Сибирь - Георгий Марков

- Проходите, проходите! Весь дом к вашей милости! - Мужик позвал жену, и они принялись стаскивать с Поли доху, полушубок, поддевку.

А вот вторая ночевка оказалась такой, что Поля мысленно от изумленья руками разводила.

Постоялый двор, на который она заехала, был заполнен людьми. В просторной прихожей возле самовара за широким, длинным столом мужики и бабы коротали вечер, говорили о том, о сем: о войне, которой не видно конца-краю, о каком-то бунте крестьян за Томском, во время которого разгромили казенные амбары с хлебом, о бедности, которая все сильнее дает знать о себе: даже здесь, в нарымских селах, появились нищие...

Вдруг подошла к столу хозяйка постоялого двора, прислушалась к разговору и, когда наступила пауза, сказала:

- А слышали, земляки, как в Никольском один рыбак "яму" нашел и продал ее этому идолу Епифахе Криворукову?

- Нет, не слышали! Ну-ну, расскажи, хозяюшка! - раздались голоса мужиков и баб.

- Было дело так: засек рыбак "яму". А его скопцы с заимки засекли. Взяли его на притужальник: "Не объявляй "яму", продай купцу". А купец тут как тут:

Епифаха. Сговорили они остяков, видать, зелья всякого в них насовали, опутали темных людей, сказать короче.

Назначили срок, двинулись при всей рыбацкой справе.

А Никольские мужики - тоже не дураки: выследили негодяев. Епифаха со своей разбойной артелкой на реку, в великой тайне, окружным путем, а там уже "яму" поделили и промысел начали... Вот так и обернулась Епифахе добыча... Получил шиш с маслом. - Хозяйка засмеялась, а слушатели покрыли ее слова шумным восторгом. Никто, ни один человек не остался равнодушным к новости, сообщенной хозяйкой. Смеялись над Епифаном и скопцами, хвалили Никольских мужиков за хитрость. Рыбака, продавшего "яму", называли пакостью.

"Когда же это произошло? А самое главное, как все узналось? Вроде меня за всю дорогу никто не обгонял. Ведь не птица же на хвосте эту новость сюда принесла", - думала Поля, изумленная рассказом хозяйки"

Когда мужики и бабы слегка утихомирились, Поля спросила:

- И давно это случилось?

- А вчера и случилось. Сказывают, "яма" богатющая, тыщи пудов добыли. И чего только нету! И осетр, и костерь, и стерлядь! - Заметив недоуменный взгляд Поли, хозяйка добавила: - Сегодня, вишь, гонец к Фоме Волокитину проскакал! Один доверенный его - из мужиков. Гонит изо всех сил. Боится, чтоб кто-нибудь другой "ямную" рыбу не закупил. Епифахе дали по носу, а все ж таки людишки отходчивы... Да и опутает мужиков Епифаха, как пить дать опутает...

"Ну, пусть себе торговцы грызутся... а вот Шустовто все-таки покормил небось детишек осетриной. Если делянку на жеребьевке не получил, так хоть по найму заработал", - подумала Поля, чувствуя удовлетворение на душе оттого, что в тяжкой доле ссыльного мелькнул небольшой просвет. Теперь, пожалуй, найдутся у него деньги и на веревку и минует его необходимость унижаться перед братьями-скопцами.

Рано утром Поля покатила дальше. Ей хотелось в этот день во что бы то ни стало добраться до ГолещиЗСйной. "А к папке с дедушкой побегу хоть в полночь.

Не дожить мне без них до утра", - пронеслось у нее в голове...

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

В Голещихиной Полю встретил Никифор. Он вернулся с обозом из Томска часа на три, на четыре раньше. Поел домашних щей, отчитался перед матерью, сходил в баню и только прилег на кровать отдохнуть - глядь, Поля подкатила. Никифор кинулся к воротам.

Стосковался по Поле. Обнимал, целовал ее, снова обнимал и целовал.

Анфиса услышала о приезде снохи и сейчас же спустилась вниз. Поля слово в слово передала наказы Епифана. Свекровь, сложив руки калачами на высокой груди, слушала то с доверием, то с подозрением, раздумывала.

Когда Поля заговорила о деньгах, Анфиса всполошилась, прошлась по кругу, встала на прежнее место:

- Да он что, отец, тверезый или пьяный?! Какие у меня деньги? Ну, наберу десятку-другую...

Поля знала, что так и будет. Доверенность припасла, что называется, на козырный ход.

- Письмо вам Епифан Корнеич прислал. Тут все сказано.

Поля подала свекрови записку от Епифана. Анфиса покрутила ее перед глазами, подала Никифору:

- Почитай-ка, сынок.

Никифор прочитал, вернул матери письмо. Анфиса спрятала его в карман широкой юбки.

- Утро вечера мудренее. Подумаем, - сказала она и, посмотрев на Полю с укором, добавила: - С каких это пор, Палагея, стал свекор тебе Епифаном Корнеичем? Батюшка он тебе, по крайности папаша. Ох, господи, все-то у нее не как у людей...

Поля промолчала, переглянулась с Никифором, но муж поспешил опустить глаза.

