Секториум - Ирина Ванка

Речь получилась не такой эффектной, как хотелось. Когда я покидала кабинет, шеф украдкой смеялся. Видно, информация, полученная им на Лунной Базе, извиняла безобразное поведение сотрудницы. От сегодняшнего дня у меня гудела голова. Я торопилась домой, обнять Птицелова — единственное существо, которому я не обязана была объяснять… Который всегда был доволен моими поступками, никогда не сомневался в моих словах и в любых обстоятельствах находил оправдания на каждую совершенную мною глупость.

— Прости, — сказала я ему. — Тебе надо мотать отсюда, пока они не опомнились. Если переварят информацию, черта-с два отпустят… — Птицелов, не открывая глаз, взял меня за руку. — Может быть, я сделала ошибку. Может, я никогда себя не прощу. Знаю, что виновата перед тобой, но ведь ты простишь меня, правда? Скажи, что простишь…

Його и на этот раз не отступил от принципов и высказал в мою защиту пару чрезвычайно оригинальных идей. Во-первых, он сказал, что этот беспомощный Секториум должен гордиться тем, что я согласилась на него работать. А во-вторых, он устал от меня не меньше, чем я от него, и эта музыка не может продолжаться вечно. Поэтому он отбывает на Флио без меня, но с надеждой, что сделал все возможное для нашей скорейшей встречи.

Из куска марли я свернула сачок, натянула его на драную теннисную ракетку, взяла банку с крышкой и без промедления отправилась за мухами.

Теплым апрельским вечером, когда труженики космоса возвращаются домой прогуляться по парку, нормальные мухи устраиваются на ночлег. А те, что припозднились на собачьих кучках, почти не видны в траве. В тот день мне везло с утра. Фонари включили раньше обычного. Трех мелких полусонных мушек я выковыряла из лампы, подсвечивающей афишу кинотеатра. Еще одна мне попалась в рыбном магазине. Двух самых красивых: перламутровую и черную с оранжевыми глазами, мне удалось захватить в троллейбусе, перепугав парочку пенсионеров. Последнюю муху я выручила за отдельную плату, потому что не престало взрослой даме набрасываться с сачком на коммерческий киоск. Компания подростков мне оказала такую услугу за пару сигарет. Но главной гордостью коллекции стала российская муха, привезенная Аленой. Мы чуть ни свернули шеи, доставая ее из-за решетки вентилятора, но усилия стоили того. Такой жирной, наглой и сообразительной особи в мире насекомых мне прежде не попадалось. Я хранила ее в холодильнике, но даже в полусонном виде она умудрилась выбраться из коробки и заползти в пакет с колбасой. К ней в компанию я добавила свежий улов, заморозила до полного анабиоза, залила герметиком, запаяла в полиэтилен и стала подбирать разные упаковочные материалы на случай, если фаза растворит один слой. Чтобы мой подарок Птицелову не разлетелся по космосу.

Маленький сверток сначала вырос до размера майонезной банки, потом до жестяной коробки из-под кофе. Потом я присмотрела в кладовке деревянный ящичек с гвоздями, решила применить в дело то и другое, но не смогла найти молоток. Вместо него я использовала сковородку и наделала столько шума, что Птицелов не усидел в саду.

— Что здесь? — спросил он.

Я подобрала с пола гвоздь, установила его вертикально и размахнулась сковородой. Из этого опять ничего хорошего не получилось.

— Здесь внутри подарок, — объяснила я. — Ты обязательно должен его забрать на Флио. Когда распакуешь, очень удивишься.

Птицелов поднял отлетевший гвоздь и вдавил в дерево по самую шляпу.

— Так ты хотела поставить?

У меня онемел язык. Он воткнул рядом второй гвоздь голой рукой и снова обратился ко мне:

— Так делают?

Я только одобрительно кивала, наблюдая, как гвозди один за другим со скрипом вонзаются в древесину. В тот день он покинул нас. Оставил меня в грустном одиночестве и чашку холодного кофе на бортике бассейна. Я хранила ее потом как единственную память о нем на Земле.

Злой как бармалей, шеф с раннего утра сидел в своем кабинете, уставившись в монитор, и не реагировал на телефонные звоны, сотрясавшие офис. Миша сидел в наушниках в холле напротив, тыкал пальцем в клавиатуру электромузыкального устройства, топал ногами, тряс головой, вероятно, подбирал мелодию.

— Ты музыкальную школу закончил? — обратилась я к нему с порога. Миша сдвинул наушник, не прекращая мотать головой. — Музыкалку, спрашиваю, кончал?

— Физматкласс, — напомнил Миша.

— Ни за что бы не подумала.

Миша поставил наушник обратно на ухо и стал крутить ручки музыкальной машины.

— «Аквариум» хочешь? — спросил он.

— Предпочитаю волнистых попугайчиков.

— Гребенщикова, я имел в виду…

— Это кто?

— Надо же! — удивился Миша. — По тебе не скажешь, что вообще в школу ходила. Полтора класса церковно-приходской богадельни. Ты, старуха, в приличном обществе таких вопросов не задавай.

— Что будет, если задам?

— Все! — Миша помахал мне рукой. — Между нами все кончено, деревенщина!

Я рискнула сесть на диван рядом с ним. Мне надо было рассказать ему, как я устала от жизни, от людей, гуманоидов и в особенности от самой себя, но Миша опять сдвинул наушник на затылок.

— Где ты так сохранилась, крошка? — спросил он и, не получив ответа, обернулся ко мне. — Что опять?

— Ничего.

— Мухи назад прилетели?

— Не похоже…

— Тогда расслабься. Сходи к Индеру, пусть выпишет тебе постельный режим, а я займусь твоим музыкальным ликбезом. Хотя в постели я мог бы тебя научить гораздо более важным вещам.

Стало ясно, что разговор не получится, но шеф заметил мое появление в офисе и появился на пороге раньше, чем я успела уйти.

— На подвиги тянет? — спросил он.

— А что, уже пора?

— Может быть, ты по Хартии соскучилась?

— Если надо ехать, так и скажите.

Шеф не сказал, только потоптался в дверях, огляделся по сторонам.

— Зайди… — он пошел в кабинет, а я заметила настороженный Мишин взгляд. — Сядь, — сказал шеф. — И дверь закрой.

Ничего хорошего такое приглашение не предполагало.

— У меня нет права выпускать тебя одну в цивилизации за пределы Галактики. Максимум, что мы можем себе позволить это коммутативные центры вроде Хартий. Договоримся так… — он вынул из компьютера пластину с записью, собрался отдать ее мне, но притормозил. — Я дам тебе легальный выезд в Хартию сроком на год. Как ты распорядишься этим временем, знать не хочу.

— Ясно.

— Что ясно? Думаешь, я рискую меньше, чем ты? Имей в виду, если в Сигирии узнают, какие вольности мы позволяем себе, проект будет похоронен вместе с конторой.

— А если мне не позволят вернуться?