Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович

– Не рыжая? – с подозрением уточнил Тимофей.

– Чернявая. Волос вот этак зачесан. – Жора показал на себе и отдернул руку. – Генеральского уровня дама. Не, серьезно, генеральского. И этак улыбается… сахар с медом. Я сразу подумал…

– Ты думаешь, она улыбается – все при деле. А доложить, что сомнительная личность клеилась?

– Да кто знал? Часовому вообще разговаривать не полагается. Но она вроде как местная, не стрелять же в нее.

– А она точно из этого дома? Ты ее раньше видел? Во что была одета?

Насчет одежды Жора затруднялся. Глаза и локоны помнились, а вот насчет остального… Вроде меховой воротник имелся. Когда пальто распахнула, так и вообще все из памяти часового повылетало. Нет, не голая была, но в чем-то таком… тоненьком, почти прозрачном. Но какие формы!

– Тима, найти бабу по сиськам будет трудно. Венгры нас точно не поймут, – справедливо заметил Николай. – Да, скорее всего, и ни при чем она. Наш ефрейтор на бабу ни в жизнь не купится, он по другой части – часы, там, или шнапс.

– Это точно, – согласился морально стойкий Жора. – Малость куркуль, на что ему дамочки. Что-то иное с ним стряслось.

– Да ну вас к черту, – обозлился сержант Лавренко. – У вас боевой товарищ пропал, а вы сообразить не можете, куда его утянуло.

– Может, еще вернется? – неуверенно предположил Николай. – Встретил кого из сослуживцев, приняли винца с перебором.

– На посту-то?

– Мало ли. Народ разный. Он недавно с госпиталя, в нашем корпусе воевал, но мы-то его плохо знали.

Тимофей пересказал результаты неудачного расследования начальству.

– Что-то шлют нам в последнее время кого попало, как в обозную конюшню, – с тоской сказал Земляков. – Прямо хоть докладную генералу пиши, только некогда. Что делать, до утра ефрейтор не появится – придется сообщать в армейский отдел. У нас же специфика, секретность. Тут и операцию могут отменить.

– Да что он знал? – буркнул Иванов. – Мы с Тимой и сами-то ничего толком не знаем. Не сгущай, Женя.

До темноты Тимофей и Иванов с водителями и саперами проверяли соседние дома и дворы, особенно развалины трехэтажного дома – подозрительное место. Нашли припрятанные немецкие гранаты, но этого добра кругом хватало, вряд ли арсенал к делу относился.

Пошел снег, обугленные балки перекрытий и груды кирпича стали скрываться под свежей белизной. У улицы Ваци продолжался упорный бой, было слышно, как наши крупнокалиберные орудия прямой наводкой крушат здания.

Группы вернулись в расположение. Земляков сел за сочинение донесения о пропаже.

Нашелся часовой уже в темноте. В штаб-контору влетел Сашка:

– Там он! Наверное, он!

Водители пошли по нужде за хозстроение у тыльной стороны двора, туда большая часть населения бегала по причине тотальной остановки городской канализации. Раздетое тело лежало среди заснеженных гадостей, почти такое же белое, как свежий снег.

Сержанту Лавренко доводилось видеть всякое, но тут стало не по себе. Лицо убитого и на лицо не было похоже: нос, уши, губы – все отрезано, глаза выколоты. В паху тоже… ножом покромсали.

Иванов, присев на корточки, бестрепетно светил фонариком:

– Он? Или похож просто?

– Наколка должна быть. На левой кисти, – с трудом выговорил Жора.

Наколка была – две корявые буквы, едва рассмотришь.

– Он, значит, – констатировал Иванов. – А во рту что-то блестит. Он же вроде без фикс был? Бойцы, дайте пассатижи.

Пассатижи у саперов имелись, но пришлось помогать старшему лейтенанту. Тимофей держал окровавленный ледяной подбородок трупа. С трудом выдернули предмет, вбитый в самое горло покойного.

– Ложка. – Иванов попытался обтереть находку о штаны. – Серебряная, а может, даже с позолотой. Это что, ритуал какой-то?

– Вряд ли. Это наш косяк по части комплектования, – зло сказал Земляков. – Видимо, не на бабу он купился, а на ценные металлы. Давайте шинель или что-то. Завернуть нужно.

– Сашка, сходи плащ-палатку возьми, – приказал Тимофей. – Товарищи офицеры, вы бы не топтали, следы все же…

Следы на свежем снегу, конечно, уже успели затоптать. Много разглядеть не удалось, а что удалось… Уверенности не было. Этак иной раз версию под свои догадки подгоняешь, а надо бы наоборот. Много непонятного оставалось.

Тимофей с бойцами отнесли покойника к связистам, там потери несли ежедневно, похоронят и сапера со своими бойцами. Документы подписал Земляков, возвращались на квартиру вместе.

– Надо поймать, – кратко сказал старший лейтенант.

– Поймаем, – кивнул Иванов. – Это ведь здешние сволочи.

– Есть у меня подозрение, – признался Тимофей. – Надо бы проверить. Но достоверные доказательства вряд ли будут.

– Они сами придут. С исчерпывающими доказательствами. – Голос Иванова звучал спокойно. – Чуть убедим, и придут.

– Вы поосторожнее. Операцию вряд ли отменят, работать будем по-полной, – напомнил Земляков. – И отвлекаться нам никак нельзя.

– Это понятно. Но мы отдохнувшие, ночью поработаем. Так, Тима?

– Для начала напиться нужно, – предложил Тимофей.

Перед подвалом сделали по глотку, обрызгались коньяком, с грохотом ввалились в вонючее тепло. Тимофей чуть покачивался, держа под мышкой большую банку американской консервированной колбасы. Иванов ухарски сбил ушанку на затылок, шел следом, размахивал сигаретой.

К ночи обитателей подвала, конечно, прибавилось, смотрели со всех сторон с тревогой и страхом. Сержант Лавренко доперся до знакомого комода, бахнул банку и схватился за штык на поясе. Ближайшие венгры отшатнулись.

Заскрежетала вспарываемая жесть, Тимофей взмахнул штыком:

– Вот! Киндерам и фройляйн! Русские зла не помнят! Мы не эсэс! Не фашисты. Угощайтесь!

Наваливаться на колбасу мадьяры не спешили, но Тимофею было не особо и нужно. Размахивая руками, мешая румынские и русские слова, он рассказывал о коварстве немцев: подкрались, убили боевого товарища, лучшего друга, раздели, бросили как собаку! Ничего, боши за все ответят! Такого парня убили!

Тимофей утер нос, пьяновато улыбнулся ближайшей отдаленно симпатичной тетке, пошатываясь, двинулся дальше по подвалу, плюхнулся на край койки у буржуйской печурки. Здесь все было по-прежнему, разве что место уступили поспешнее – выступление с пьяными надрывными криками подействовало.

Сержант Лавренко сосредоточенно закуривал. Пальцы не слушались, выронили папироску, но успел подхватить, довольно хмыкнул… Иванов упал рядом, Тимофей дал ему прикурить…

Все те же морды вокруг – лысый, толстуха меховая, суслик-франт… На той кровати опять спят – судя по ногам, та же дамочка, но боты валяются у другой ножки. Понятно, вставала, это не криминал. Но похож каблук, вот похож, и все тут. Сравнить бы по отпечаткам, да с фото и размерами, как в правильных детективах. Но не то время и место. Нынче война. Да и отопрется дамочка сразу: ходила гадить, что такого. Пальто, конечно, другое, может, и вообще не брюнетка. Жора ее вряд ли узнает, да и ничего не доказывает узнавание. Заигрывала, и все. Но здесь война…

Иванов достал из-за пазухи флягу:

– За помин души!

Глотнули. Коньяк Тимофей не любил, а сейчас уж и совсем противно стало. Поднялся, неуклюже задев кровать.

– Все одно Гитлеру капут!

На морозце полегчало. Тимофей душевно сплюнул:

– Ну и гадость!

– Коньяк как коньяк. А вообще, ты и вкусом вживаться должен. По методу Станиславского.

– Я не про коньяк и Станиславского, а вообще.

– Не томничай. Отлично сыграл. – Иванов нормально надел шапку. – После войны, если пропадет желание в контрразведке оставаться, в театральный поступай. Умеешь, я даже не ожидал.

– Что там уметь… Надо значит надо. Думаю, клюнут. Хотя, может, и нет. – Тимофей вынул из-за пазухи пистолет, поставил на предохранитель и убрал в кобуру. – Делом-то займемся?

– Займемся. Только ты сначала скажи: чего именно эту деваху заподозрил? Не спорю, вполне сомнительная. Но как ты ее угадал? Ее же и не видно под тряпьем.