Синеокая Тиверь - Дмитрий Мищенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Челядники все еще ползали возле княжьего коня, хватали за стремена, молили о пощаде.
– А с этими как?
– Отведите и покарайте, – с брезгливостью ответил Волот. – Да не вздумайте предавать после огню, – сказал громче, чтобы все слышали. – Преступники недостойны этого, заройте их в землю, как псов.
Вече, онемевшее во время казни преступников, продолжало молчать. Видимо, ждало чего-то еще от князя. А князь никак не мог собраться с мыслями. Удовлетворение быстро отступило перед страшным зрелищем, душу заполонила печаль.
– Братья! – Князь поднялся наконец на стременах и возвысился над толпой. – Поняли вы, слыша этот суд, за что карают нас боги? Думаете, за то, что не искренне верим в них, или за то, что недостаточно щедры, не делимся с богами тем, что дает с их благословения земля наша? Это не так. Кто из вас не молится в своем доме богам, кто жалеет отдать богу богово? Никто. Народ наш искренен в вере своей, щедр на добро, как и на дары. Боги карают нас за то, что мы предаемся чревоугодию, не знаем в этом ни меры, ни границ, торгуем во имя выгоды не только людьми, угодьями, но и повеленьем божьим. Вот откуда гнев божий и кара божья!
– Так! Князь правду говорит! – тысячеголосым эхом отозвалась толпа. – Виноваты! Пусть простят нас боги!
Долго, наверное, кричали бы поселяне, но князь снова поднял меч над головой.
– Торговать можно скотом, зерном, изделиями рук своих, торговать же благополучием народа во имя собственного чревоугодия, как и самим народом, – богопротивное дело, и оно должно караться наивысшей мерой – смертью.
– Так, княже! Согласны с тобой!
– Поэтому спрашиваю вас: принимаем ли это как закон и обычай народа тиверского?
– Принимаем! Отныне пусть так и будет: кто ставит чревоугодие превыше всего, кто посмеет торговать благополучием народа или самим народом, тому смерть!
Князь почувствовал удовлетворение, голос его зазвенел как натянутая струна.
– И еще спрашиваю вас: чтобы меньше было соблазнов и желаний нажиться на наших традициях, не пришло ли время навсегда отречься от почти забытого уже обычая – приносить в жертву богам людей тверских?
Волот ждал, вот сейчас толпа дружно ответит: «Да! Время!» – но ответом ему была тишина. Немая и долгая, словно кто-то околдовал до этой минуты шумное тиверское вече.
– Может, я беру на себя слишком много? – Он невольно понизил голос. – Может, превышаю власть, но как князь и верховный жрец выношу свое слово на суд народа: разве боги давали людям жизнь для того, чтобы забирать ее в расцвете лет? Кто и когда слышал от них: «Умилостивите нашу жажду – будете иметь благодать»? Не достаточно ли того, что добровольно будем щедрыми, чтобы умилостивить богов?
Все-таки дошли, наверное, слова князя до сердца и разума тех, кто внимательно его слушал: люди зашевелились, заговорили между собой, по всему видно, понравились им слова князя.
– Может, и так, – ответил за всех старейшина, который стоял ближе всех. – Но нам не дано, княже, того знать. Вече призвано судить людей, а не богов.
Вот оно что! Не решаются поддержать его. Боятся гнева божьего!
– Разве мы богов судим? Речь идет о древнем обычае родов наших, народа нашего. Кому, как не вечу, изменить его?
– Обычай обычаю рознь, – стоял на своем старейшина. – Ты, княже, верховный жрец земли нашей, слышишь глаголы божьи, знаешь их повеления. Вот и суди, как быть с обычаем, который оберегает нас от гнева божьего. Мы недостойны судить об этом.
Волот чувствовал, как его разбирает злость, кажется, набросился бы сейчас на старейшину, если бы не понимал: то, чего домогается сейчас, зависит только от старейшин.
– С Жаданом вы согласились и принесли богам человеческие жертвы. Со мной не можете согласиться. Не скажете ли почему?
– Хотя бы потому, княже, что тогда речь шла о соблюдении обычая, сейчас – об отречении от него.
Нет, они все-таки невыносимы, эти тиверцы. Волот чувствовал сердцем, что народ в чем-то прав, сердцем – но не разумом.
– Хорошо, – сказал, смиряясь и опуская голову, чувствуя себя униженным, – отложим этот разговор до лучших времен.
Подобрал поводья, собираясь ехать в Черн, но в последний момент остановил себя. Разве так надо завершать вече? Не красная девица он, чтобы показывать всем свой норов.
– Князь сказал все, что хотел, своему народу. Все ли сказал народ тиверский?
– Нет, не все.
– Пусть говорит, я слушаю.
Старейшины переглянулись. Говорить с князем вызвался почему-то самый молодой из них.
