Золото небесных королей - Андрей Геннадьевич Демидов

Всё это промелькнуло в воображении, пока над головой короля с треском ломались копья, ржали кони и истошно кричали раненые. И когда Сохильда и Рунегонда снова бросились его спасать, Дагобер больше думал о том, как объяснит воинам их присутствие, а не то, что девушкам угрожает опасность. Однако развязка загадки наступила неожиданно. Просто Тороп, увидев как падает сраженный копьём князь Стовов Багрянородец, перестал примеривать свои поступки к какому-то смыслу. Смысла жить для него не было больше никакого. Без князя все леса, луга старшего дружинника и пасеки вдоль Москвы-реки становились лёгкой добычей их прежних владельцев, стреблян Претича и мокшан. Ни княжна Бела, ни княжич Часлав с братьями, не могли и не захотели бы снова утверждать власть кривичей южнее Нерли и Клязьмы. Для них Каменная Ладога была пределом мечтаний. Старые дружинники Стовова, многие из которых, вроде Семика, Торопа и Мышеца служили ещё его отцу, до женитьбы Стовова на Беле, были не милы, ни самой Беле, ни её дружине и приближённым старейшинам, состоящей из биармов, чуди и литвы. Что могли без князя и самого Торопа сделать его дети, челядь и рабы на захваченной земле против недругов? Только пойти к ним в услужение и сдаться на милость, уступив весь прибыток с торговли пушниной, рыбой, зерном и скотиной, переженившись на стреблянах и мокшанах, забыв гордое имя кривичей, город предков Гдездо, с старшего Торопа и само славянство своё, сменив славянского бога Ярилу на прибалтийского, литовского бога Перкуна. Умирающий на руках своего соратника князь с каждым мгновение всё более сужал мир Торопа до размеров поля вокруг одинокого старого дуба в весенней Моравии. Тут, под деревом, помнящим наверно ещё кельтское племя богемов, живших здесь когда-то, разыгрывалась последняя ужасная сцена милой кривичу жизни. И когда разъярённые обнажённые юные ведьмы снова набросились на него, мечник не стал с ними драться, таскать за волосы, заламывать руки и толкать на траву. Он вынул из-за пояса широкий и длинный нож с костяной рукояткой, и нанёс этим ножом каждой из девушек по удару в живот. Они даже не сразу поняли, что произошло, просто вдруг силы разом покинули их, дыхание спёрло, а перед глазами возникла тёмная дымка, словно небытие вырастало прямо из солнечного дня. Только повалившись на землю и нащупав ладонями под сомкнутой кожей страшные широкие и глубокие раны, полные крови и не переваренной пищи, они поняли, что их убили, потому что спасения от смерти при таких ранах не существовало никогда.

— Что ты наделал? — в ужасе закричал Рагдай, — теперь нас точно всех убьют, это же были женщины короля!

— А чего они? — не задумываясь больше ни о чём, сказал Тороп, вынимая меч и поворачиваясь к Дагоберу, равнодушно взирающему на то, как побледневшие девушки ищут незрячими уже глазами его лицо, — этого злодея я тоже сейчас прикончу!

Однако, как и обещали саксонки, девушки спасли своего возлюбленного короля, пусть и ценой жизни, пусть и не так, как они предполагали. Именно этих мгновений, что он потратил на убийство красавиц, не хватило Торопу, чтобы расправиться с королём. Несколько конных франков, благоразумно не попав в свалку тел около убитых, на всём скаку обогнули дуб с другой стороны, и оказались прямо рядом королём. Один из них, почти голый, в островерхом шлеме с конским хвостом, косицами соломенных волос и пышными бакенбардами, с размаху и сверху вниз ударил Торопа копьём. Длинный наконечник пробил руку, грудь слева и вышел через правый бок. Древко с хрустом сломалось и кривич отлетел от удара на несколько шагов с обломком копья и потерял сознание. Тем временем умер и князь на руках у склонённого Мышеца. Просто он перестал дышать, глаза остановились, а лицо сделалось белым.

Уже удалившись на недосягаемое для живых расстояние от места боя, Стовов Багрянородец увидел день своего отправления в этот поход и услышал, как хриплый звук рога разнесся над холмом города Стовграда, словно птицей пролетел над местом слияния Стохода и Нерли, и утонул в буреломах окружающих лесов. Он увидел, как шесты оттолкнули его корабли с дружинами от берега, лопасти вёсел нырнули в воду и под счёт, и команды кормчих, стали отходить на середину реки, преодолевая течение, обходя большие льдины. Кормчие налегали грудью на правила, стараясь избежать столкновения. Шесть стреблянских лодок быстро отчалили и ушли вперёд. Гребцы весело ударяли вёслами и махали на прощание руками. Стреблянские женщины и дети махали им руками в ответ, напевали, прихлопывали в ладоши, дули в свистульки. Провожающие подошли к воде. Долго смотрели, как выравниваются промежутки между деревянными головами на носах кораблей, как мутная, коричневого цвета вода, струится по свежесмолённым бортам и белой пеной завивается вокруг вёсел. Солнце играло ослепительными бликами на воде, шлемах и кольчугах воинов, меховых оторочках, золотом шитье воротников, на самоцветных и янтарных украшениях. На берегу среди смеющихся и кричащих, многие плакали. Снова возвышенно запели волхвы, а княжич Часлав вдруг повернулся, и отчаянно крикнул в толпу:

— Они вернутся, они все обязательно вернутся!

После мимолётного видения князя не стало. Мышец в горе вскочил на ноги, отвёл в сторону руку с мечом, и исторг из глотки прямо в голубое, солнечное небо не то вой, не то рык. В этот же момент и его сразило копьё в спину между лопаток. Так он и упал, с мечом в руке, на тело своего князя, и быстро умер, даже не успев вспомнить перед смертью свою тяжёлую и короткую жизнь.

Стребляне Крях и Полоз, увернувшись от копейных ударов, отпрыгнули в сторону от места, где находился Дагобер. Понимая, что их ножи и дубины бессильны всерьёз бороться со всадниками, вооружёнными копьями, и к тому же прекрасно ими владеющими, они выхватили луки и успели пустить по одной стреле. Крях попал в щит одного из франков, Полоз вовсе промахнулся. Увидев опасных стрелков, несколько всадников бросили охоту на полтесков и викингов, и устремились к ним. Стреблянам ничего не оставалось, как попытаться спастись бегством. Им не удалось сделать и нескольких шагов, как их настигла смерть. Крях и Полоз повалились лицом в цветущий вереск, словно кули соломы, беззвучно и медленно, как иногда бывает в страшном сне.

Тем временем Вольга снова отбил палицей направленное в него копьё, и метким сокрушительным ударом разбил на одном из врагов шлем. Оглушённый франк повалился на землю, не выпуская поводьев, повалив таким образом и свою лошадь. Так он создал помеху другим. От воя и истошных криков его