Сбегать к отцу с дедушкой Поле так и не удалось.

Пока доила коров, прибирала посуду, наступила ночь.

Помочь было некому. Анфиса угнала зачем-то Домнушку на заимку, и та не вернулась оттуда - заночевала.

- Зря-то керосин не жгите. Поговорить и в темнаках можно, - сказала Анфиса и поплыла к себе наверх.

Едва мать скрылась, Никифор вытащил откуда-то из-за пазухи сложенный квадратиком клочок китайского шелка, боязливо поглядывая на лестницу, подал его жене.

- Тебе, Поля, от меня. На кофточку. Нравится?

Поля взяла шелк, но развертывать не стала.

- Нравится. Чего же? Спасибо, Никита.

"Так боится мать, что жене подарок тайком передает", - промелькнуло в голове Поли. Но она не стала задерживаться на этой мысли.

- А себе-то, Никита,, купил чего-нибудь? - спросила Поля.

- Как же, накупил всякого добра полным-полно. - Никифор вскочил с табуретки и, шлепая ногами в одних вязаных чулках, помчался к матери наверх.

Вернулся оттуда с охапкой покупок. Показывая их, увлеченно перечислял.

- Сапоги обеднешные. С отцом на двоих. Кусок бумазеи на бельишко. Ботинки матери с резинкой. Вот полушалок тетке Домне. Сама она велела. А вот смотри-ка еще чего себе приглядел... - Никифор быстро-быстро напялил на себя плисовую поддевку. - Ну, чем не купец? Только бы еще бизоновые сапоги. Попадались!

Да дорого, холера их забери! Как, Поля, нравится тебе моя покупка?

Сказать по совести, Поле покупка мужа совсем не нравилась. Ну зачем ему эта плисовая поддевка? Хватит того, что в такой же ходит сам Епифан Корнеич. Но тот торговец, коммерсант, ему, как говорится, по Сеньке и шапка, но зачем такая одежка Никифору? Поля не понимала этого.

- Ты случайно ее не у гребенщиковского приказчика купил? Помнишь, такой молодой, с бородкой? - Поля сказала это с иронией в голосе, но Никифор не - уловил ее насмешки.

- И старший приказчик в такой же ходит. Помнишь? Никодим Семеныч зовут его. - Никифор бережно, испытывая наслаждение, погладил поддевку широкими ладонями, довольным голосом заключил: - Гляди, и мы в люди выйдем.

Он скинул поддевку, собрал все товары в охапку и так же быстро, перескакивая сразу через несколько ступенек, унес все это матери.

- Ну, как там в городе-то? Как там люди живут? - спросила Поля, когда Никифор вернулся.

- Голодуха, что ли, их давит! На базаре любой съестной товар берут чуть не в драку. За ценой не стоят. Обругают, а возьмут... Я-то, Полька, коммерцию одну сварганил. Научил меня Аркадий, сын колпашевского купца Серикова. Ну, пройдоха парень! Ну, до чего ловкий! Он тоже, как и я, с рыбным обозом пришел. У него четырнадцать подвод, а у меня двенадцать.

На постоялом вместе мы оказались. Спрашивает меня:

"Ну что, Никишка, сколько коробов затыришь? Один или два?" А я-то, как неразумный, не могу его понять.

"О чем ты говоришь, Аркашка?" - "Как о чем! О собственной выгоде, о личном капитале, - говорит. - Неужели, - говорит, - все короба с рыбой томским купцам-гужеедам сдашь?" - "А как же, - говорю. - Так отец велел". - "Ну и дурак ты! А усушка-утруска бывает? Сколько за дорогу одни крысы изгрызут, воры на постоялых повытащат! Давай оставим по одному коробу, продадим на базаре вразновес. Знаешь, как сейчас рыбу хватают! Не успеешь оглянуться, а короба нету.

О себе-то тоже надо думать! Да и погулять в городе немножко надо. В трактир сходим, к барышням". - "Я женатый, - говорю, - к барышням иди один, а насчет личного капитала подумаю". Ну, отвели мы обозы купцам на склады, а по одному коробу оставили... Ты знаешь, Полька, назавтра поехали мы на базар, и я раньше Аркашки все расторговал... Выручил... Спрятал... Не обеднеют отец с матерью... Начнем свое дело, как раз и пригодятся... Ты не смотри, что я смиренный, я тоже смекалистый, не хуже Аркашки...

Никифор посадил Полю к себе на колени и говорил шепотом, в самое ухо, говорил без умолку и со страстью.

Поля не узнавала Никифора. В течение всего рассказа у нее было желание повернуть лицо и посмотреть ему в глаза. Поле казалось, что они блестят у него, как у лихорадочного, но что-то ее удерживало, может быть, именно этого блеска она втайне и не хотела видеть сейчас и, больше того, боялась убедиться в том, что глаза его таковы.

- Сам теперь ходить с обозами буду. Два раза нынче еще схожу... Я уж с Аркашкой обо всем договорился... Ну, знаешь, парень!

- Да долго ли вы будете керосин-то жечь попусту? - вдруг послышался голос Анфисы, и в пролет лестницы свесилась ее взлохмаченная, с распущенными косами голова.