Золото небесных королей - Андрей Геннадьевич Демидов

— Что теперь нам делать? — подавленно спросил Креп, — король не простит нам нападения на себя и своих любовниц…

— Надо сдаться ему! — воскликнул проводник серб, — только тогда будет возможна нам пощада!

— Тут будем теперь умирать? — спросил всех Вольга, направляя коня вокруг дерева шагом, чтобы дать ему отдышаться.

— Да погоди ты умирать! — ответил ему, явно бодрясь, князь Стовов.

Остальные полтески делали то же самое, давая коням волю, чтобы избежать судорог их мышц от переутомления из-за ночного боя и дневного похода, тем более, что полдень был по-летнему жарким и животным было тяжело. Кони им могли очень скоро понадобиться для бегства или для боя. Медленно двигаясь вокруг дуба на хрипло дышащих конях, полтески заранее стали строиться в линию, повернувшись лицом к холму, откуда должен был появиться враг. Опытные воины сидели в сёдлах расслабленно, согнувшись, щурясь на ослепительном солнце и наблюдая как на холм, на то место, где они совсем недавно были, выезжают чужие всадники. Все невольно устремили взоры в ту сторону: одни с тревогой и отчаянием, другие с радостью и надеждой.

Сразу несколько десятков рослых воинов, кто в кольчугах, кто голый по пояс, с длинными копьями, разными по форме щитами, в разных шлемах: римских, норманнских, конических с перьями или конским волосом, или с костяными рогами, появились на холме. Кони под ними были большими и резвыми, разномастными и не вполне послушными. Увидев происходившее у дерева, всадники, не раздумывая, пустили коней вниз по склону, потрясая сверкающим оружием, восклицая и выкрикивая сердитые слова. Их решимость была понятна и оправдана, поскольку вслед за ними через холм стали волной переваливать такие-же свирепые всадники: все одетые к бою кое-как, без луков, по большей мере с голым телом, с длинными копьями для конного боя, двусторонними секирами-францисками в руках, с гримасами боевого безумия на красных лицах. Численное преимущество их было подавляющим сразу, и среди них, похоже, теперь стоял вопрос о великой чести первыми сразить противников своего короля, оказав ему важную услугу, продвинувшись таким образом ближе к трону и щедрым пожалованиям с особыми привилегиями. На ветру и на скаку трепетали хвосты из конского волоса на шлемах, гривы лошадей и плащи на плечах, на солнце бликовала и рябила оковка щитов, прыгали белые искры на лезвиях копейных жал и лезвиях обоюдоострых топоров.

Рагдай с удивлением увидел, что при появлении своих всадников король скорее огорчился, чем обрадовался. То-ли он ожидал появления своих приближённых — отряда с лилиями на хоругвях, а совсем не этих простолюдинов, то-ли ему не хотелось, чтобы его Сохильда и Брунегонда предстали перед деревенщиной в избитом, осквернённом и обнажённом виде.

Так или иначе, но Рагдай уловил нечто необычное во всём происходящем вокруг, словно медленный сон поглотил реальность, и даже на один неуловимый миг всё словно бы остановилось в его глазах: застыло солнце в зените, едва коснувшись его краёв рассыпались и застыли белоснежные облака, перестали виться около лошадей мухи, биться на ветру значки на копьях франков, прекратило сотрясаться пространство вместе с ударами копыт конницы, застыли стаи птиц над полем мертвецов, кажущиеся отсюда чёрной сажей над трубой кузницы, вороний крик затянулся на одной ноте, как длинный вой морской бури…

Человек под дубом — король Дагобер — так думалось книжнику, он высокий, в бирюзовом шёлке, в золотых украшениях и с горящим взором, словно бы и не он мог быть обычным смертным, хотя его конь всё-таки поддался удару и испугался, ускакал, привлёк внимание, да и меч против живых людей оборотень в бирюзовом не стал бы обнажать, а потом разумно бросать его себе под ноги. Король, видимо, с самого начала разговора ждал подхода помощи со стороны лагеря, ведь она была совсем рядом, за холмом — там стояло огромное войско франков и многочисленных единокровных германских союзников. Король явно был сначала поражён появлению как из-под земли диковинного вида полтесков-булгар, стреблян-галиндов, князя Стовова с кривичами в доспехах и одеяниях, напоминающих византийские, армянские и греческие одежды. Чувствовалось, что король с удивлением наблюдал, что незнакомцы, за исключением старого серба, не дрогнули при известии о его известной всем личности, и при появлении лавины копьеносных всадников. Видимо, они был не из робких и слабых. Странным образом Дагобер оказался в окружении этих решительных незнакомцев, в то время как незнакомцы находились теперь под ударом его воинов снаружи. И король был бы сейчас лучшей бронёй и защитой для них, чем все кольчуги на свете, стрелой более точной и сильной, чем любая аварская стрела из лука или самострела, клинком прочнее меча из небесного железа, конём, более рьяным, чем священный конь Хлодвига, и заклятием сильнее заговора королевы Брунгильды. Живой он был, а вовсе не призрак, этот король, возникший из моравской весенней дымки! Так подумалось кудеснику их Тёмной земли, и сам не понимая почему, он не стал отгонять от себя такой не реальный взгляд на мир, вызванный, не то переутомлением последних дней и вообще, нескольких месяцев труднейшего похода, не то какими-то другими причинами, например колдовством франкских прекрасных ведьм. Однако чувство, что он сам вот-вот свалится на землю из седла, не покидали его…

Видя как побледнел вдруг хозяин, Крепу даже схватил его за локоть, чтобы он не начал слишком сильно крениться набок.

— Учитель, очнитесь! — воскликнул ему слуга.

Перед глазами Рагдая всё вновь начало обретать привычные движения, звуки и цвет. Хотя все переживания длились мгновения, ему показалось, что прошло очень много времени.

— Смотрите, там, за перелеском! — крикнул вдруг один из стреблян, показывая пальцем совсем в другую сторону от той, откуда приближалась конница франков.

Со стороны поля мертвецов, по направлению к дубу скакал конный отряд знаменем со знаком королевских лилий, ранее прошедший на запад от них. Теперь отряд возвращался, и его хорошо вооружённые всадники уже заметили отряд Стовова у одинокого дуба, мужчину и женщин там же. Наверняка им была видна и двигающаяся со стороны лагеря франкская конница. Им всё стало понятно, и они перевели своих коней в галоп…

ЭПИЛОГ

Как бы ни был окружён человек житейскими невзгодами, драмами и историческими катастрофами, множеством людей приятных и неприятных ему, по мере удаления вместе с ним от земной поверхности, где видна только одна искорка его жизни, единственной, мгновенной и от того бесценной, всё окружающее уменьшается в размерах и исчезает по мере удаления, только для мысленного взора звезда человеческой жизни продолжает сиять всё так же ярко, сколько бы мы