Миры Роберта Хайнлайна. Книга 2 - Роберт Хайнлайн

Изрядный подъем даже при одной шестой силы тяжести. Путь казался бесконечным, потому что я не знал, ни сколько мы прошли, ни сколько нам еще идти. У нас у обоих были часы, но под скафандрами. Шлем обязательно должен иметь встроенные часы. Я мог бы определить гринвичское время по Земле, но я не имел для этого достаточного опыта, да Земли большей частью и видно не было, так глубоко мы зашли в горы; к тому же я толком не помнил, в какое время мы покинули корабль.

Есть еще одна вещь, которой обязательно следует снабдить скафандры, — зеркало заднего обзора. Кстати, если займетесь оборудованием, обязательно добавьте оконце под подбородком, чтобы видеть, куда ступаете. Но из этих двух я бы выбрал зеркало заднего обзора. Сейчас за спину никак не глянешь, если не повернешься всем телом. Каждые несколько секунд мне хотелось взглянуть назад, но я не мог себе позволить такого усилия. Всю эту кошмарную дорогу мне то и дело казалось, что они гонятся за нами по пятам, то и дело я ожидал, что змееподобная рука опустится мне на плечо. Я напряженно прислушивался к шагам, которых в вакууме все равно не услышишь.

Покупая скафандр, обязательно заставьте изготовителя снабдить его зеркалом заднего обзора. Даже если за вами не гонится Червелицый, все равно приятного мало, если вдруг из-за вашей спины вынырнет даже ваш лучший друг. Да, еще, если соберетесь на Луну, захватите с собой зонтик от солнца. «Оскар» старался изо всех сил, и фирма «Йорк» сделала кондиционер, но ничем не смягченные солнечные лучи жгут немилосердно, а я, так же как и Крошка, не осмеливался расходовать воздух на охлаждение тела.

Становилось все жарче и жарче. Пот по мне тек ручьями, тело зудело, а я не мог почесаться, пот заливал и жег мне глаза. Крошка, наверное, варилась заживо. Даже когда тропа пролегала по глубоким расселинам, освещенным только лишь отражением от дальней стены, таким темным, что нам приходилось включать фонари, мне все равно было жарко, а когда мы снова выходили на голый солнцепек, становилось просто невыносимо. Искушение нажать подбородком на клапан, впустить воздух, охладить тело становилось почти непреодолимым. Жажда прохлады начинала казаться более насущной, чем потребность дышать. Будь я один, я поддался бы ей и умер. Но Крошке приходилось много хуже моего. А если она может выдержать, то я просто обязан.

Я задумался над тем, как же можно так затеряться рядом с жилищем людей и как коварным монстрам удалось спрятать свою базу всего лишь в сорока милях от станции Томба. Что ж, времени на размышления выдавалось предостаточно, и я мог все обдумать, особенно наблюдая окружавший меня лунный ландшафт.

По сравнению с Луной Арктика — это перенаселенный район. Площадь Луны примерно равна площади Евразии, а людей на ней живет меньше, чем в Сентервилле.

Целый век может пройти, прежде чем кто-нибудь забредет на равнину, где обосновался Червелицый. Даже если он не прибегнет к маскировке, никто ничего не заметит с борта пролетающего над его базой ракетного корабля.

Человек в скафандре в ту сторону никогда не пойдет, человек в краулере может найти базу, лишь случайно наткнувшись на нее, да и то если только пройдет по тропе, которой мы идем, и начнет кружить по равнине.

Картографический спутник Луны будет десять раз снимать и переснимать эту зону, но заметит ли техник в Лондоне небольшое различие на двух снимках? Наверное, но…

Годы спустя кто-нибудь и проверит, если, конечно, не найдется более срочных дел в районе, где все ново, все необычно и все срочно. Что же до показаний радаров, то необъясненные и нерасшифрованные показания ведут отсчет со времени, когда меня еще на свете не было.

Червелицый мог сидеть здесь, не дальше от станции Томба, чем Даллас от Форт-Уорта, и ни о чем не беспокоиться, устроившись уютно, как змея под домом. Слишком много на Луне квадратных миль и слишком мало людей.

Невероятно много квадратных миль. А весь наш мир составляли нерушимые яркие скалы, мрачные тени, черное небо и бесконечная тропа.

Но постепенно спуски стали все чаще сменять подъемы, и наконец, усталые и измученные, мы пришли к повороту, с которого открывался вид на раскаленную, залитую ярким светом равнину. Далеко-далеко от нас лежала цепь гор. Даже с высоты тысячи футов, на которой мы находились, казалось, что они лежат за горизонтом. Я глядел на равнину и чувствовал себя слишком вымотанным, чтобы ощутить радость, затем взглянул на Землю и попытался определить, в какой стороне от нас запад.

Крошка прислонилась ко мне шлемом.

— Вот она, Кип.

— Где?

Она показала направление, и я заметил отблески на серебристом куполе.

Мэмми шевельнулась у меня на спине.

— Что это, дети?

— Станция Томба, Мэмми.

В ответ мы услышали музыкальное заверение в том, что мы хорошие дети и что она никогда не испытывала никаких сомнений в том, что мы справимся с делом.

До станции оставалось, должно быть, миль десять.

Трудно определить расстояние точно, не имея ориентиров, — да еще этот странный горизонт. Я даже не мог понять, как велик ее купол.

— Что, Крошка, может, рискнем и воспользуемся радио?

Она обернулась и посмотрела назад. Я сделал то же самое.

Мы были настолько одиноки в мире, насколько это возможно.

— Давай попробуем.

— На каких частотах?

— На тех же, что и раньше. Космический диапазон. Я попробовал.

— Станция Томба, ответьте, Станция Томба, вы слышите меня?

Затем начала вызывать Крошка. Я искал ответ по всему диапазону частот своей рации. Абсолютно безуспешно.

Я переключился на антенну-рожок, ориентируя ее по блеску купола. Никакого ответа.

— Мы напрасно теряем время, Крошка. Пошли. Она медленно отвернулась в сторону. Я физически почувствовал ее разочарование, сам я тоже дрожал от нетерпения. Догнав ее, я прислонил шлем к шлему.

— Не расстраивайся, Крошка! Не могут же они слушать весь день, ожидая нашего вызова. Теперь, когда мы видим станцию, мы уж точно дойдем.

— Я знаю, — ответила она хмуро.

Начав спуск, мы потеряли станцию из виду — не только из-за запутанных поворотов, но и из-за того, что она ушла за горизонт. Я продолжал вызывать ее, потом потерял всякую надежду и выключил радио, чтобы спасти дыхание и аккумуляторы. Мы прошли уже вниз половину внешнего склона, как вдруг Крошка замедлила шаг, остановилась, села и замерла.

Я бросился к ней.

— Что с тобой?

— Кип, — еле проговорила она, — приведи, пожалуйста, кого-нибудь. А я подожду здесь. Я прошу тебя. Ты ведь знаешь теперь дорогу, а, Кип?

— Крошка! — сказал я резко. — Вставай, живо! Ты должна идти!