– Речь наша касается самого главного, князь: как будем жить дальше? Народ третье лето подряд ничего не получает с земли, извели почти весь скот. Просили тебя раньше, чтобы не брал дань, вынуждены просить снова: удержись от полюдья, потому что ничего не сможем дать тебе.
Волота эти слова не обрадовали, но старейшину слушал внимательно.
– Я мог бы сказать то же самое. Княжеские житницы не так уж переполнены. А дружина потребует своего, и оборона земли тоже. Но не об этом сейчас думаю: спасет ли народ, если я снова не пойду брать с него дань?
– Может, и нет. Вот если бы еще и властелины…
– А что властелины?
– Прошлой зимой они стали стеной на защиту своих угодий. Если и в эту зиму так будет, беда ждет всех, беда великая.
– Это правда? – сердито взглянул князь в ту сторону, где сгрудились хозяева земель.
Те – ни слова в ответ. Кто потупил взор, кто делал вид, что это его не касается.
– Я спрашиваю, – не отступал Волот, – мы люди одного рода-племени или нет?.. Можем поделиться с измученными бедами поселянами своим добром или не можем?
– Да нечем нам делиться, князь. Наши нивы постигло такое же несчастье, что и поселянские.
– А охотничьи угодья? Неужели и ими не хотите поделиться?
– Это не спасет поселян.
– Так что же тогда спасет нас?
– Спасение в одном: собраться вместе и идти за Дунай стезей склавинов. Фракийская земля – богатая земля, прокормит их, прокормит и нас.
Князь не торопился возражать, хотя и согласиться не мог.
– Советуете учинить то, в чем мы обвиняли в свое время ромеев. А что будет, если мы пойдем за Дунай, а обры к нам? – слово в слово повторил он сказанное Добриту. – Кто защитит тогда наших детей, жен, землю Тиверскую? Понимаете ли, как пагубен этот путь: добудем на маковое зернышко, потеряем все.
– Почему на маковое? В войско пойдут все, кто может держать меч. И себя прокормят, и детям, женам добудут еду.
Народ оживился, зашумел, по всему видно было – им по вкусу пришлось такое предложение, видят в задунайском походе спасение. А князь даже в лице изменился. Приходил в бешенство от собственного бессилия. Боги! За что караете так этих несчастных? Они и без того стоят над пропастью, а вы лишаете их последнего разума.
– Пока я князь ваш, – сказал громко и твердо, – не допущу такого безумства. Желаете идти за Дунай – идите без меня, отдайте себя, роды свои, народ свой на растерзание жадным до грабежей обрам. Я на татьбу не поведу.
Вече примолкло, похоже, слова князя охладили пыл многих, а то и напугали.
Старейшины, воспользовавшись тишиной, посовещались и спросили Волота:
– Что же предлагаешь нам, княже?
– Не пойду и в эту осень на полюдье. Трудно мне будет, но все же не пойду, велю и мужам-властелинам поделиться с народом последним, что есть в клетях, сделать доступными для голодных леса и водоемы.
– Это не спасет нас, княже. Что возьмем с мужей, если у них и вправду негусто? Что возьмем в лесах, если уже брали не раз? Не забывай: третье лето остаемся без хлеба.
– Другого совета не дам.
– Тогда слушай, что мы скажем. Согласны с тобой: ныне, как никогда, надо держаться вместе. Но согласись и ты с нами: обеднел народ из-за недородов, и обеднел до краю. Голод и мор идут в землю Тиверскую, на этот раз – повальный. А пойдет гулять мор, земля наша станет еще доступнее для соседей, чем когда мы сами вторгнемся к ним с мечом и сулицей. Вот и думаем: должны сделать так, чтобы и соседей не трогать ратным вторжением, и самим выжить до лета.
– Разве я не это же говорил? Ведь кричите все: не выживем.
– Не выживем, если будем сидеть сложа руки.
– Что же предлагаете?
– Раз земля наша не может прокормить всех, пусть на ней останутся те, кого прокормит. Остальные пусть идут и ищут себе другую землю.
Волот от удивления широко открыл глаза. Смеются над ним старейшины или кнута просят? Куда пойдут и кто пойдет? Где та земля, что приготовила яства для голодных?
– Лишь бы с глаз долой, значит?
– Почему – лишь бы с глаз?
– Потому что такой земли нет на всем белом свете, а если и есть, то ее надо брать мечом и сулицей.
– Выслушай, княже, до конца, и ты поймешь: для таких, как наши отселенцы, земля и яства могут найтись. Даже без меча и сулицы. Совет старейшин выносит на суд народа такое решение: пусть каждый отрок и каждая девушка возьмут жребий. Каждый третий должен покинуть Тиверь. Князь и кровные поделятся с ними последним – броней, конями, скотиной – и скажут: «Идите туда, куда приведут боги, ищите себе землю, которая прокормит вас». Учти, князь, посылаем молодую поросль родов своих, а таких любой хозяин возьмет на поселение, если у него есть чем помочь им до первого урожая.