Безумная тоска - Винс Пассаро

28

Нет, красота не покинула эту землю – это была неправда, Джордж мог убедиться в этом собственными глазами. Эта осень была самой чарующей из всех, что ему доводилось видеть за всю свою жизнь, бальзамом для его израненной души. Все было так, словно что-то покинуло его самого. Он лишился чего-то. Ослаб не только духом, но и телом. Терял связь с собственным телом, будучи существом из плоти и крови. Терял надежду на будущее в своем теле, в этом инструменте, черпавшем силы, удовольствие и смысл бытия в этом мире. Перестал быть действующим веществом. Бессмысленно. Все утратило смысл. И ему было больно. Горе причиняет тебе настоящую боль, слабую, но иногда внезапно вспыхивающую, как вулкан. Каждый новый день проходил спокойно, и он устало занимался своими привычными делами без особой веры в то, что делал. Яркость впечатлений угасала. Внутри была пустота. Красота больше не была красотой в полной мере. Красота равнялась красоте, от которой отняли неизвестное. На 0,71322 она оставалась собой, а все остальное было темно-серым. Постепенно уменьшалось ее воздействие, оказываемый ею эффект. Сам он как будто бы прибавил в весе. Но он упражнялся каждый день: свободные веса, собственный вес, три-четыре мили на беговой дорожке. По-прежнему оставался крепким белым мужчиной, но стал несчастным. Это не было депрессией, уже знакомой ему по тем временам, когда ему было за двадцать. Это было камнем внутри. Ветер гнал бумагу по улицам. Он смотрел на нее и, закрывая глаза, видел ее снова и снова, видел перед сном: пыль и опавшие листья взметались вихрем, и бумага носилась в воздухе, словно нечестивая белая птица. Кофейни «Браун и Ко» отстояли друг от друга всего на несколько кварталов, но когда ему хотелось выпить кофе, поблизости часто не было ни одной, и ему приходилось заказывать такси, если не было свободных десяти минут, чтобы пройтись пешком. Как так может быть, ведь раньше так не было? Мы что, закрываем магазины? Или я оказываюсь не в том районе? Нет. Тогда его одолевала злость, он был вне себя от злобы. Ему хотелось врезать по стеклу арабской пекарни на углу 23-й и южной Парк-авеню. Он не мог купить там кофе. Он больше не мог покупать кофе в других заведениях. Его буквально могли сфотографировать, и компания за неделю потеряла бы два процента своей рыночной стоимости. В тренажерном зале с ним познакомилась одна женщина. Она знала, что он богат. Он знал, что она это знает. Ветер гнал по улицам все больше бумаги. Она изо всех сил пыталась доставить ему удовольствие. Наконец он сказал ей: «9/11. Всего хорошего».

Кэтрин, ассистентка Джорджа, купила слаксы цвета лайма и нашла к ним подходящие сланцы. Сегодня она их надела. Сланцы с маленькими стеклянными бусинами.

– Что, теперь в наш дресс-код входят шлепанцы? – спросил Джордж.

– В твой не входят, в мой входят, – ответила Кэтрин. – И, вообще-то, это не шлепанцы.

– Рад за тебя.

– Это сандалии, и стоят они сто восемьдесят долларов, чтобы ты знал.

– Так и подмывает сказать, что мы тебе слишком много платим, но я знаю, что это не так.

– Да, это не так. Но иногда хочется себе что-то такое позволить.

– Бывает, – согласился Джордж.

Весной 2004-го его кот, Пухлый, заболел, и Джордж повез его к ветеринару. Кот Анны, прошло уже два с половиной года. Эль Гордо. Сердце Джорджа билось все быстрее, он был не в себе, удивляясь тому, как отчаянно, как сильно хотел, чтобы кот выжил. Он был на грани самой настоящей панической атаки. Может, это и была паническая атака: при одной этой мысли он встревожился еще больше. Но что случилось с котом? У бедняги в глотке обнаружили какую-то опухоль. Требовалась операция. Джордж уже три раза звонил, чтобы узнать, как идут дела; ему отвечали, что врач позвонит ему, как только закончит оперировать. В три тридцать или около того он не выдержал, ушел из офиса и поехал в клинику на такси. Ветеринар уже ушел на другую операцию и скоро должен был освободиться. Он принялся расхаживать по приемной. Его попросили сесть (считалось, что это пугает других животных); он сказал, что подождет снаружи, попросив, чтобы его позвали. Мимо проезжали автомобили, он был на 79-й улице, совсем рядом с авеню Вест-Энд, крупной магистралью со съездами на шоссе Вест-Энд, ни одна из частей которого не носила это название. Здесь проходила автострада Генри Гудзон. К югу от 59-й шла Вест-стрит. К северу от парка Ван Кортлендт – автострада Соу-Милл-Ривер. Здесь был и сьезд с автострады, и выезд на нее. Четырехполосная проезжая часть. Паркетники из пригородов. Такси. Иммигранты на «Короллах». Он попытался успокоиться: вдох. Выдох. Зачем этот кот так с ним поступил? Он снова видел руины, дым, белый свет. Объявления с фотографиями и сведениями о пропавших. Он так и не разместил объявление с ее именем, понимая, что это бесполезно, но сейчас жалел об этом: подобный поступок казался ему проявлением черствости, лени, эгоизма, так же как и то, что он не купил для нее надгробие. Ее официально признали погибшей в конце 2003-го, останки так и не идентифицировали. Так что и могилы у нее не было. Он подумал, что надо купить ей место и надгробие. Да. Он так и сделает. «Пусть только кот выживет, и я куплю тебе этот ебаный памятник, ладно? Я так и не купил его, как и не подарил тебе кольцо с бриллиантом».

Все обошлось, кот был в порядке. Опухоль была доброкачественной, спустя несколько дней это подтвердил гистолог. Скоро он с аппетитом принялся уписывать корм, набирая обратно все, что сбросил, к нему вернулась обычная пренебрежительность, изредка перемежаемая проявлениями привязанности, обычно появляющейся утром, когда ему требовалась свежая еда и вода. И Джордж купил для нее место на кладбище к северу от Тарритауна, в Сонной Лощине, она должна была упокоиться там, где в последний раз видели Икабода Крейна, того самого, что она видела ночью в Джон Джей Холле почти тридцать лет назад. Он сказал об этом ее родителям, затем отвез их туда – спросил, нужен ли был какой-то обряд. Никаких обрядов они не знали, пришлось заплатить кладбищенской капелланше.

Хоть он и поклялся, что больше никогда не вернется в тот район, но у Нейта там оставались друзья. Бэттери-Парк-Сити. Городок на десять тысяч душ, где селились те, кто входил в десять процентов людей с самым высоким доходом в США,