Я, Тамара Карсавина. Жизнь и судьба звезды русского балета - Лиан Гийом

«Помнишь ли ты, прелестная девушка, ту розу телесного цвета, что ты сорвала вчера, чтобы украсить ею корсаж твоего бального платья? Ее поливали, за ней ухаживали, и она блистала тысячью жемчужин росы. Ты всю ночь танцевала, пока роза сохла и увядала на твоем корсаже, и вот наконец умерла, тесно-тесно прижавшись к твоей коже. Я – призрак этой розы, и вот пришел в твой сон сказать тебе, что я не в обиде, ибо твоя грудь – прекраснейшая из могил и даже короли мечтали бы о такой. Позволь мне просто потанцевать с тобою всю ночь, чтобы напомнить тебе эту розу телесного цвета, которая была с тобою на твоем первом балу».

Теофиль умер – но позже другой поэт, которого звали Жан-Луи Водуайе (вот посмотри его фотографию в начале альбома), прочитал этот текст и захотел сделать из него либретто для балета. Он рассказал о нем художнику и декоратору, очень знаменитому в те времена, и звали его Бакст; и тот тоже решил, что это великолепная мысль. Оставалось лишь уговорить великого покровителя танцевального искусства – назовем его Шиншиллой (а вот и он, в своем всегдашнем цилиндре), чтобы тот оплатил постановку, костюмы и все что нужно… а знаешь, поставить целый спектакль – это стоит немалых денег! Шиншилла же считал, как многие, что главная роль в балете у балерины, – ее партнер-танцовщик нужен лишь для того, чтобы поддерживать ее. А коль скоро он и сам был мужчиной, то стремился такое положение изменить. И его можно понять.

Кроме того, Шиншилле требовался короткий одноактный балет, который длился бы не более двадцати минут – чтобы пристроить его между двумя другими, по его мнению, более важными. «Видение розы» прекрасно подходило, но он и представить не мог, что эта «затычка» встретит у публики такой восторженный прием!

Балет назвали так же, как и поэму: «Видение розы»… Ты ведь знаешь, что еще означает «видение»? Это призрак, а точнее – душа умершего, а здесь – душа увядшей розы… В этом балете роль призрака, исполняемая юношей, важнее, чем роль девушки-сорвавшей-эту-розы-чтобы-украсить-корсаж-бального-платья… Понимаешь меня? Например, юный танцор часто танцует один. Такого никогда еще не видели раньше. А еще – изображая розу, он грациозно двигает руками, вот такими волнообразными взмахами… Да, ты хорошо за мной повторяешь, у тебя тоже получается! А до этого грацией имели право отличаться только девушки.

И Шиншилла, великий покровитель танца, согласился.

Невозможно просто перенести поэму, где чувства выражены словами, в балетную форму, где они выражаются языком тела. Тогда и придумали общую канву: девушка, вернувшись со своего первого бала, засыпает, вдохнув аромат розы, и ей снится сон… Это видение, этот призрак, – как думаешь, только ли это роза?.. Да? Ты так думаешь? Поразмысли хорошенько… Она возвращается с первого бала… Там она влюбляется в юношу и мечтает о нем?.. Точно. Я-то думаю именно так, и всегда танцевала этот балет, полагаясь на такую интерпретацию. Его ведь можно было бы назвать и «Мечтой о любви».

Для роли призрака выбрали самого великого танцовщика тех времен – его звали Вацлавом. Он был таким же необыкновенным, как сейчас Нуреев. В начале балета он появляется из одной раскрытой застекленной двери, а в конце убегает во вторую – прыжком пантеры, восхитившим публику.

Меня выбрали танцевать женскую роль. Мне было двадцать шесть. Вот, видишь, на этой фотографии девушка в глубоком кресле. Это я. Большую часть балета я так и провела в этой позиции, с закрытыми глазами, изображая спящую, а Вацлав в это время танцевал вокруг меня, делая свои необычайно сложные па.

Видеть такое было невероятно! Он прыгал, он кружился. Он перестал быть существом из плоти и крови, но превратился в аромат розы, в вечерний легкий бриз, в мечты юной девы. Он был, знаешь, похож на легчайший ветерок из вентилятора… Когда он поднимает меня и ведет по сцене маленькими па, еще спящую, – кажется, что я просто позволяю себя вести. Но на самом деле я только делаю вид, что позволяю себя повести. Такая мягкость и расслабленность требуют очень серьезных тренировок. Нужны и владение ремеслом, и жизненный опыт, чтобы дарить публике такие волнующие минуты.

Не существует балета без музыки. Поэт Жан-Луи сразу подумал о «Приглашении на танец» немецкого композитора Вебера. Это вальс. Ты уже видела, как танцуют вальс? Трехтактовый ритм: раз, два, три… раз, два, три… раз, два, три… Браво! Вижу, ты все схватываешь на лету.

Хореография – а иными словами, искусство сотворить и закрепить танцевальные па и соединить вместе движения танцоров – это и есть ключ ко всему балету. Хореограф располагает позиции ног, рук, придумывает движения, жесты, придающие балету живость и смысл. Хореографом «Видения» был Фокин – гениальный танцовщик, сумевший придать искусству балета такую глубину, какой никогда не было прежде, сделать его таким мощным, чтобы балет доходил до каждого сердца, – ты понимаешь, о чем я? И к тому же более современным. В искусстве, как и вообще в жизни, если что-то повторяется долго-долго, то в конце концов теряет живое дыхание.

Этот балет был поставлен очень быстро, за день. Может быть, поэтому он снискал такой успех. Чудо! Говорили, что это балет «очень французский» – в отличие от прежних, которые находили «слишком русскими». Мне, пожалуй, тут и сказать нечего. Думаю почему-то, что это балет общечеловеческий, а если совсем просто – произведение всемирное.

Декорация изображала спальню очень романтичной молодой девушки (вот фотография): белые деревянные стены, обшитые синим кретоном, и разноцветные подушки. Под моим сиреневым пеньюаром я была вся в белом. На мне было платье мечты, узкое в талии, сверху отделанное кружевами, а внизу – легкое, развевавшееся. Правда же, оно тебе нравится?

Бакст нарисовал мне что-то вроде ночного чепчика, белоснежного, украшенного со всех сторон камелиями, а под подбородком завязанного широкой лентой. Когда ко мне приходит призрак, я сбрасываю пеньюар – и я уже не спящая девушка, а девушка в самом прекраснейшем из всех своих платьев. Балет рассказывает лишь об одном происшествии в ее жизни. Вот почему Бакст и придумал костюм, одновременно включавший и одежду для ночного сна, и бальное платье.

Нам казалось забавным, с каким упорством он настаивал, что следует повесить в спальне клетку с птицей. «Для атмосферы», – объяснял он. И всюду бегал с этой клеткой, выбирая подходящее местечко.