним из последних. Переглянувшись с Глерой, он занял свое место за столом. Поприветствовав всех и получив в ответ нестройное многоголосое пожелание здоровья и долгих лет, граф опустился на свой стул и досадливо поморщился от укола. Немного приподнявшись, он пошарил рукой в больном месте и, прихватив пальцами, вытащил из штанов рыбную кость и бросил ее на пол. Пробурчав что-то по поводу нерадивых слуг, граф налил себе в кубок вина, не торопясь его выпил и принялся за еду. Все остальные тоже начали есть. Некоторое время ничего не происходило, слышалось только чавканье и звон посуды. Внезапно граф откинулся на стуле, отшвырнул на стол ломоть мяса и рванул рукой ворот камзола так, что на пол полетели пуговицы. Его лицо налилось бледностью, рот судорожно пытался открыться то ли что-то сказать, то ли просто вдохнуть воздух. В следующее мгновенье он ничком упал лицом на блюдо с нарезанным мясом, опрокинув на пол стоящий рядом пустой кубок. Звон упавшего кубка слился с испуганным криком графини. К графу подбежал управляющий, приподнял его тело и облокотил на стул. Широко раскрытые остекленевшие глаза графа не оставляли никакого сомнения в том, что их обладатель мертв, но Эрик все-таки приложил пальцы к виску своего господина, немного подержал и сказал то, что и без него всем было уже ясно: