Мой друг бессмертный - Анна Гурова

Опять случилось что-то плохое, поняла Ники.

— Ну, вот мы и дождались! — особенно сухим и резким тоном объявила бабушка. — И все к этому шло! И с самого начала было ясно! Помню, как только я увидела этого кромешника, харю его буржуйскую, так сердце и екнуло — вот он, окаянный! И по роже видно, что душегуб…

Ники встревожилась. Бабкины слова, в принципе, были лишены какого-либо смысла, кроме эмоционального: она могла обозвать «кромешником» и «душегубом» кого угодно, вплоть до контролера в трамвае. Что же произошло?

— Ну да, может, оно и к лучшему. Пусть Людка, дурища, жизнь себе поломала, так хоть от изверга избавилась…

Услышав имя, Ники наконец поняла, что речь идет о ее матери, и мгновенно забыла о подслушанных ночью разговорах перед лицом нового страха.

— Бабушка, что случилось? — спросила она с тревогой, садясь в кровати.

Выцветшие глаза бабки скользнули по верхней одежде, в которой спала Ники, но никаких комментариев не последовало.

— Что теперь? — не отвечая на вопрос, продолжала она. — Под суд пойдет. Сломала жизнь и себе, и ребенку…

Внезапно бабушка решила сменить тональность пригорюнилась и завела:

— Ох, горюшко, наказание мое за грехи…

Эта тема была Ники тоже знакома: бабка готовилась устроить нечто вроде ритуального погребального плача на тему «загубили вы мою жизнь», который не вдруг прервешь. Глядя на нее, было невозможно понять, искренне ли она печалится, или искусно лицемерит, получая удовольствие от самого лицедейства. Ники об этом и не думала. Все ее мысли были о маме.

— Да что случилось-то? — рявкнула она.

— Сиротка ты теперь! — простонала бабка. Ники осознала ее слова и побелела.

— Что с мамой? — выговорила она непослушными губами.

— …И пойдет теперь беспутная Людка по этапу… в Сибирь, на Колыму… — с подвыванием самозабвенно выводила бабка.

— Бабушка! Что с ней?!

— Сожителя своего убила! — трагически объявила бабка, неохотно прервав «плач». — Буржуя толстомордого!

— Толика, что ли?

У Ники невольно отлегло от сердца. Хоть новость была и ужасной, но не настолько, как она было подумала.

— Труп найден у нее в квартире, — доложила бабка в стиле «криминальной хроники». — На полу в кухне, задушенный. И отпечатки пальцев Людкины на евонной шее.

— А где мама? В тюрьме?

— Нет, — как будто с сожалением сказала бабка. — Ищут. Сбежала куда-то, хахаля укокошив. Не иначе как умом тронулась. Я всегда говорила, что этим и закончится…

Бабка принялась рассуждать о дурной наследственности, склонности к психическим болезням, а потом о разных уголовных статьях.

— Может, и послабление выйдет, если убийство в состоянии аффекта или психическое отклонение. Не в тюрьму упекут, так в психушку, хрен редьки не слаще…

Ники не слушала. Ужасная новость не укладывалась в голове. Как ее мягкая, тихая, безвольная мама смогла убить…

— Когда это случилось? — сдавленным голосом спросила Ники.

— Сегодня ночью. Около четырех, по заключению врача. По окоченению определили…

Бабка снова принялась рассуждать, теперь о диагностике времени момента смерти по состоянию трупа. Возникало ощущение, что эти подробности доставляют ей удовольствие.

«В два часа ночи Толик был у меня в палате и разговаривал со мной, — мысли Ники обратились к ночным событиям. — Потом он говорил в коридоре с бабкой, и она что-то ему сказала, что его ужасно испугало… И он поехал отсюда прямо к маме. И она его… убила?»

— Это точно мама? — вслух спросила Ники.

— Кто же еще. Сказала же — отпечатки ее…

Ники снова задумалась. И чем больше она думала, тем безотраднее ей казалось будущее.

— Что же с нами дальше будет? — вырвалось у нее.

Бабка прервала болтовню, выпрямила спину, поджала губы, и на глазах превратилась в пожилую эсэсовку, надзирательницу из концлагеря. Это была одна из самых неприятных ее ипостасей. Она означала: «Приказы тут отдаю я. За неповиновение — газовая камера!»

— Что-что? Мамашу твою скоро найдут и отправят в женскую колонию лет на десять. А ты, — безапелляционным тоном закончила она, — будешь теперь жить у меня, у своей ближайшей родственницы. Собирайся.

Дорога казалась бесконечной. Они ехали и ехали на северо-восток, куда-то в Полюстрово. Трамвай подолгу стоял на остановках, на светофорах, пропускал автомобили, тащился по многокилометровым проспектам и все никак не мог доехать в нужное место. Бабушка жила ужасно далеко. Ники и не думала, что в Питере есть такие отдаленные районы. Чуждые, как будто это был другой город, или даже другой мир. Параллельная вселенная с незнакомыми новостройками, рекламными щитами, одинаковыми ларьками у перекрестков. Садясь в трамвай, Ники прочитала на его боку название конечной остановки: «крематорий». Офигеть можно!

Настроение у Ники и до того было отвратительное. Как она ни рвалась домой, бабка ее не пустила. В ответ на просьбу собрать вещи категорически отказала — дескать, все равно квартира опечатана, там милиционер в засаде сидит… Теперь Ники сидела, с фальшивым интересом уставясь в немытое окно трамвая, и всерьез обдумывала идею побега. Надо вернуться домой, думала она. Затаиться во дворе и ждать маму. Вдруг она не знает, что в доме ее караулит милиционер? Даже если мама действительно убила Тиля, Ники ее ни секунды не осуждала. Но по поводу убийства у нее были серьезные сомнения. Не может быть, чтобы ее хрупкая, слабая мама задушила такого бугая, как Толик. «Ее подставили, — думала Ники, мрачно косясь на сидящую напротив бабушку. — Надо ее найти и все ей рассказать. В первую очередь — то, что подслушала ночью в больнице. Потом — про Эрлина, про Арсана… Мамочка, что с нами творится?»

Блочные девятиэтажки по сторонам проспекта сменились бетонными заборами, железными воротами и безликими корпусами заводов. Трамвай въехал в промзону. Ники вдруг стало неуютно. В ее душу вселилась смутная, необъяснимая тревога. И чем дальше в неизвестные места увозил ее трамвай, тем тревожнее ей становилось.

— Долго еще? — буркнула Ники. — По-моему, мы уже за город выехали.

Бабка ответила не сразу. Всю дорогу она поражала Ники непривычной молчаливостью.

— Мне надо на работу заехать, — проронила она. — На пять минуток.

— А я думала, ты на пенсии.

— Попробуй-ка проживи на пенсию в этой стране.

— А где ты работаешь? Не в крематории, надеюсь?

— Нет, конечно, — оскорбилась бабка, — на «Полюстровских минеральных водах». Вахтером.

Внимание Ники отвлек вид за окном. Бетонные заборы неожиданно расступились, трамвай выехал на заснеженное поле и поехал по дуге, объезжая какое-то место в центре. Туда вела раскатанная дорога, неожиданно обрываясь на середине поля. По этой дороге один за другим подъезжали самосвалы, доверху нагруженные грязнущим снегом, высыпали снег и уезжали. При этом никаких куч в центре поля заметно не было.